Текст ухватил себя за хвост - Сухих Анатолий

– Ты как здесь?

– Стреляли.

Нет, ну что за люди. Попытка решить любую проблему с помощью силы. Нет человека – нет проблемы. Ерунда всё это. Есть человек, нет человека – на проблему это никакого влияния не оказывает.

Сегодня, оказывается, реально стреляли. Вернее, вчера вечером, уже ночью. Обстреляли четыре наши фуры. На бетонке перед поворотом. Прицепились еще на трассе, а бетонка ночью безлюдная, пустая, чего не пострелять то?

Нехорошие ребята, просто бандиты какие-то. И не первый уже раз. Слава богу, никого не зацепило, несколько пуль тент пробили и в грузе застряли. Сегодня с утра тут милиции крутится, всё выспрашивают, измеряют, показания берут.

И капитан этот, одноклассник моего сына, забыл, как его зовут уже, хороший парнишка, вежливый такой был. Зашел я в забегаловку нашу, а он тут расспрашивает завсегдатаев. Естественно, никто ни слухом, ни духом.

А вот что постреливать на трассе стали – это не есть хорошо. Это плохо, совсем плохо, и надо будет что-то с этим делать, вне зависимости от того, чего милицейские нароют.

– Ирина Вадимовна, а приборы ничего не показывают. Отрицательный результат – тоже результат, но не в нашем случае. Вот скажи, как ты это поняла. Можешь простыми человеческими словами попробовать объяснить, что это было?

– Нет, конечно. Слов таких пока в языке не существует, а всякую лабуду нести как-то не хочется. Самыми простыми словами я могу сказать, но именно их ты и без меня знаешь, и даже их последовательность на раз произнесёшь. А приборы, что приборы, не там ищете.

– Но и Света пока ничего не обнаружила. Один я сны дурацкие стал видеть. Вчера, например, меня во сне собака за руку взяла зубами и от глупостей удержала. Нет, не укусила, если собака укусит, во сне, это явно к дождю. А вот когда берёт так бережно, но уверенно, это явно не к дождю. Это не ты та собака была?

– Нет, я пока к тебе в сны приходить не умею. Но на всякий случай и в реале глупостей поменьше делай, может за умного сойдёшь.

Контргайка. Серьезное приспособление, которое имеет не только явно выраженный технический смысл, но еще и гносеологическое содержание. Ее применение исключает всякие варианты. Так, только так, и никак по-другому. Никакой вариабельности. Никаких сомнений, неопределенностей, неоднозначностей. Контргайку нельзя не докрутить. Ни на йоту. Почему ни на йоту я не знаю.

Мне легко признаться в том, что я чего-нибудь не знаю, потому что это подразумевает то, что знаю я много, много и много. А вот этого не знаю, почему то, совершенно случайно не знаю, но догадываюсь. Вы тоже догадываетесь почему.

Докрутить контргайку тоже не выход. Если докрутить со всей дури. А дури мало не бывает. Дурь, она или есть или её нет. Но нет дури – это совсем не наш случай.

В общем так. Когда любителю закручивать гайки попадается контргайка, он сперва не понимает. Потом, правда, понимает, но уже поздно. Или резьбу сорвал, или пуп. Чаще и то и другое.

Быть несправедливо не понятым мне не грозит. Потому что непонятым может быть только тот, кому есть что сказать, и он говорит, а его не понимают. У меня всё с точностью до наоборот.

Я не понимаю сам себя, ничего никому не говорю, а потому такой весь из себя понятный, прозрачный, белый, пушистый, и нисколько не склизкий. На первый взгляд. На второй тоже, и на третий, и на четвертый, одна Ирина меня, похоже сразу раскусила, а больше никто.

Но это мне ничем не грозит, потому что она меня ни перед кем разоблачать не будет. Потому что сама такая. Это как рыбак рыбака видит. И издалека видит, и на близком расстоянии видит, и даже в упор видит, но при этом, делает вид, что не замечает.

Хотя Ирина меня всегда замечает и везде, особенно здесь. Как только войдёт, так сразу и замечает. Либо она, того не подозревая, уже подключилась к всеобщей базе мыслей, витающих над миром, и скачала необходимую информацию на дискету собственного интеллекта.

Мы с Ириной сидим в отдельном кабинетике, таким образом, что друг друга практически не видно. И это очень хорошо. За день обычно перекидываемся парой фраз, кроме ритуальных 'здрасьти, досвиданья, кушать подано'. И это хорошо. Это правильно. Это продумано.

Некоторые ребята любят порассуждать про резонанс. Существуют в природе некоторые странные явления, труднообъяснимые, но очень полезные.

