На полпути в рай - Саид Насифи

— Тогда как же вы говорите, что вам будет труднее? Ведь если на вас обидятся один-два депутата, это будет меньше только одним или двумя голосами. А вот если они не послушаются меня, то знаете, что может произойти с государством?

— Не приведи господи случиться этому!

— Ну, давайте тогда набросаем план действий.

Словно он всю жизнь только этим и занимался, министр финансов шахиншахского государства проворно раскрыл свой портфель, с которым, словно с талисманом, он никогда не расставался, достал именной министерский блокнот с эмблемой льва и солнца, вынул из кармана пиджака автоматическую ручку «паркер» и с выражением полной покорности, как смиренный ученик перед учителем, скромно произнёс:

— Прошу вас, говорите, я буду записывать.

— Прежде всего о вашем заместителе, — начал доктор Тейэби. — На эту должность претендует тот приятель, тебризец. В нём заинтересован и председатель меджлиса. Остальное вы сами знаете.

— Горбан, ведь мне положен только один заместитель, а их уже, машалла, намечается четыре. Упаси бог, как бы, чего доброго, не стало кандидатов ещё больше.

— Вы правы, и это может статься. Но есть выход из положения: будет больше кандидатов — увеличивайте штат заместителей. Пока объявите четыре должности, а там Судет видно.

— Очень хорошо, повинуюсь.

— Затем вопрос о государственном представителе в национальном банке… Вы остановите свой выбор на вашем друге, том самом…

— Хорошо, но что я скажу этому приятелю?

Во-первых, он и так жрёт больше, чем может вместить его пузо, и вам, с вашим опытом, к лицу ли оглядываться на него? А во-вторых, ему подскажут его собственные товарищи. Ведь нешуточное дело поручать деньги, валюту и прочие ценности этому пузатому, надутому, как бурдюк, мальчишке. Наконец, наш друг Алак Бедани сам родом из Мелайера и лучше всех сможет объяснить обстановку этой начинённой опиумом утробе.

— Что ж, если друзья не будут против, я не возражаю.

— Председателя страхового общества мы вчера уже с вами наметили.

— Да, я тут же отдал распоряжение. А как вы решили относительно директора сельскохозяйственного банка?

— С этим вы сами справитесь. Посоветуйтесь с депутатами из Кермана, но скажите им, что от меня они не должны требовать никаких серьёзных изменений.

— Так, решено и это. Да, я придумал кое-что для нашего друга по ложе…

Господин доктор Тейэби забеспокоился:

— Да, да, это важнее всего, а я чуть было не запамятовал.

— Если вы не против, горбан, пошлём его в Национальный банк.

— Куда?

— В Национальный банк!

— В Национальный банк? Туда, где выпускают деньги?

— Ну, конечно. Ведь у нас только один банк…

— Простите, господин министр финансов, уж не бредите ли вы? Или, может, вы хватили немного спозаранку? Да разве можно соваться в Национальный банк! Вы же знаете, что там засело это чудовище, и рука, даже посильнее нашей с вами, туда не проникнет. Это может произойти разве только в том случае, если наши друзья уйдут из Ирана и лишат нас своего покровительства. Но такой день никогда не наступит, да и не дай бог этому случиться!

— Так что же прикажете делать? И сколько можно терпеть наглость и безумство этого господина? Он засел в Национальном банке, и для него не существует ни правительства, ни меджлиса, ни двора.

— Всё это верно. Но меня поражает, что вы до сих пор не понимаете одного: что бы ни произошло, наши друзья от него не отступятся.

— Так что же нам делать?

— Ничего. Помните только мой совет: в этом государстве можете протягивать руку куда угодно, кроме Национального банка. Не забывайте, сколько они положили труда, чтобы взрастить этого молодого человека. И вы хотите, чтобы они теперь согласились убрать его оттуда?

— В таком случае наш товарищ останется не У дел.

— Это не имеет значения, придумаем ему что-нибудь другое. Да, хорошо, что кстати вспомнили. Устроим его в сенате.

— Это уж ваше дело!

— Чудесно! Правда, сейчас важнее всего прибрать к своим рукам мелюзгу, засевшую в меджлисе. Ведь завтра-послезавтра они нам могут понадобиться, и нужно быть готовыми. Только прежде, пока не забыл, я хотел спросить, отдали ли вы распоряжение валютной комиссии.

— Да, горбан, в ту же самую минуту. Но вот просвещенцы решили совать нам палки в колёса. Как будто они не знают, что дети высокопоставленных особ должны обязательно учиться в Америке. Им, видите ли, подай документы на получение валюты. Но какие могут быть документы, когда речь идёт о такой незначительной сумме, к тому же предназначенной для того, чтобы дети мужественного народа могли получить высшее образование в Америке!

