Записки конструктора-оружейника - Михаил Калашников

Наиболее удачным после полигонных испытаний был признан образец системы Ракова и в числе других рекомендован для доработки. После повторных испытаний на основании полученных результатов пистолет конструктора Ракова представили к первой премии и рекомендовали и серийному выпуску.

Однако так уж получилось, что в судьбу образца вмешался К. Е. Ворошилов. После личного опробования пистолета он волевым решением отменил эту рекомендацию и дал указание на дальнейшее усовершенствование всех представлявшихся на конкурс изделий. Пошли доработки и испытания, затянувшие принятие нового пистолета на вооружение на два года. А начавшаяся Великая Отечественная война вообще помешала этому, поставив на повестку дня перед оружейниками другие задачи.

И лишь в 1945 году, на основе опыта боевого применения личного оружия в боях войны, был опять объявлен конкурс на разработку нового пистолета взамен ТТ. Раков вновь в него включился вместе со своими довоенными соперниками Токаревым, Коровиным, Воеводиным. Появились и новые, более молодые конкуренты: Н. Ф. Макаров, К. А. Барышев и другие.

Один из молодых конструкторов и выиграл в соревновании на лучший образец. Это был Николай Федорович Макаров, чей 9-мм пистолет показал в ходе полигонных испытаний очень хорошие результаты, имел по сравнению с конкурирующими образцами, и тем более с ТТ, меньшие размеры и массу, наличие самовзводного ударно-спускового механизма, что позволяло быстро открывать огонь и вести его с большой скорострельностью. Простота устройства, удобство в эксплуатации, легкая и быстрая разборка и сборка без применения какого-либо инструмента — все это дало возможность конструктору первенствовать в состязании с именитыми разработчиками оружия.

Я познакомился с Н. Ф. Макаровым во второй половине 40-х годов, когда он приезжал на полигонные испытания. До выхода в самостоятельное конструкторское «плавание» Николай Федорович прошел отличную школу разработки образцов под руководством Г. С. Шпагина на одном из оборонных заводов, перейдя позже на работу в конструкторское бюро. Ближе мы узнали друг друга в 70-е годы, не раз встречались, бывая вместе в гостях у слушателей, преподавателей и командиров курсов «Выстрел».

Так что у Ракова и Барышева, работавших в КБ полигона, оказался очень сильный конкурент. Уступили они в соревновательной борьбе достойному сопернику, сумевшему при создании пистолета превзойти другие образцы по главным параметрам — надежности, простоте и живучести. В дальнейшем Макаров принимал участие в создании образцов авиационных пушек, был удостоен звания Героя Социалистического Труда, награжден несколькими орденами, стал дважды лауреатом Государственной премии СССР.

Иван Ильич Раков продолжал конструировать. В войсках, в частности, нашла широкое применение разработанная им по оригинальной схеме машинка для снаряжения пулеметных лент.

В один из первых своих приездов на полигон я встретил в военном городке незнакомого мне сержанта. Зачесанные на прямой пробор волосы. Открытое лицо. Сразу приметил, что побывал он и на фронтовых дорогах. Подумалось тогда: видно, был ранен и теперь служит в подразделении, обслуживающем полигон.

Через несколько дней я увидел его на направлении, где испытывалось групповое оружие — пулеметы. Спросил у одного из испытателей:

— А что здесь делает этот сержант?

— А что на полигоне делаешь ты? — рассмеялся испытатель, ответив вопросом на вопрос.

— Как что, образец испытываю, — не сразу уловил я юмора в словах офицера.

— Так вот, и Коля Афанасьев тем же занимается — свой образец испытывает.

Тут я неожиданно услышал звонкий голос самого Афанасьева, как-то не вязавшийся с его довольно внушительной фигурой.

— Товарищ капитан, давайте поработаем с пулеметом еще немного. Надо же выяснить, почему вдруг стала появляться задержка.

— Давай поработаем, пока сигнал «отбой» не дали, — согласился испытатель.

Вскоре я убыл на направление, где шли испытания индивидуального оружия. Вечером возвращался в штаб вместе со знакомым уже мне испытателем. Вновь зашел разговор об Афанасьеве.

— Толковый конструктор из него вырастет. Поверь, моему опыту, он еще скажет свое слово в разработке оружия, — делился своими впечатлениями испытатель. — Одна схема автоматики с ускорительным механизмом, досылающим патрон из ленты в ствол пулемета, чего стрит. Оригинально придумал.

— Я понял так, что он к вам с фронта прибыл, — уточнил я на ходу.