Про резонанс я ничего объяснять не буду, полагаю, что грамотности, преподанной на уровне средней школы вполне достаточно для того, чтобы вспомнить, что такое явление существует, и что оно из себя представляет, хотя бы в общих чертах.

Не буду я также рассуждать про катализатор, детектор, синусоиду, даже про число пи рассуждать не буду, я буду только констатировать наличие, отсутствие или изменение чего бы то ни было.

Я же не претендую на роль учителя, и вовсе не учебник по физике для шестого класса я сейчас пишу, а совсем наоборот, я пишу фантастический роман, происходящее в котором должно противоречить учебнику физики за шестой класс. На первый взгляд.

На второй противоречить не должно, а при внимательном и тщательном рассмотрении ничто ничему вообще противоречить не должно, все внутренние противоречия должны разрешиться, и картина мира должна стать стройной, непротиворечивой и предсказуемой.

Но не такой, как была. Это для того, чтобы чтение не было бессмысленным занятием. И бессистемным. И чтобы вы, прочитав, подумали – вот оно как бывает, оказывается. И наступил резонанс.

Есть у Игоря Николаевича тайная страстишка – любит грешным делом пульку расписать. Со старых, еще студенческих времен, вернее, даже еще и раньше, в школе освоил он эту премудрость, и тогда же еще понял, что он знает, что в прикупе лежит. Или как бы почти знает. Бывают дни, когда появляется это чувство, что ухватил бога за бороду.

Бывает и наоборот. Но он этим никогда не злоупотреблял, играет только по маленькой, только в кругу хороших друзей. Раньше это было типа преферанс по пятницам, сейчас он это делает пореже, пару раз в месяц получается провести вечерок, вернее обычно это на почти сутки затягивается.

До одурения. Кофе, сигареты, малая толика коньячку, бутылка на нос за сутки почти – это и есть малая толика, потому что это не пьётся, а так, дегустируется, пара глотков за кон.

Что именно лежит в прикупе, какие конкретно карты, Игорь не знает, но есть ощущение, его это игра, или не его, и ощущение, надо сказать, практически безошибочное. И расклад. Он и расклад тоже понимает, поэтому в молодости случалось и с каталами на катране побаловаться, и ничего, в штанах ушел, даже с маленьким наваром.

Потому что считать то он умеет, и то, что ребята знали и вкладывали, ему как-то было фиолетово, что ли. Лежит расклад, можно рискнуть, а зачем. Расклад-то сделанный. Да и не в каждую раздачу расклад кладут, так что иногда проходила своя игра.

Но не увлёкся он этим, не засосало, хотя мог бы и безбедно существовать, если бы втянулся, до поры до времени, конечно.

С Родиной у нас весьма своеобразные отношения. Я ее не трогаю, и она меня таки не обижает. Иное с властью. С властьпредержащими мы иногда испытываем друг друга на прочность. Поскольку моратория мы не подписывали, иногда меня прорывает.

Их тоже иногда. А основная причина из того разряда объяснений, когда говорят: это хуже преступления – это ошибка. Чем больше все меняется, тем больше все остается неизменным.

Но, в общем и целом нейтралитет держим. Пока.

Наша власть неподсудна, внеморальна, амбивалентна, персонифицирована. Подобная общая характеристика нашей власти выглядит настолько странно неприглядной, что может вызвать впечатление настоящего абсурда – так не бывает!

По отношению к подвластному населению российская власть является нелегитимной, насильственной и оккупационной.

Вся рота шагает не в ногу, один поручик в ногу, наверное, он шагает под свой барабан.

Но вот здесь, в конторе, как-то так получилось, что с Родиной мы стали как бы заодно. Душа и Родина едины стало. Между этикой и социальной практикой образовалась необозримая пропасть.

Мы не только трогаем друг друга, мы друг друга поддерживаем. Я тут, можно сказать, Родине служу. На казенном коште. Я даже и сам не понял, как во всё это вляпался. Но теперь уже поздно.

Зато с власть предержащими на прочность мы стали испытывать друг друга куда как интенсивнее. И чаще. В смысле мы теперь всё время друг друга на прочность испытываем в бурном всплеске архаичного, необузданного, еще совсем дикого утилитаризма. Хотя они меня совсем не знают.

Недоумение моментально развеется, если все расставить по своим местам, а кошку назвать все-таки кошкой. Это называется бритва Оккама, и я это еще с детства усвоил, что если есть чего-то непонятное, то и незачем непонятным же это объяснять, а если понятным объяснениям не поддаётся, то тогда и не объяснять лучше, а принять, как данность.