Лотерея блатных - Фредерик Дар

Берюрье хлопает меня по плечу.

– Ты гений в нашем деле, Сан-А. Теперь все яснее ясного... – Он смеется. – Представляю себе, какая рожа была у Падовани, когда он прочитал об этой истории в газете!.. Мы выиграли, верно?

Берю так рад, что щелкает подтяжками и трясет пузом. Я оставляю его веселиться, а сам атакую Буржуа:

– Ну что, док, ваше мнение? Эскулап вытирает стеклышки.

– Мужчина, возможный возраст от сорока пяти до пятидесяти, – профессионально выкладывает он. – Несомненно, вел жизнь авантюриста, поскольку имеет несколько пулевых ранений, уже давнишних.

– Ни одно не было смертельным? – деловито осведомляется Берюрье.

Профессор испепеляет его ледяным взглядом.

– Толстяк, – говорю я ему, – в дурости ты поднялся до недосягаемых высот. Второго такого идиота не найти днем с огнем!

Буржуа соглашается со мной кивком головы. Смущенный этой молчаливой ратификацией, Берю замолкает.

– Продолжайте, док!

– Ну что вам еще сказать? Смерть наступила дней шесть-семь назад. Я размышляю.

– Скажите, док, в вашем заключении по голове, кажется, отмечено, что у убитого было много мелких шрамов на висках и на носу?

– Совершенно верно!

– Это могло быть следствием пластической операции?

Теперь очередь врача погрузиться в глубокие раздумья.

– Вполне. В таком случае операция была проведена специалистом высокого класса Мэтром в пластической хирургии!

– Как вы думаете, док, можно полностью изменить человеку лицо?

Он пожимает плечами.

– Полностью – нет, но можно заменить доминанты лица и тем самым изменить его общий вид...

– Ладно, спасибо... Благодарю, что вы так рано поднялись ради этого грязного дела... Он кипятится:

– Это, как вы его называете, «грязное дело» – моя работа. Я ее люблю и не хочу заниматься никакой другой... Я его успокаиваю:

– Я не хотел вас обидеть, доктор, даже наоборот. Согласен, ваша профессия самая приятная из всех, что есть на свете... Даже работа парфюмера, создающего утонченные духи, не может соперничать с ней по силе аромата!

Он смеется...

Тусклый, серый день не дает отделаться от похоронного настроения, которое на нас навеял морг.

Холодный ветер гонит капли дождя...

У нас такое чувство, что мы направляемся на собственную казнь. Стоя на тротуаре, мы напоминаем трех аистов, по ошибке попавших на Северный полюс.

– Мне жутко хочется спать, – вздыхает Пинюш. – Честное слово, сейчас бы я прохрапел целый день...

– А мне хочется есть, – делится Берюрье. – Бессонные ночи вызывают жуткий аппетит... Что вы скажете о луковом супе с тертым сыром и стаканчике белого? Это и вдобавок чашка очень крепкого кофе приведут нас в форму.

Он садится в свою машину и делает нам знак присоединиться к нему.

– Можно съездить к Гродю, – говорит он мне. – У него получается отличный луковый суп!

Я не отвечаю... Продолжаю размышлять над этой непонятной историей.

– Слушай, Берю, – спрашиваю я Толстяка, – ты поработал почти во всех службах. Может, знаешь двух блатных, которых зовут Боб Шалун и Маньен Улыбчивый?

– Маньен! – восклицает Толстяк. – Он меня спрашивает, знаю ли я Маньена! Да мы с ним вместе ходили в школу! Я решаю, что он шутит, но потом вижу – нет.

– Это правда?

– А то! Ты что, думаешь, гангстеры с неба сваливаются? Должны же они быть откуда-то родом, а, Пино? Мы с Маньеном земляки... Его отец держал в нашем поселке табачную лавку... О! Видишь у меня на брови шрам? Это Маньен швырнул мне в морду подковой...

– Подкова приносит счастье, – иронизирую я. – А скажи-ка мне, Толстячок, ты знаешь, где он кантуется?

– Да. У него квартира на бульваре Бертье, в семнадцатом округе...

– Чем он занимается?

– Его конек – скачки...

– Он играет на тотализаторе?

– Да, но ставит только на выигрывающую лошадь... Он парень умный!

– Кажется, он и Турок были корешами?

– Да?

– Мне так сказала Мари-Жанна... Как думаешь, может он быть связан с этим делом?

– Маньен? Ты чокнулся, Сан-А. Он слишком умен, чтобы влезть в мокрое дело!

– Во всяком случае, допросить друзей наших друзей иногда бывает полезно. Предлагаю вытащить его из-под одеяла.

Толстяк соглашается:

– Давай... До жратвы или после?

– До!

– Знаешь, если он у себя, то раньше полудня не встает. Так что это не горит.

Я стукаю кулаком по приборной доске:

– Я сказал – сейчас! Понял?