— Совершенно верно. Отозван из действующей армии. Только, должен тебе сказать, Афанасьев на полигоне — не новичок. Он еще до войны у нас служил.

— Вот как! — невольно вырвалось у меня.

— Да. А до этого, насколько мне известно, проходил срочную службу где-то на дальневосточной границе. Там-то и разработал проект скорострельного двуствольного авиационного пулемета.

— А как он к вам попал?

— Как и ты сам, прикомандировали к конструкторскому бюро полигона, чтобы мог продолжить начатую работу. Только не успел он довести образец до конца. Началась война, и Афанасьев ушел добровольцем на фронт. Под Москвой воевал...

Так я узнал, как схожи наши с Афанасьевым судьбы, вхождение в конструкторскую деятельность. Мы с ним быстро сблизились. Каждый раз, когда доводилось мне бывать в командировке на полигоне, радовались нашим встречам, делились планами, мечтами.

Николай Михайлович Афанасьев старше меня на три года. До войны учился в школе, окончил техникум механизации сельского хозяйства. Став в воинский строй, увлекся конструированием. Его работы заметили и дали возможность одну из них реализовать в профессиональном КБ, помогли в совершенствовании конструкции.

Когда Николай Михайлович рассказывал об этом, мне казалось порой, что шли мы не просто одним путем, но и рядом: такая схожесть обнаружилась в наших, тогда еще коротких, биографиях. Единственно, пожалуй, где наши конструкторские пристрастия разошлись, так это в выборе разработки класса оружия. Он стал конструктором в области авиационного стрелково-пушечного вооружения, я — автоматического стрелкового.

— А ты знаешь, в чем мы с тобой еще разошлись? — уточнил как-то Афанасьев во время одной нашей уже более поздней встречи. — В сроках службы. Я демобилизовался в сорок пятом, ты — на четыре года позже.

Пришлось напомнить Николаю Михайловичу, что в победном сорок пятом он не просто демобилизовался, но и уехал с полигона и в течение года работал в конструкторском бюро минометного вооружения, которое возглавлял Б. И. Шавырин.

— Ты зря меня упрекаешь. Я не мог сразу изменить полигону, — рассмеялся Николай Михайлович. — Через год вернулся в свое родное полигонное КБ и отдал работе в нем еще два года. Помнишь?

— Что было, то было. А потом ты ушел насовсем в самостоятельное плавание. От проектирования и создания крупнокалиберных пулеметов шагнул к созданию зенитных комплексных установок и авиационных пушек, соревновался с такими грандами в конструировании авиационного вооружения, как Шпитальный и Нудельман. И насколько мне известно, немалого достиг. Во всяком случае, на боевых вертолетах оружие твоей конструкции мне довелось видеть самому.

— Отрицать такие факты трудно, — все еще смеясь, подтвердил Афанасьев. — Кстати, ты не забыл, что у нас есть схожесть в некоторых конструкторских подходах к разработке оружия?

— Ты имеешь в виду, что мы оба оригинальные схемы автоматики своих первенцев, разрабатывавшихся на полигоне во время войны, использовали при проектировании нового вида оружия?

— Вот-вот. Ты в автомате применил схему, которую заложил в автоматику самозарядного карабина, а я в 23-мм авиационной пушке — автоматику, разработанную мной при проектировании крупнокалиберного пулемета.

Можно смело сказать, что именно работа на полигоне дала Николаю Михайловичу путевку в большую конструкторскую жизнь. Он стал одним из ведущих конструкторов авиационного вооружения, внеся значительный вклад в оснащение советской военной авиации современными образцами пулеметов и пушек, значительно превосходящих иностранные по своим боевым характеристикам.

Работая в конструкторском бюро полигона, я, пожалуй, впервые понял, что творчество есть приближение к тому, что даже трудно сформулировать. Занимаясь творчеством, конструированием, ты будто греешься у огня, который сам сумел развести, и пригласил к нему других насладиться его теплом.

Часто трудно, очень трудно бывает войти в работу. Но когда входишь, выйти из нее становится невозможно. Она превращается в величайшее наслаждение и радость. Дивное это состояние души, которое, считаю, очень нелегко передать кому-либо. Нелегко, потому что оно сугубо индивидуально.

На полигоне умели оберегать это состояние души, ценить индивидуальность конструктора. Кузмищев, Судаев, Рукавишников, Раков, Афанасьев — каждый был личностью со своим неповторимым почерком в конструировании. У одного получалось лучше, у другого — хуже. Но все работали с наслаждением и огромным увлечением, относясь с уважением к тому, что проектировал и создавал каждый.