— Не огорчайтесь. Скоро мы доберёмся до Высшего совета просвещения и они перестанут своевольничать. Всем другим наглецам мы уже подрезали крылышки, остались, кажется, только эти слишком ретивые болтуны. Им, видите ли, больше всех надо! Впрочем, ладно, оставим это, есть дела поважнее. Сегодня же дайте распоряжение, чтобы вопрос о контрабанде в Хузистане забросили за горы Каф[64].

— Горбан, это не в моей власти. Такими делами ведает министерство юстиции.

— Сейчас дойдём и до министерства юстиции. Мы думаем опять назначить туда нашего человека, того старого сеида[65]. Как ваше мнение?

— Да, пожалуй, неплохо. Правда, он иногда бывает упрям.

— Ничего, обуздаем. Во всяком случае, вы должны постараться сегодня же уладить хузистанский вопрос, чтобы это не помешало нам добиться вотума доверия. Как вы поступили с исфаханской фабрикой?

— Право, это дело прокурора.

— Напрасно вы, господин министр, так много позволяете разным ахундам. Ведь мы с вами ещё в молодости натерпелись от них, когда работали в судебных учреждениях, и разве вы не изучили эту породу людей: чем больше делать им поблажек, тем больше они наглеют. Такому только скажи: «Поправь вьючное седло», а его уже и след простыл.

— Да, это так. Но что поделаешь, у нас тысячи всяких забот и болячек. А люди совсем обнаглели и всюду суют свой нос. Да, не ценили мы времён Пехлеви, вот и наказал нас за это бог. Появились газеты, студенты, партии, которые лезут всюду, куда надо и куда не надо, а мы ещё обязаны улаживать все конфликты. Опозорят меджлис или депутата, а достаётся за это нам. Ведь народ-то знает, что мы привели и усадили этих господ. Поэтому мы вынуждены иногда привлекать кого-либо к ответственности, чтобы на два-три дня хоть немного успокоить людской гнев. Сами знаете, мы больше всех, гораздо больше, чем сами господа депутаты, стараемся задобрить народ, успокоить и убаюкать его, чтобы под шумок можно было проводить линию наших друзей.

— Прекрасно! Какое наслаждение иметь дело с понятливым человеком! Стало быть, здесь мы можем быть спокойны?

— Конечно. Если бы мы не разбирались в таких делах, мы бы за них не брались. Нельзя, едучи на верблюде думать, что ты можешь спрятаться.

— Да, опять чуть не забыл. Самая большая голова всё ещё находится под одеялом — мы не решили основной вопрос.

— Вы говорите о высших сферах?

— Люблю догадливых людей.

— Клянусь богом, это очень трудное дело!

— Придётся что-нибудь придумать. Вчера вечером я дал категорическое обещание.

— Горбан, уж слишком они алчны, а при нашем безденежье что я могу сделать? Разве только скорее выяснить, что хочет мистер Гес, и пойти ему навстречу. Если от этого дела нам перепадёт хоть шай, я готов от всей души.

— Дорогой мой, к этому делу нужно отнестись со всей серьёзностью. У них ведь тоже расходы. Хажир избаловал их, они стали такими жадными, что лишили нас и сна, и пищи. Идёшь налево — нехорошо, направо свернёшь — опять-таки неладно. Сколько раз они напоминали мне об этом. Кого бы я ни встретил: военного или штатского, мусульманина или неверного, соотечественника или иностранца, — все передают мне напоминания от них. Ради бога, спасите меня от этих господ!

— Клянусь вам, сейчас у нас нет выхода. Машалла, вы сами мастер выбираться из беды, дайте мне какой-нибудь разумный совет, и я его выполню. Единственное, что могу предложить я сам, — это пустить в ход деньги, предназначенные на перевозку останков[66].

— Да помилует бог вашего отца, теперь я могу вздохнуть свободно. Это большое дело. Сделайте его — и велик аллах! Кстати, пора принять меры, чтобы перестали шуметь о создании всяких там организаций.

— Ну, это уже совсем не под силу вашему покорному слуге.

— Да что вы! Подкиньте что-нибудь журналистам. Бросьте им кость — и всё сразу кончится.

— Ничего другого не придумаешь, но и это в вашей власти. Надо позаботиться, чтобы начальником управления пропаганды стал понятливый человек, который газетной бумагой, объявлениями, змеиным ядом и ещё чем угодно смог бы заполнить брешь.