– О'кей...

Отодвинув заботы о супе насущном, Берюрье везет нас на бульвар Бертье и останавливается перед домом сто двенадцать.

– Откуда ты знаешь его адрес? – подозрительно спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

– Он несколько раз просил меня помочь, когда коллеги пытались устроить ему неприятности.

– Как не пособить землячку!

– Надо же помогать друг другу...

Толстяк останавливается на четвертом этаже и начинает колотить в дверь. Пинюш отстал на этаж и тащится, фырча, как паровоз.

Проходит некоторое время.

– Улетела птичка, – с сожалением вздыхаю я.

– Да нет, – объясняет Берюрье, – просто он не открывает первому встречному. Это надо понять...

Он колошматит снова, посильнее, но по-прежнему в дружелюбном ритме.

Вдруг, хотя мы не слышали звука шагов, мужской голос спрашивает из-за двери:

– Кто там?

– Это я, Берюрье, – отвечает Толстяк.

В его голосе звучит гордость за то, что он действительно Берюрье – самый рогатый полицейский Франции.

Дверь открывается. В полумраке прихожей стоит высокий тощий тип с большим носом и очень глубокими морщинами по обеим сторонам рта. На нем белая шелковая пижама. Редкие волосы растрепаны. Он чешет грудь, глядя на нас без всякой радости.

– Ты позволишь? – для проформы интересуется Берюрье, отстраняя его.

Маньен смотрит на Пинюша и меня, как на собачьи какашки, забытые на его ковре.

– Это кто такие? – спрашивает он Берюрье.

– Мои друзья, – отвечает Толстяк.

Маньен больше вопросов не задает... Свою кликуху «Улыбчивый» он, должно быть, получил за резкие морщины, делающие его физию похожей на морду бульдога!

Мы закрываем дверь и следуем за хозяином квартиры в богато обставленную столовую... Улыбчивый опускается в клубное кресло и смотрит на швейцарские часы, тикающие на стене. Радостный кукушонок приветствует приход Берюрье, прокричав, что уже восемь.

Он (не кукушонок, разумеется, а Берюрье, хотя он тоже ку-ку) показывает на меня пальцем.

– Комиссар Сан-Антонио, – представляет он. – Мой начальник и тем не менее друг... Он хочет тебя кое о чем спросить...

У Маньена темные горящие глаза, очень нерасполагающие.

– Насчет скачек? – уточняет он.

– Нет, – отвечаю. – Я не люблю лошадей и предпочитаю мотогонки!

Я вытаскиваю из-под стола стул, придвигаю его к креслу хозяина и сажусь напротив. Мои колени почти касаются его.

– Вы, разумеется, читали о найденной на рынке отрезанной человеческой голове? Он колеблется, моргает.

– Чертова башка, – добавляет Берюрье, смущенный этим коллективным визитом к его земляку. – Такие вещи могут случиться только со мной...

– Замолчи! – кричу я на него. Возвращаюсь к Маньену Улыбчивому:

– Мы (показываю на свою группу) работаем в Секретной службе... К криминальной полиции не имеем никакого отношения... Мы бы никогда не занялись этим делом, если бы не случайность...

– К чему вы клоните? – спрашивает Маньен. – Вы разбудили меня, чтобы рассказывать свою биографию?

– Минутку! Мы провели расследование, и вот результат...

Я загибаю палец:

– Турок! Загибаю второй:

– Греноблец! Загибаю третий:

– Мари-Жанна, Туркова путанка... Все сыграли в ящик. Неплохо мы поохотились, а?

Он в миг становится зеленым, как бутылка.

– Турок! Греноблец!

– Да...

– Но газеты писали, что Турка...

– Считайте, что предыдущих номеров просто не было, и читайте последующие. Они вам подтвердят мои слова...

– Мы тебя не накалываем, – вставляет Берю. – Слово земляка!

Маньен скребет макушку.

– О! Я тебе верю... Вот только узнавать об этом тяжело...

– Так вот, мы вышли на безголовый труп, спрятанный в лотерейном киоске на Лионском вокзале. Мы пришли сюда задать вам один простой вопрос, Маньен... Ответьте на него. Я знаю, вы сможете это сделать, потому что были другом двух названных мною парней... Если вы это сделаете, дело закрыто... Нет – расследование будет продолжено... и может принести вам массу неприятностей...

Я делаю паузу. Он не сводит с меня глаз.

– Спрашивайте.

– Я хочу знать, кто такой этот обезглавленный человек... Маньен медленно отводит глаза... Не отвечает.

– Рожай, – советует Берюрье. – Если Сан-Антонио обещал тебе свое молчание, все заметано. Тебе ничего не будет, даже если ты замешан в эту историю.

– Я даже не хочу об этом знать... Мне на это плевать... Три трупа за один и так достаточно для неофициального расследования.

Маньен понимает обоснованность наших аргументов.