Избранное - Илья Вергасов

Вязников старался подражать командиру. Чем сложнее обстановка, тем спокойнее был Кривошта. Война - работа, а в любой работе торопливость ни к чему. Как известно, быстрота и торопливость - далеко не одно и то же. Быстрота - это прежде всего выверенная точность. Такой точности и учился у Кривошты Михаил Вязников.

Это помогало ему и сквозь засады добраться да цели, и найти выгодное место для удара, и не спеша напасть, и взять трофеи и уйти. А уйти-то и труднее всего! Враг знает: партизанам: надо выйти на яйлу. Он приводит в движение сложнейшую систему тайных секретов и засад. Тут-то и требуется та выдержка, которая, прямо скажем, дается не всем, порой даже смелым людям.

А вот Вязникову давалась! Давалось ему и другое…

В каждом партизанском отряде были люди, считавшиеся до некоторой степени балластом. Проводили свою лесную жизнь то на посту у землянок штаба, то на кухне, и постепенно создавалось мнение, что тот или иной человек только к караульной службе и годен.

Так было с Семеном Евсеевичей Зоренко. Мало кто обращал внимание на молчащего «вечного часового». Но порой этот человек умел и возмущаться. Однажды он сказал Вязникову:

- Ну что я не видел у этой проклятой плащ-палатки? - и ткнул прикладом в дверь штаба.

Сказано было серьезно. Вязников промолчал, но стал присматриваться к земляку. Вспоминал прошлое Семена. Был один случай, когда Зоренко удивил всех.

Как- то он оказался на молочной ферме. Было жаркое лето, воды коровам не хватало. Осыпались траншеи. Их нарыли еще весной, да бросили -не было нужных труб.

Он неожиданно набросился на Вязникова:

- Что вы скот губите?

- Нет воды.

- Почему?

- Не дали труб.

- Каких и сколько?

Вязников объяснил. Семен выслушал, ушел.

Вечером у фермы остановилась трехтонная машина, до отказа нагруженная трехдюймовыми трубами. Из кабины выпрыгнул Зоренко.

- Расписывайся в накладной!

- Кто прислал трубы?

- Неважно, оформляй!

Через несколько дней Вязникова вызвал следователь для выяснения, как трубы попали на ферму.

Зоренко работал кладовщиком строительной базы санатория. Его обвинили в превышении полномочий, дали год принудительных работ с удержанием двадцати процентов из заработка.

Сколько ни пытался Вязников выяснить у Зоренко причину, толкнувшую его на такой рискованный шаг, Семен отмалчивался.

«С характером человек», - думал Михаил Григорьевич.

Отряд голодал, люди изнемогали. Пришел такой момент, когда любая удачная продовольственная операция стала важней боевой.

Вязников упорно следил за проселочной дорогой между деревней Никита и Никитским ботаническим садом. И наконец дождался румынского обоза.

Румыны не сопротивлялись, просили только сохранить жизнь. Сами отпрягли лошадей и отдали их партизанам. Один молодой солдатик даже мешочек соли предложил, что было не менее ценным, чем мясо.

Трофеи благополучно доставили в отряд. Конина на время спасла людей от гибели.

В это время в штабе нашего района возникла идея взрыва моста под Гурзуфом. Саперное дело знал бухгалтер Николай Иванович Туркии. Он и часовщик Кулинич изобрели партизанскую мину. Дело было за диверсантами.

Группу возглавил Вязников. Он повел старых наших знакомых Смирнова, Болотина; пошел, конечно, и Туркин. Все как будто складывалось хорошо. Сделали передышку, разлеглись на подсохшей тропе. Передохнули, стали собираться в дорогу, но… Николай Иванович Туркин не поднялся.

Он умер от разрыва сердца. А без Туркина как без рук: никто не знал подрывного дела.

Группа вернулась, не выполнив важного задания.

Вязников тяжело переживал неудачу. Тогда к нему и подошел Зоренко. Удивленный решительным видом «вечного часового», Вязников спросил:

- Что сказать хочешь?

- Возьми меня на мост. Я взорву его.

- Ты знаешь саперное дело? - удивился Михаил Григорьевич.

- Немного знаю. И мост знаю, сам его строил.

Вязников посмотрел на Семена и понял, что этот парень просится не случайно. Он из тех, кто долго молчит, а потом возьмет и выкинет такое коленце, что только ахнешь. Доставка труб - разве не коленце?

- Хорошо, Семен, я доложу командиру.

Кривошта не сразу согласился. Да и можно было его понять: человек-то никак себя не проявил. Подрыв моста - операция трудная. Сорвется она - уже не повторишь. Кривошта мог действовать только наверняка.

