Слишком много колдунов - Ц. Цыбиков

— Так и не работает! — снова одновременно вскричали королевский учёный и королевский эвакуатор. Жак закатил глаза.

— Я и говорю. Если всё идёт само, зачем осложнять себе жизнь?

— Дурацкая система, — решительно сказал Питер. Аслан кивнул.

— Всё как у людей.

— Нормальная, — возразил Жак. — Поставьте себя на место его хозяина. Если у него каждый будет зарабатывать прямой процент?

В голосе свободного финансиста ясно слышались нотки ужаса. Его однокашники не нашлись, что сказать.

— А Элис, она тебе кто? — спросил Аслан через некоторое время.

— Элис? — удивился Питер. — Кто такая Элис?

— Ну та рыжая, в чепчике.

— Мне он представил её как Мелиссу, — с коротким смешком сказал исполняющий обязанности заведующего кафедрой.

— А, эта, — легко сказал Жак. — Это актриса из… из одного театра, на бульваре Тампля. Забыл, как её… Она мне была нужна, гм, для солидности.

Аслан поднял брови.

— Для солидности? Из бульварного театра?

— Наверняка тоже должна ему денег, — отметил Питер.

— Это на тот случай, если вдруг хозяин дома окажется старой кошёлкой, — объяснил интриган и манипулятор. — Я подумал и решил, что старые кошёлки предпочитают не сдавать комнаты молодым и подающим надежды холостякам.

Питер и Аслан одновременно покачали головами, поражённые изворотливостью ума внешнего куратора королевских поставок.

— Кстати, чепчик, — озабоченно сказал Жак. — Надо не забыть забрать.

— А-а-а! — неожиданно воскликнул Аслан и прищурился. — Так ты, получается, и за мной следил? За приказами, кого производят в лейтенанты? Поэтому ты околачивался рядом с нашей конторой?

— Я бы попросил, — с достоинством ответил Жак. — Я лично ни за кем не следил, это раз. И не околачивался, а целенаправленно шёл. Это два.

— Его должники есть и среди эвакуаторов, это три, — сказал Питер страшным голосом. — Опутал весь город долговой ямой.

— Ямой нельзя опутать, — сказал Жак.

— Окопал, — уточнил Аслан.

— Вы меня заинтриговали, — произнёс Жак задумчиво. — Я хочу её увидеть. Что там надо сделать? Куда что засунуть?

— Жак, — мягко сказал Питер. — Не надо.

— Ладно, — неожиданно покладисто сказал Жак. — Может, я не готов. Но у меня такое впечатление, что вы с этим саркофагом, с этой женщиной, да и вообще со всей этой древней катавасией угодили в самую гущу. Я бы даже сказал, в самый жир этакого кипящего котла.

— Образно, — оценил Аслан.

— Древние ведь никого не интересуют, — язвительно сказал Питер. — Кому они нужны. Да ведь?

— Сами древние никому не нужны, конечно, — согласился Жак. — Пропали, и чёрт с ними. А вот то, что они создали — очень даже нужно.

Аслан кивнул.

— У нас в эвакуации целый склад древнего барахла. Никто даже и не чешется.

Питер сказал хмуро:

— Подожди, дай срок.

Жак вздохнул.

— Никто, как ты выразился, не чешется лишь потому, что служба ваша находится под крылом его светлости сира Оливера, лорда-протектора её высочества Изабель, да хранят её небеса. Именно он, пользуясь своим положением, наложил все мыслимые гласные и негласные запреты на древние артефакты. Именно он собирает всё это, как ты выразился, барахло.

— И что? Это же их обязанность, их работа, — сказал Питер.

— Они инструмент, их специально для этого создали, — сказал Жак. — Ну и сир Оливер — не единственный влиятельный человек в нашем королевстве. Далеко не единственный.

— Ого, — сказал Аслан. — И?

— Многим другим влиятельным людям, — медленно и с расстановкой развил мысль финансист, — не очень нравится то, что служба эвакуации владеет столькими артефактами непонятной силы, назначения и применения.

— Ну и пусть не нравится, — грубо сказал Аслан. — Нам-то что?

Жак несколько секунд разглядывал свой бокал, затем со стуком поставил его на ручку кресла.

— Короче.

— Наконец-то, — сказал Питер. — Выпьем же.

— Я скажу вам просто: есть чиновники и есть чиновники. Есть службы, и есть службы. Есть гильдии и есть гильдии. Одни хотят скинуть вторых. Третьи четвёртых, пятые шестых, неважно. Раньше оно как-то всё то на то выходило, и все были поровну. Но сейчас у одних есть кое-что опасное, и только это останавливает всех остальных. Останавливало, точнее. Сейчас вторые вместе с остальными решили взяться за первых всерьёз. Для начала, судя по всему, решили разобраться с этим складом. И вы со своим дурацким саркофагом дали им отличный повод.

Питер морщил лоб.

— Первые, вторые, десятые… Ты скажи прямо — прокуратура тоже в этом участвует? А судьи? А легардюкор?

Жак закрыл глаза и длинно, выразительно вздохнул.

— А на чьей они стороне? — спросил Аслан. — Мы вроде как дружим со всеми.

— «Вроде как», — не открывая глаз, передразнил его Жак.

— Ну, видимо, да, ты прав, — с подозрительным смирением сказал Аслан. — Я вот только одного не пойму.

— Чего же, — лениво и снисходительно сказал Жак.

— Как нам поможет то, что ты посмотришь на саркофаг?…

Трое молодых мужчин смеялись в скупо освещенной гостиной на Рю де ла Пэ. Аслан, эвакуатор, Жак, финансист; и Питер тоже смеялся, и гнал подальше гаденький вопросец: а на чьей стороне сам Жак? Каждый из них чувствовал, что что-то меняется вокруг, в хрупком равновесии старых, трусливых, жадных и опасных банд, прикидывающихся службами, гильдиями, академиями; и каждый гнал тревогу от себя, и они разговаривали, шутили и смеялись, наслаждаясь последними, возможно, минутами беззаботной жизни.

— Всё, — сказал Жак и встал. — Я созрел. Показывайте.

Потом, когда саркофаг тихо закрылся и снова стал непроницаемо-чёрным, они вышли из мобиля, сели на крылечко и долго сидели на ступеньках в ночи и тишине. Аслан и Питер переговаривались негромко, а Жак вдруг увидел, что звезды давно уже проснулись и начали свой медленный небесный хоровод; ощутил мерное дыхание ночи, уносящее последние ароматы летнего дня; и ясно осознал почему-то две вещи: что мир очень велик и что вся жизнь впереди — и как-то это было связано и между собой, и с той, что была там, в сердце чёрного саркофага. И Жак не без удивления понял ещё, что теперь она живёт и в его сердце. Не без удивления, потому что очень редко люди точно знают, кто они есть и на что способны — и лишь в моменты, подобные этому, когда свет чуда, к которому ты случайно прикоснулся, освещает всю твою жизнь и всё твоё существо, ты понимаешь, кто ты, зачем ты. Или хотя бы начинаешь понимать. Самую чуточку.

Было удивительно носить в себе такое сокровище; удивительно и немного страшно. Жак ревниво глянул на своих друзей — видят ли они? понимают ли? хранят ли её образ так же бережно, как уже хранит он? — и понял, что нет, нет и нет; и простил их за это. Посидел ещё немного, прислушиваясь к себе и ко Вселенной, затем с сожалением вернулся в запущенный садик позади дома на Рю де ла Пэ, где, еле втиснувшись между стволами яблонь, стоял мобиль эвакуаторов, красиво мерцающий под звездами.