Манящая тайна - Маклейн Сара

— Спасибо, — прошептала Мара и положила ладонь ему на руку.

Темпл замер и вскрикнул от боли. Мара тут же выпрямилась и воскликнула:

— Ваша рука!..

Он покачал головой:

— Пустяки.

— Нет, не пустяки!

Рукав его сюртука был порван, и Мара, оттянув ткань, увидела разрезанную рубашку и рассеченную кожу.

— Он вас ранил! — закричала она в испуге. — Снимите сюртук. — Она начала быстро развязывать его галстук, чтобы добраться до воротника рубашки. — Рану нужно немедленно обработать.

Он перехватил ее руку.

— Успокойтесь, все в порядке.

— Ничего подобного, — возразила Мара, терзаясь от чувства вины. — Ах, не следовало мне убегать…

Он замер, потом тихо спросил:

— Что вы сказали?

— Если бы я не убежала… — Ведь это из-за нее ему так больно! Как всегда…

— Повторяю, успокойтесь.

Не обращая внимания на слова Темпла, Мара высвободила руку и снова взялась за галстук, но герцог опять ей помешал, на сей раз прижав ладонь к ее щеке:

— Мара, не думай об этом. Случившееся — не твоя вина.

Она посмотрела ему в глаза и тихо сказала:

— Но вы же ранены…

Он криво усмехнулся:

— У меня руки чесались — ужасно хотелось подраться.

Мара помотала головой:

— Я совсем не о том.

— Неужели?.. — Темпл снова усмехнулся. И вдруг, помрачнев, заявил: — Эти люди — скоты, а ты… — Он замолчал, но было поздно; казалось, его слова напомнили им обоим, кто они такие.

Но сейчас Мара знала: настала ее очередь позаботиться о нем.

— Нужно отвести вас домой, — решительно заявила она. И попыталась подставить плечо под его здоровую руку. — Обопритесь на меня.

В темноте раздался его смех, похожий на лай.

— Нет уж, дорогая.

— Но почему?

— Хотя бы потому, что я могу тебя просто раздавить.

Мара улыбнулась:

— Я крепче, чем кажусь.

Темпл посмотрел на нее сверху вниз:

— Кажется, ты в первый раз сказала мне правду.

От этих его слов ее пронзило какое-то необъяснимое чувство. Что-то волнующее и тревожившее…

— Считаю это комплиментом, — сказала она.

Он коротко кивнул:

— Правильно.

Нет, он не должен ей нравиться! Она этого не хочет!

Слишком поздно.

— Тогда почему бы вам не опереться на меня?

— Мне не нужна помощь.

Мара всмотрелась в его лицо и увидела, как он крепко сжал зубы. Причем в этом было что-то знакомое…

И действительно, разве не точно так же и она себя вела, когда кто-либо предлагал ей помощь? Прожив столько лет в одиночестве, она научилась мгновенно отвергать мысль о том, что кто-то может предложить ей помощь, не требуя взамен никакой оплаты.

— Да, понимаю… — мягко произнесла Мара.

Повисла долгая пауза, затем Темпл негромко сказал:

— Иногда мне кажется, что вы и впрямь меня понимаете. — Он взял ее за руку, и от этого прикосновения Мара замерла. А он посмотрел на нее и спросил: — За это мне тоже придется заплатить?

Своими словами Темпл напомнил ей об их сделке и о том, сколько у них разногласий. Но в его прикосновении разногласий не ощущалось. Его теплая сильная рука скользила по ее руке, и это было по-настоящему приятно. Маре не хотелось это признавать, но она не могла отрицать очевидное.

— Нет. — Мара покачала головой. — За это — никакой платы.

Пока они шли к карете, Темпл не произнес ни слова. В темноте казалось, что между ними установились дружеские отношения, которые наверняка исчезнут при дневном свете, когда они вспомнят о своем прошлом и настоящем. И о будущем, конечно же.

Поэтому она тоже молчала. Молчала, когда они вышли из переулка и повернули к карете; молчала, когда кучер спрыгнул со своего места и подошел, чтобы помочь им. Она молчала и в темной карете, когда им поневоле пришлось прикасаться друг к другу. Молчала и в тот момент, когда они подъехали к дому Темпла.

А затем он выбрался из экипажа и произнес:

— Заходите.

Слова не требовались ей и теперь, когда она шла следом за ним.