- А как размышляет комиссар?

Кучер ответил без задержки:

- Я против! Пусть охраной занимается. Кто на что способен…

Вязников не согласился с молодым комиссаром:

- А где мера способности человека? Я верю Зоренко и с ним взорву мост.

Кривошта решил:

- Мост рвать надо, другого варианта нет. Веди, парторг!

На этот раз состав группы изменился. Решили взять тех, кто отдохнул и физически был покрепче. Из прежнего состава, кроме Вязникова, пошли только маляр Смирнов, алупкинец Агеев, Михаил Абрамович Шаевич и еще один человек, о котором стоит сказать несколько слов. Он был смел, и в дневнике Ялтинского отряда можно встретить такие пометки: «В бою отличился Капустин». Часто напрашивался на операции, первым кидался за трофеями, но был прижимист, между делом мог припрятать провизию, взятую у врага, а потом тайно съесть.

Но разобраться в Капустине не успели, хотя комиссара его поведение беспокоило.

Кучер однажды спросил:

- Что с тобой?

- Не знаю.

- Пойдешь в бой?

- Я голодный, товарищ комиссар.

- А мы сыты?

- Пусть походят с мое другие!

- Довольно! Следующий выход твой. Ясно?!

Поход к мосту и был этим выходом.

…Я ждал рапорта командира отряда о выполнении диверсионного задания. Но Кривошта молчал. В чем дело? Решили пойти в отряд.

Яйла распухла, снег как бы вздыбливался. Шагать было до ужаса трудно. А шли так: впереди проводник, за ним след в след мы. Пройдешь сто шагов - прольешь сто потов.

А у меня еще нестерпимо болят ступни, хоть криком кричи. А как им не болеть? Обычно я ношу обувь сорок первого размера, а тут пришлось нарядиться в трофейные ботинки с низким подъемом, да еще на номер меньше. Они железными клещами обхватили мои ступни и непрерывно казнят их. С ума можно сойти!

Почти в беспамятстве добрался до ялтинцев, миллион раз проклиная яйлу, мою мучительницу, ботинки и Кривошту, который так долго выполняет важный приказ…

Каждый поймет мое состояние.

В отряде Кривошту не застал - он пошел на Ангарский перевал бить фрицев, так доложил комиссар Кучер.

- А кто ему позволил?

- Товарищ командир района, он же не на прогулке! - ответил Кучер.

- Ваш командир будет наказан. Почему нет рапорта о результатах диверсии?

- Ждем, товарищ командир! Четвертые сутки ждем.

- Немедленно снарядить встречную группу.

Комиссар с тремя партизанами ушел на розыск вязниковской группы.

Я осматриваю лагерь, санитарную землянку, шалаши. Все выглядит, прямо скажем, убого, но все-таки порядок чувствуется. В шалашах сыро, но тряпье свернуто и аккуратно сложено. Партизанский котел чист. Одежда на партизанах не висит лохмотьями, хотя потрепана изрядно.

А с Вязниковым случилась беда.

Они без происшествий подошли к мосту, пригляделись. Подождали, пока сменится охрана. Было холодно. Немец в какой-то странной кацавейке топтался на мосту и что-то напевал. Его убили ударом приклада по голове.

Потом сняли того, что стоял у сторожевой будки.

- Семен, давай!

Зоренко долго возился под мостом, но Вязников не торопил его, хотя Шаевич нетерпеливо дергал за рукав.

Перед самым рассветом вспыхнул бикфордов шнур. Семен отбежал к товарищам, а потом все вместе они пересекли по диагонали крутой откос и спустились на шоссе.

Будто горы раскололись: мост медленно стал подниматься в небо, а потом рассыпаться на части. Заряда хватило бы- на десять таких мостов, но боялись просчитаться и переизлишествовали.

Вязникова оглушило ударом, он на секунду потерял сознание, но быстро пришел в себя.

Бежали через поля лаванды, потом мимо озера и на крутой склон Авинды.

Немцы напали на след. Разрывные пули хлопали над головами партизан. Семен, отстав от своих, залег за камнями и прицельными очередями из автомата уложил на тропе троих преследователей. Остальные ушли в долину.

Измученные и усталые, вышли на Никитскую яйлу. Семен был героем дня, над ним подтрунивали. Шаевич, любящий побалагурить, сказал:

- Это же не по правилам! Сидел сиднем, посапывал в обе сопелки, а потом нате вам: герой. Не признаю!

Капустин всю дорогу молчал, как будто на него ничего не действовало: он сам по себе, а все остальные сами по себе.

Зашли в заброшенную Стильскую кошару, решили отдохнуть, а утром податься в отряд. С хорошими вестями…