Газета Завтра 419 (50 2001) - Газета Завтра Газета

Автопортрет выразительно дополняют обильные и категорические заявления сочинительницы о самой себе. Например: "Что и говорить, характерец у меня был, конечно, не сахар"... "Я была ужасно упряма и настойчива. Уж если чего захочу — подай и кончено. Во что бы то ни стало". "Если же ставила перед собой цель, то шла напролом. Хоть кол на голове теши". Это о детстве. Но с годами всё только развилось и укрепилось. Вот о юности, о молодости: "В двадцать пять лет, получив самое высшее, что есть в стране, — Большой театр, я сразу заняла в нем особое, привилегированное положение, артисты считали за честь петь со мной". А дальше уже о зрелых годах и о старости: "Во время заграничных гастролей мы со Славой жили отдельно от театра и ни разу не отведали его жалкой кулинарии"... "Я знаменитая артистка... Драматизм моего исполнения потрясает"... "Придраться к моей профессиональной форме невозможно — я пою лучше других и выгляжу лучше других". Всё это замечательно, хотя и попахивает Лиговкой. И миллионы телезрителей могли, например, 10 ноября воочию убедиться, что Галина Павловна действительно выглядит "лучше других", — таких, допустим, как её собеседник Сванидзе. Но дело-то в том, что артистка-пенсионерка делит весь народ на две части: одни — "потомки Пушкина, Достоевского, Толстого, спорящие о смысле жизни", вторые — "потонувшие в дремучем пьянстве, одичавшие в бездуховности" почитатели алкоголика Высоцкого. Себя она относит, разумеется, к первым. Замечательно! Но ведь вот беда: из названных "потомков" никто не стал бы кричать о себе на весь мир, какая у него форма, как он знаменит, как при случае хотел бы вцепиться зубами в глотку собеседнику, а потом взорвать весь мир. Среди "потомков" всё это считается плебейством, непотребщиной и человеконенавистничеством.

У Вишневской, по ее собственному выражению, жуткаЯ наследственность. Она не скрывает, что среди её родственников было немало пьяниц, даже алкоголиков, дебоширов, гуляк, да еще были, как ныне говорят, серийные убийцы и самоубийцы. Так, один из них "пьяный схватил топор, зарубил жену, потом её сестру, а потом и себя зарезал". Мать была очень красивой и разгульной женщиной. "В трудный час, с отчаяния вышла она замуж" за будущего отца Вишневской: ей не исполнилось еще и восемнадцати, а уже была беременна, и притом — от другого. Хорошенькое начало для семейной жизни... Однако в таком положении выйдя замуж, мать не оставила разгульной жизни. "Когда отец дома, то и дня не проходит без скандала", — рассказывает наша писательница. Но по работе отец часто ездил в командировки. "Когда его нет, — продолжает беспощадная дочь, — появляются мужчины. Мне кажется, что она и меня не любит". Возвратившись, отец узнает о визитах ухажеров, и тогда начинаются кошмары такого рода: отец бегал с топором за женой, кричал дочери: "Говори, кто был у неё!" Через пять лет родители разошлись.

Вот такая прискорбная семья. Надо полагать, отец-то любил мучительной любовью мать, если женился на беременной и так дико ревновал. Но она его не любила, была равнодушна и к дочери от нелюбимого человека. А дочь, признавая, что "была неласковым ребенком", говорит: "Она никогда не была "моей". Дочь даже не могла произнести слово "мама". А отца люто ненавидела: "В моей детской душе разгоралось пламя ярости и ненависти к нему самому, к его словам, даже к его голосу. У меня бывало непреодолимое желание подойти к нему сзади и ударить по красному затылку". Чем ударить? Возможно, тем самым топором. Что ж, понять это можно, всегда, во всех землях, во все времена водились и выпивохи, и гулящие жены, и безумные ревнивцы.

Вишневская уверяет, что отец был зверь зверем и ненавидел её. Но факты, которые сама же приводит, мягко выражаясь, не подтверждают это. В самом деле, когда родители расходились, он спросил четырехлетнюю дочь, с кем она хочет остаться, и та ответила: "С тобой". Фактически жила с бабушкой, но когда было шесть лет, отец, работавший на какой-то далёкой стройке, пригласил туда дочь с бабушкой на целый месяц погостить. Перед войной он работал в Тарту, и уже шестнадцатилетняя дочь гостила у него и там. В книге есть очень благостная фотография их вместе. Во время ленинградской блокады, имея уже другую семью, отец подкармливал дочь, и однажды даже пригласил её отметить вместе с женой новый 1942 год. Когда Вишневская после первых родов лежала с высокой температурой, отец с новой женой навестили её.

