Волга. История главной реки России - Дженет Хартли

Средней и Нижней Волге. В целом крещеные татары могли рассчитывать на более щедрые пожалования, но земли давались и тем, кто оставался мусульманином. Например, в Казанской губернии земли получили как крестившийся Яков Асанов, так и мусульмане Хозаишевы[193]. Татарам-мусульманам из Астрахани в 1570-е годы также выделялись земли[194].

Неудивительно, что нерусские крестьяне часто протестовали против вторжения новых землевладельцев на их земли и поборов. Марийцы и чуваши некогда платили дань Золотой Орде, а теперь обнаружили, что должны продолжать платить русским землевладельцам, до налоговой реформы Петра I в начале XVIII века обычно натурой. Чувашские крестьяне в Ядринском уезде жаловались, что стрельцы приходили в их деревни, заставляли платить подати и наказывали «без жалости», когда заплатить было нечем. В результате некоторые крестьяне попали «в долговое рабство», а другим пришлось бежать из своих деревень[195]. Они жаловались и на насильственное обращение в христианство, о чем будет подробнее рассказано в главе 6.

Многих русских крестьян переселяли в Среднее и Нижнее Поволжье насильно. Среди переселяемых были крепостные крупных землевладельцев (например, уже упомянутых князей Долгоруких), которые имели право переводить своих крестьян из имения в имение. Особенно интенсивно землевладельцы переводили русских крестьян на плодородный чернозем Саратовской губернии. Подсчитано, что уже к 1678 году в Саратовскую губернию было выведено более 300 тысяч русских крестьян, а к 1719 году это число достигло почти полумиллиона[196]. К концу XVIII века большинство крепостных в Поволжье были по национальности русскими. Они составляли 64 % населения в Среднем Поволжье, 71 % населения в Нижнем Поволжье и 41 % населения дельты Волги. Это соотношение примерно сохранялось до середины XIX века[197].

Некоторые русские крестьяне прибывали по собственному желанию: это были беглецы из других земельных владений. Среди этих беглецов были безземельные крестьяне из центральной части Европейской России, обнищавшие от неурожая или сильно задолжавшие землевладельцам, а также раскольники (староверы – см. главу 6), которые подвергались преследованиям после раскола в Русской православной церкви в середине XVII века. В 1662 году чиновники из Саранской губернии отмечали, что, помимо служивых людей, в регионе много «беглых крестьян и других людишек». Другие крестьяне, по словам чиновников, бежали на юг из Костромы и Нижнего Новгорода (оба города стоят на Волге) из-за «голода», «скудости» и «недорода»; в 1671 году описываются, кроме того, некие «Васька, да Ермолка, да Демка… с женами и с детьми от церковного расколу»[198]. На самом деле правительство никак не могло контролировать перемещения крестьян (да и других социальных групп, а тем более кочевников) на волжские земли по меньшей мере до середины XVIII века, когда появились новые способы следить за передвижениями крепостных и возвращать беглецов хозяевам.

Важнейшей была и роль русских православных монастырей, притом не только как физического символа Русского государства: они помогали контролировать как новоприбывших, так и местных крестьян и способствовали экономическому развитию Поволжья в середине XVI и XVII веке. Можно с уверенностью сказать, что в это время государство и церковь вместе работали на закрепление русского присутствия на Волге: миссионерская деятельность дополняла военную и административную. Монастырям жаловались земли и крестьяне в Среднем и Нижнем Поволжье, часто непосредственно на берегах реки; давалось право на рыбную ловлю и другие привилегии. Государство давало монастырям земли и часто платило за их строительство. Настоятели считались практически государственными служащими: они распространяли православную идеологию и требования лояльности царю как защитнику православной веры. Монастыри же, в свою очередь, обрабатывали землю и способствовали торговле, которая часто велась на ярмарках на монастырских землях. Это было удобно, так как торговцев надежно защищали монастырские стены.

Монастыри на Волге часто выполняли обязанности государства. С одной стороны, их крепкие стены были еще одной линией обороны от врагов; с другой, по меньшей мере в поздний период они должны были заниматься обращением местных крестьян-язычников в христианство. Это, в свою очередь, теоретически должно было еще больше насаждать среди местных крестьян идеологию русского православного государства. Однако на практике монастыри не имели ничего против неправославных крестьян на своих землях, если от них можно было получить солидные доходы. Крестьяне на монастырских землях могли быть как коренными жителями любой национальности, так и русскими, переведенными с других монастырских земель в Центральной России. Они назывались монастырскими, или церковными, крестьянами и в принципе мало отличались по статусу от крепостных. Только во второй половине XVIII века монастырские и церковные земли были секуляризированы и эти крестьяне стали государственными, то есть начали нести налоговые и иные повинности непосредственно перед государством, после чего финансовая мощь церкви уменьшилась как на Волге, так и в других частях империи.

Первое монастырское поселение на новых землях появилось в Свияжске, основанном в 1551 году Иваном IV в качестве сборного пункта для войск перед нападением на Казань. Здесь русские войска получили благословение перед битвой. К 1568 году монастырю принадлежало 14 деревень и 83 крестьянских домохозяйства[199]. Монастыри быстро укрепляли свои позиции в Казани, а затем их начали учреждать по всему течению Волги от Казани до Царицына. Они служили своеобразными аванпостами Русского государства. Некоторые монастырские комплексы были так велики, что больше напоминали небольшие города. Спасо-Преображенский монастырь под Самарой на Средней Волге в 1670-е годы имел обширные земельные владения и более 1000 крестьян, включая чувашей и беглых[200]. Макарьевский Желтоводский монастырь был основан в селе Макарьево на Волге и к 1650 году владел почти 250 крестьянами. Помимо выращивания пшеницы, монастырь имел два зернохранилища, сады и конезавод, занимался торговлей рыбой. Общий доход монастыря в начале XVIII века составлял внушительную сумму – более 2000 рублей (для лучшего понимания скажем, что в конце XVIII века вице-губернатор получал 1000–2000 рублей в год, а губернатор – 3000–4000 рублей)[201]. В монастыре проводилась главная волжская ярмарка, пока ее во второй половине XIX века не перенесли выше по течению, в Нижний Новгород.

Монастыри получали значительные доходы не столько благодаря сельскому хозяйству, сколько благодаря привилегиям по ловле рыбы и контролю рыбной промышленности на Волге. До 1750-х годов за транспортировку товаров вверх и вниз по Волге взимались пошлины; монастыри часто располагались на речном пути и могли эти пошлины брать, а также транспортировать собственную рыбу и другие товары. Многие монастыри нажили на такой торговле поразительные богатства. Например, Зилантов Успенский монастырь получил право взимать пошлины со всех товаров, провозимых по его землям на Волге[202]. Торговля рыбой Савво-Сторожевского монастыря в Симбирске в 1700 году оценивалась в невероятную сумму – 10 миллионов рублей[203].

Волга становилась ключевым внутрироссийским торговым путем, и контроль со стороны монастырей был способом укрепления государственного контроля над транспортировкой товаров по реке. Большое значение имела торговля солью – не в последнюю очередь потому, что на соль была установлена царская монополия. Соль поступала с озера Эльтон – крупнейшего соляного озера в Европе неподалеку от современной границы с Казахстаном. Эту торговлю в 1630-е годы