По прозвищу Святой. Книга первая - Алексей Анатольевич Евтушенко

случай старались держаться от них подальше. Благо словечко «толерантность» вместе с тем, что оно означало, давно приобрело негативный смысл, а затем и вовсе отправилось на языковую свалку, где догнивало вместе с «консенсусом», «супервайзером» и другими, не прижившимися в русском языке терминами.

Вместо него вернулось старое доброе «терпимость», которое означало следующее: ты можешь считать себя кем угодно и вести себя, как угодно, но лишь до тех пор, пока твои «особенности» не мешают жить другим и не становятся предметом торга.

— Если живы будем, — повторил КИР. — Мне не нравится это «если».

— Не ссать, КИР, — сказал Максим. — Мы их сделаем.

Он уже шагал по лесу, держа направление к броду.

Максим шёл быстро и бесшумно, специальным походным шагом разведчика, скользя между деревьями, перепрыгивая через валёжник, пригибаясь под низкими ветвями и обходя густые кусты.

Вот и речка.

Он быстро снял сапоги с портянками и штаны, перешёл на другую сторону по колено в воде.

Плеснула хвостом рыба, и Максим подумал, что хорошо бы сейчас посидеть на берегу этой речки под названием Жерев с удочкой. Наловить окуньков, сварить уху, заночевать в палатке… Интересно, в его времени речка Жерев сохранилась? А село Лугины?

Если вернусь, обязательно съезжу.

Если вернусь, да… Вернусь ли? Будем честны, шансов на это очень мало. Однако думать об этом долго — только зря расстраиваться. Делай, что должно, и будь, что будет.

На другом берегу он оделся, обулся и неторопливо зашагал через поле. Отсюда до школы в Лугинах было ровно три с половиной километра, а до девяти часов утра оставался ещё целый час. Вагон времени.

Не доходя до Лугинок, Максим свернул налево, срезая путь. Миновал какие-то сараи, оставил по правую руку тот самый двухэтажный грязно-жёлтый помещичий особняк, который уже наблюдал на обзорном экране, а по левую — двойной ряд высоких елей на краю футбольного поля.

Ни одного жителя.

Только в окне особняка на втором этаже шевельнулась занавеска.

Грунтовая дорога обогнула рощу, свернула направо, перепрыгнула по деревянному мосту через ручей, пошла вверх.

Здесь Максим перепрыгнул на хорошо утоптанную тропинку, бегущую среди берёз. По ней идти было как-то веселее. Вскоре тропинка повернула налево, к Лугинам, и побежала уже вдоль мощёной дороги. Сегодня на ней было пустынно: за всё время проехала только одна машина — открытый армейский Volkswagen Typ 82 защитного цвета с водителем и тремя офицерами, которые не обратили на Максима ни малейшего внимания.

Немецкий патруль попался ему уже в самих Лугинах, когда он только ступил на центральную площадь села. Обломки памятника Ленину убрали, и теперь перед зданием управы, сиротливо торчал один постамент.

Максим шёл спокойно и послушно остановился, когда услышал за спиной знакомое:

— Halt! [3]

Остановился, повернулся.

Двое немцев в пехотной форме вермахта. Каски, сапоги, винтовки Mauser 98k за спиной. Ефрейтор и рядовой — он же schütze, стрелок.

Вчера Максим с помощью КИРа прошёлся, как следует, по этой эпохе, уделив особое внимание вермахту и ОУН.

— Слушаю вас, господа военные, — сказал он по-немецки и со всем возможным смирением.

— Ого! — воскликнул ефрейтор (треугольный тёмно-зелёный шеврон на рукаве углом вниз, окантованный одной серебристой лентой по двум сторонам). — Ганс, ты слышал? Он говорит по-немецки.

Рядовой Ганс только кивнул, изобразив усмешку.

— Ausweis! [4] — протянул руку ефрейтор.

Максим достал из внутреннего кармана пиджака бумагу, отдал немцу. Он был совершенно спокоен. Удостоверение было в точности скопировано с соответствующего документа эпохи. В нём на немецком языке значилось, что обладателя аусвайса зовут Михаэль Самуилович Златопольский, год рождения 1919, место рождения — город Житомир Волынской губернии. Национальность — еврей.

— Еврей, значит, — сказал ефрейтор, поднимая на Максима светло-голубые глаза.

— Так точно, господин ефрейтор, еврей! — отрапортовал Максим.

— Почему не в армии?

— Вашей? — позволил себе вопрос Максим.

Немцы захохотали.

— Да ты шутник, еврей, — сказал ефрейтор, отсмеявшись. — У красных.

— Мне нельзя служить, — сказал Максим и дотронулся пальцем до головы.

— Псих, что ли?

— Совсем немного, — заверил Максим подобострастно. — Но служить нельзя.

— Еврей, да ещё и псих, — констатировал ефрейтор. — Наша рыбка. Куда идёшь?

— Так к школе, господин ефрейтор. Вчера прочитал объявление, — Максим кивнул на доску объявлений, — что всем евреям необходимо явиться к школе к девяти часам утра. Вот иду.

— Молодец, еврей, дисциплинированный, — сказал ефрейтор и отдал Максиму аусвайс. — Мы любим дисциплинированных, сами такие. Да, Ганс?

Ганс кивнул.

— Жаль, тебе это не поможет, — продолжил ефрейтор. — Впрочем, не жаль. Пошли, мы тебя проводим.

— Я знаю, где находится школа, — сказал Максим. — А у господ военных, наверное, много своих дел…

— Сказали проводим — значит, проводим, — отрезал ефрейтор. — Пошёл!

Ещё не было девяти, когда они подошли к школе. Здесь уже ждал автобус, внутри которого скучал водитель и двое полицаев. Еще два полицая встретили их у входа на территорию школы.

В одном из них Максим узнал вчерашнего щекастого, который руководил свержением с пьедестала памятника Ленину.

Здесь, при входе, стоял стол и стул. За столом сидел щуплая женщина лет сорока. Перед ней на столе лежала тетрадь с перьевой ручкой и стояла чернильница.

Немцы сдали Максима с рук на руки, развернулись и ушли.

— Кто таков? — спросил щекастый, брезгливо разглядывая Максима маленькими глазками неопределённого цвета.

Максим достал аусвайс.

— Убери, — сказал щекастый. — Так говори.

— Златопольский Михаэль Самуилович, — сообщил Максим. — Тысяча девятьсот девятнадцатого года рождения.

— Катерина, запиши, — скомандовал щекастый.

Женщина открыла тетрадь, макнула перо в чернильницу, записала.

Максим заметил около пятнадцати имён и фамилий, уже записанных в тетрадь.

— Где родился? — спросил щекастый.

— В Житомире.

— А сюда чего припёрся?

— Так… за продуктами. Хотел купить…

— Купить? Есть деньги?

— Есть немного.

— Покажи.

Максим полез в карман, достал мятую банкноту в десять рейхсмарок:

— Вот.

— Надо же, — засмеялся щекастый. — Да ты богатый, еврей. Это всё?

— Всё.

— Дай сюда, — щекастый забрал у Максима деньги.

— А как же…

— У меня целее будут, — ухмыльнулся щекастый и показал головой налево. — Иди туда, во двор. Там уже твои собрались. Скоро поедем.

— Куда? — спросил Максим.

— Скоро сам узнаешь, — засмеялся щекастый.

Второй полицай — небритый