— История нашего знакомства слишком уж запятнана насилием, ваша светлость, — сказала наконец Мара, когда они оказались в библиотеке, в той самой, где она появилась совсем недавно и рассказала о себе, а также о причинах своего появления. И здесь же она опоила его опием уже во второй раз.

Темпл снял сюртук, оставшись в испачканной кровью рубашке.

— И кто в этом виноват? — спросил он с ласковой улыбкой.

С ласковой?

Как ни странно, но именно это слово внезапно пришло ей на ум, хотя оно совершенно не подходило к мужчине, известному всему Лондону как воплощение жестокой силы.

Темпл зашипел от боли, когда она стащила с него рубашку — сняла ее через голову и швырнула в угол, обнажив ножевую рану над широкой полосой кожи, покрытой черным геометрическим рисунком с завитушками. Взгляд Мары невольно метнулся к этому своеобразному «манжету». И к его близнецу на другой руке. Чернила… Она видела такое и раньше, но ни на ком вроде него. Ни на одном аристократе.

Темпл принес горячей воды и чистые тряпки с ловкостью, явно означавшей, что он далеко не впервые возвращается в этот пустой дом и сам себя лечит. Он подошел к креслу у камина, где разжег огонь сразу же, едва они вошли в библиотеку, и тяжко вздохнул.

Это вывело Мару из оцепенения, и она, приблизившись к нему, велела:

— Сядьте. — И окунула длинную полосу ткани в воду.

Темпл опустился в одно из кресел у камина. Мара отжала тряпку и начала промывать рану.

Он молча подчинился ей, что удивило ее. Удивило их обоих.

Темпл упорно молчал. А Мара заставляла себя смотреть только на рану, на прямой разрез, напоминавший ей об отвратительном насилии, которому она могла подвергнуться. И от которого ее спас он.

Мара изо всех сил старалась прикасаться только к ране Темпла, к этому месту над широкой черной полосой кожи, где тьма, жившая в его душе, проявилась в виде порочных, но красивых узоров, совершенно несовместимых с его прошлым. Совершенно неуместных на теле герцога.

То была тьма, которую создала она, Мара.

Она старалась дышать не слишком глубоко, хотя его аромат — гвоздика и чабрец, смешанные с чем-то неопределимым, но, безусловно, принадлежавшим только Темплу, — дразнил ее, побуждал вдохнуть поглубже.

Решительно сосредоточившись на ране, Мара осторожными движениями смывала с руки засохшую кровь и останавливала кровотечение. Смотрела же только на тряпку, то и дело опускавшуюся в порозовевшую воду.

И ни в коем случае не переводила взгляда на шрамы, испещрившие его торс. Не смотрела, конечно же, и на темные завитки волос у него на груди, хотя пальцы так и чесались прикоснуться к ним.

— Вы не обязаны за мной ухаживать, — произнес Темпл. В полутемной комнате его слова прозвучали как-то особенно мягко.

— Конечно, обязана, — отрезала Мара, не глядя на него. Понимая, что он на нее пристально смотрит, добавила: — Ведь если бы не я…

Он поймал ее руку, прижал к своей груди, и тугие завитки волос защекотали ее запястье.

— Мара, я… — Он вдруг умолк. А ей ее собственное имя показалось в его устах чужим — словно оно принадлежало какой-то другой женщине.

И было ясно: этот мужчина и этот дом — они не для нее.

Мара вывернула руку, и Темпл отпустил ее, позволив ей вернуться к прерванному занятию.

— Ну, тогда поухаживай за мной, — сказал он с усмешкой.

— Рану нужно зашить, — заявила она.

Его брови взлетели на лоб.

— Что тебе известно о ранах, которые требуется зашивать?

За свою жизнь она зашила множество таких ран. Больше, чем могла бы сосчитать. Их было слишком много еще в ее детстве. Но говорить об этом она не стала.

— Кое-что известно. И эта рана — одна из них.

— Полагаю, это мне дорого обойдется, верно? — Слова прозвучали неожиданно. И они напомнили ей об их соглашении. А ведь на какой-то миг она позволила себе притвориться, будто они с Темплом — совсем другие люди. Не те, которыми на самом деле являлись.

Дурочка! Ведь этой ночью ничего не изменилось. Он по-прежнему жаждал мести, а ей по-прежнему требовались деньги. И чем дольше оба они будут об этом помнить, тем лучше.