Да, многие факты противоречат. Но дочь на протяжении всей книги поносит и проклинает отца. Ну помянула бы единым добрым словечком хотя бы за то, что он с матерью наградили её отменным здоровьем, красотой, голосом, любовью к пению. Нет!.. Пожалела бы хоть за то, что он, по её же словам, ни за что отсидел десять лет в лагере. Нет! Молвила бы хоть малое словцо сострадания — ведь изображает себя верующей — за его мучительную смерть от рака. Нет! Вместо этого уверяет, что отец, выйдя в 1956 году из заключения, первым делом "пришел в отдел кадров Большого театра с доносом, что его дочь не сообщила в анкетах, что он арестован по политической статье. Надеялся, что дочь немедленно выгонят из театра". Да как в это поверить! Во-первых, уж если отец был такой негодяй, да еще больной (через два года умер), и, надо полагать, сразу после лагеря неустроенный, то гораздо вероятней, что он попытался бы наладить добрые отношения с дочерью и извлечь какую-то выгоду для себя из успехов и славы восходящей звезды Большого театра. А, во-вторых, да откуда вчерашний зэк мог знать, что его дочь несколько лет тому назад писала в анкетах, а что утаила. В-третьих, звезда театра, в отличие от Павлика Морозова, которого поносит, состояла тогда в весьма близком общении с сотрудниками КГБ. В секретных номерах "Метрополя" она писала "отчёты" о своих знакомых, начиная безвестным пианистом Петуниным и кончая знаменитым шахматистом Смысловым. А уж им-то, сотрудничкам, не составляло труда проверить достоверность её анкет.

Чтобы больше не возвращаться к увлекательной, но деликатной теме "Суперзвезда и КГБ", заметим, что Вишневская признаёт, что да, хаживала по любезному приглашению в "Метрополь" (до сих пор помнит: "второй этаж, направо"), да, писала "отчёты", но, говорит, самого невинного характера. Например: "С пианистом Петуниным встречаюсь. Он любит рассказывать анекдоты фривольного содержания. Г.Вишневская" (или кличка?). В другой раз: "Смыслов из заграничной поездки привез красивый галстук. Г.Вишневская" (или кличка?). А больше ни-ни-ни. Прекрасно. Но почему кто-то должен этому верить? Ведь вот же её гениальный друг Солженицын тоже признал, что был завербован, получил кличку "Ветров", но ни разу кличкой не воспользовался, ни о ком не писал. Ни-ни-ни... А прошло время, и сперва за границей, а потом и у нас были опубликованы некоторые плоды энергичной деятельности Ветрова. Почему мы должны считать, что Галина Павловна железобетонней своего гениального друга?

Тем более, что в книге есть страницы, на которых автор предстаёт в облике для этой деятельности весьма перспективном. Был в театре замечательный артист Н. (Вишневская приводит, конечно, его полное имя). "Артист безупречного вкуса, высокой вокальной культуры. Был членом партии, имел все высшие награды и звания, несколько Сталинских премий и пользовался большим авторитетом, уважением своих товарищей, любовью публики". И вот о таком замечательном, по её же словам, человеке Вишневская говорит, что он был доносчик и "многих погубил". Какие у неё доказательства? А, во-первых, говорит, я видела своими глазами, как однажды вскоре после ХХ съезда (1956 год) "какая-то женщина средних лет открыла рот да как плюнет ему в лицо". Дело было в вестибюле Большого. Во-вторых, говорит, при этом присутствовал и Н.С.Ханаев, "бывший тогда директором оперной группы". В-третьих, говорит, в моей книге только правда, ничего, кроме правды. Да и вообще, как можно не верить мне, кавалеру ордена Почетного легиона и беспорочной супруге Рыцаря Британской империи!

Восхитительно! Однако все-таки... Во-первых, чтобы плюнуть, рот надо не открыть, а сперва закрыть. Во-вторых, Никандр Сергеевич Ханаев ушел из Большого в 1954 году, т.е. еще до ХХ съезда, и, следовательно, крайне маловероятно, что он мог в 1956 году или позже наблюдать разного рода послесъездовские сцены в вестибюле театра. В-третьих, кто была эта "женщина средних лет"? Жива ли? Неизвестно. Но зато хорошо известно, что у женщин нередко могут быть самые разные, в том числе совершенно аполитичные причины плюнуть мужчине в лицо. В-четвертых, ведь давно уже умерли и народный артист Н., и Н. С. Ханаев, вероятно, и таинственная женщина средних лет... Вишневская уверяет, что от необходимости докладывать в КГБ, какие галстуки привозит из-за границы экс-чемпион мира Василий Смыслов, её избавил лично Н.А.Булганин, "глава государства", оказывавший ей нестандартные знаки внимания. Опять приходится перечислять. Во-первых, Булганин никогда не был главой государства. Во-вторых, а кто докажет, что он оказывал те самые "знаки" — Ростропович? В-третьих, и Булганин давным-давно умер. В живых из персонажей её рассказа осталась одна Вишневская. Так не этим ли и объясняется, что она так смело злоупотребляет своим долголетием в доносе на покойника? Ведь он ответить ей или привлечь к суду не может...