Человек, который хотел понять все - Бенилов Евгений

с чувством глубокого неудовлетворения отступил. Может, выходя оттуда, он случайно спустил щеколду? Впрочем, вряд ли: проверка показала, что все комнаты на втором этаже Общежития, кроме его собственной и Таниной, были заперты – 16-я не являлась в этом смысле исключением. С сожалением отвергнув идею вскрыть одну из комнат при помощи отвертки (Таня решительно возражала), Франц отступил.

Некоторое время он занимался сборкой радиоприемника – на что его подвигло: а) повсеместное отсутствие этих нехитрых бытовых приборов и б) неожиданное наличие на соседней улице магазина радиодеталей. Решив, что в эфире происходит нечто таинственно-значительное (а иначе зачем скрывать?), Франц вооружился книжкой по радиотехнике из университетской библиотеки и в полтора дня собрал элементарный приемник. Эфир, однако, оказался пуст: ничего, кроме атмосферных шумов, там не было.

Следующей попыткой проникнуть в тайны Страны Чудес явилось Великое Путешествие За Горы. Франц и Таня арендовали автомобиль, нагрузили его канистрами с бензином и поехали, не сворачивая, на запад. Преодолевая непрерывный бунт на борту под лозунгом «Хочу пикник!» (в познавательную ценность экспедиции женская часть экипажа не верила), Франц довел машину до половины имевшихся запасов горючего, после чего волей-неволей остановился. Дорога уходила за горизонт, и они вернулись в Город, удовлетворившись долгожданным пикником, ночевкой на свежем воздухе и составлением карты не особенно интересной придорожной местности.

В общем и целом, эти четырнадцать дней Франц и Таня были счастливы, однако двухнедельная передышка оказалась не перемирием, а затишьем перед боем. 30 мая Таня получила уведомление о возобновлении следствия по ее делу, а 31-го они оба нашли в почтовом ящике по уведомлению о передаче их дел в Прокуратуру Второго Яруса. Срок передачи – завтра, 1 июня.

Явиться им обоим надо было во Дворец Справедливости, комнату 1723.

22. Лифт

По настоянию Тани они выехали загодя – за час до назначенного времени; выехали налегке, ибо брать с собой ничего не разрешалось. Вчера Таня отнесла все свои картины оптом в галерею, а одежду и прочие личные вещи – свои и Франца – со слезами на глазах бросила перед самым уходом в мусорный бак. Оставив двери своих комнат открытыми настежь, они в последний раз проделали путь до Дворца Справедливости и поднялись на 17-й этаж. До назначенного времени оставалось несколько минут – они сели в кресла, расположенные напротив комнаты 1723. «Может, останемся? – в тридцать пятый раз спросил Франц. – Что они нам за это сделают?» – «Неважно, что они сделают, – в тридцать пятый раз отвечала Таня. – Нам самим здесь делать нечего… поверь, я дольше твоего здесь пробыла! Этот мир – бессмысленный и пустой, как кукольный домик». По коридору ходили туда-сюда посетители, секретарши таскали папки с бумагами; шестеренки Первого Яруса крутились, как ни в чем не бывало. «Я бы хотел убедиться в этом сам, – настаивал Франц. – Может, я найду какие-то новые возможности… в конце концов, мне просто интересно!» ­– «Нет здесь никаких возможностей! – Таня покачала головой. – Пошли, малыш, время уже». Она встала и постучала в дверь комнаты 1723.

«Войдите!» – отозвался незнакомый мужской голос.

Комната, где их принимал Адвокат и Следователь, опять изменилась до неузнаваемости. Во-первых, она стала гораздо меньше, а во-вторых, оказалась пуста: ни мебели, ни книг на полу… ни даже человека, который мог бы сказать: «Войдите!» Таня робко взяла Франца за руку. Вдруг раздалось громкое гудение: отсекая выход, с обеих сторон дверного проема выдвинулись металлические створки.

Они были в кабине Лифта!

И прежде, чем они успели среагировать на происходившее, пол дернулся и с ускорением устремился вверх – быстрее, быстрее… Франц обнял Таню за талию, та обхватила его за шею – перегрузка росла, становясь невыносимой. Еще быстрее, еще… шатаясь на подгибавшихся ногах, Франц изо всех сил поддерживал ставшее невероятно тяжелым Танино тело. Затем перегрузка резко поменяла знак – взлетев на мгновение в воздух, а потом рухнув вниз, они с трудом сохранили равновесие. Лифт постепенно затормозил и остановился, двери растворились. Им в лица ударила волна горячего воздуха.

В дверном проеме, широко расставив ноги и держа руку на кобуре пистолета, стоял здоровенный белобрысый детина в странном черном мундире. Он широко улыбался, ощерив длинные желтые зубы.

– Здравствуйте, – неуверенно произнесла Таня.

Улыбка на лице детины расширилась, неуловимо превратившись в оскал.

– Руки за голову! – скомандовал он.

Второй Ярус

1. Камера 21/17/2

Иногда Францу казалось, что самое ужасное здесь – это жара. К обеду столбик термометра, висевший на стене в столовой, забирался выше тридцатиградусной отметки, да и к ужину ниже двадцати восьми не опускался никогда. К ночи температура спадала еще градуса на два-три, однако хуже всего было именно ночью: вонючие испарения от параши и немытых тел делали воздух настолько спертым, что некоторые задыхались. Кашель и хрип будил всю камеру, староста звал охранника – тот, лениво сквернословя, некоторое время наблюдал за задыхавшимся. Согласно правилам, врача звали, когда у больного белел кончик носа; и если охранник решал, что нос розовый, то никто в камере не спал еще два-три часа – пока приступ не кончался сам по себе. Единственным средством против «душиловки» был укол морфия, который и производился заспанным дежурным врачом после окончательного – профессионального – освидетельствования кончика носа.

Франц пока не задыхался, здоровья еще хватало... однако надолго ли? При той пище, которой их кормили, и при тех условиях работы – ответ был очевиден. Рано или поздно душиловкой заболевали все работающие; иными словами, все, кроме урок. Да и питались урки лучше остальных.

– Заключенный 21/21/17/2!

– Я!

– Заключенный 22/21/17/2!

– Я!