Вероника из Тарлинга (СИ) - Грез Регина

— Да он раскололся! Не понимаю, как такое могло случится!

Вероника бережно взяла с раскрытой ладони герцога знакомую вещицу. И впрямь, от самого крепления цепочки до основания пробегала широкая трещина с неровными краями.

— Чудеса! Я хранила его столько лет. Будет жаль, если хрусталь искрошится и птичка останется без защиты.

— Мы найдем снегирю другое гнездышко. Ему будет лучше на бархатном ложе, чем в холодном камне.

— Отчего же случился изъян? — огорчилась Вероника, искренне сожалея.

А Конта глубоко вздохнул, накрывая своей ладонью ее руку с медальоном.

— Во всем виновата "огненная метель". Наверно, я слишком крепко прижал тебя к себе, так крепко, что ледяные оковы не выдержали и почти распались. Еще несколько столь же горячих объятий и не удивлюсь, что даже сам снегирь оживет. Тебе же обещано чудо! Феи никогда не бросают слов на ветер. Хотя всегда могут оправдаться, что их неправильно поняли. Вот же проказницы!

— Фея? Ты хочешь сказать, что та старая гостья была настоящей феей?

— Думаю, так и есть.

— И она оставила для тебя медальон. Значит, вы с ней тоже встречались.

— Когда-нибудь я тебе расскажу.

— Да-да, мы еще не договорили о твоем прошлом! Хотя, пожалуй, я не захочу слышать о женщине, которую ты прежде любил.

— Нет, я скажу, иначе ты все равно будешь думать и даже придумывать лишнее. Но теперь мне легко вспоминать. Леди Аглее сказали, что Кайро превратил меня в калеку, изуродовал лицо. А я так хотел ее видеть, что по возвращении в Гальсбург первым делом явился к ней в дом. Я сильно хромал, у меня была сломана левая рука и пара ребер. Кровоточили отметины вот здесь — не стал их скрывать. Я спешил дать знать леди, что жив. А потом увидел в ее глазах ужас и отвращение. Она стала белее снега и упала на руки слуги. Я сбежал из столицы, желая найти смерть в бою, а потом передумал. Зачем умирать, когда стране нужны воины, способные биться за нее. Я был молод и силы быстро вернулись.

Ну, что ты, Вероника, не плачь… Это было так давно, что уже и шрамов почти не видно. Я напрасно тебя огорчил. Теперь расскажи мне свои секреты. Я настаиваю. И чтобы ты не сбежала, буду держать тебя на руках. Ведь мы помолвлены и могли стать мужем и женой, стоило тебе сказать несколько заветных слов.

Но должен признать, ты была права, а я вел себя, как мальчишка. И даже медальон феи осудил мою несдержанность, словно острым лезвием коснувшись груди. Действительно, колдовство…

Он усадил Веронику на свои колени и ласково прижал к себе. Пару мгновений она опасалась, что старенькое сиденье не выдержит их вдвоем, но потом решила, что в случае падения она-то окажется сверху, а настоящим мужчинам положено иметь крепкий зад, поэтому герцог не может сильно пострадать.

Стоит ли ему признаваться во всех своих пороках? И так ли они страшны на самом деле. А что, если он засмеется… или напротив, сурово осудит ее. В таком случае, нужно начать с самого простого.

— Еще девчонкой я отвлекала Рауля, чтобы знакомые пареньки с улицы Кожевников пролезли за стену замка. Я знала, что приятели набьют животы яблоками и сливами, спугнут мирных птиц в саду, но мне потом нравилось слушать их страшные рассказы о призраках, живущих в развалинах.

А когда я стала старше, сама забралась на дерево, чтобы по толстой ветке доползти до разбитого окна башни. Мне отчаянно хотелось попасть внутрь и лично все осмотреть. Помню, я оказалась в темном коридоре, который привел в просторный сводчатый зал, наверно, то была ваша трапезная. В ней находился огромный камин, запыленный, покрытый копотью.

На стене над ним висело оружие и доспехи, но сейчас отчетливо помню только шлем рядом с гербом Снегирей. А рядом старая волчья шкура и голова оленя с ветвистыми рогами… Ах, как у меня замирало сердце!

— Помню, — кивнул Конта, — в главном зале меня с детских лет поражала люстра, куда на праздники вставляли более пятидесяти свечей. Она сияло, словно солнце. А ты заметила роспись на потолке?

— Краски поблекли, но могу представить, как хороша была картина при свете огней. Люстра и сейчас там, только висит на трех цепях, остальные оборваны. Почему ты не хочешь навестить замок?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я уже был в часовне и поклонился праху родных, — уклончиво ответил Конта, сузив глаза. — Дом стал мне чужим. И тебе нельзя появляться там, Вероника. Но продолжай, я еще не услышал о твоих самых тяжких преступлениях.

— Боюсь, мне все труднее в них сознаваться. Когда я покидала замок через то же окно, иссохшаяся ветка неожиданно обломилась, и я свалилась прямо под ноги Раулю. Ох, как он бранился! Дошло до самого Бургомистра. Меня вызвали в ратушу и пригрозили строгим наказанием, но, кажется, глава Тарлинга лишь хотел утешить старого солдата. Как только Рауль ушел, опираясь на свою клюку, Бургомистр добродушно заговорил со мной и даже угостил сладостями. А у меня платье было испачкано травой и земля в волосах. Я сгорала от стыда и хотела только сбежать. И мне здорово попало от матушки. Рауль на всю улицу растрезвонил, что я веду себя неподобающим образом для девицы.

— Мне следовало приехать гораздо раньше и самому расследовать это чрезвычайное происшествие, — задумчиво произнес Конта, тщательно пряча улыбку. — Ужасное поведение для приличной девушки, я согласен. Полагаю, это все?

— Нет, нет, еще одно… я… — растерявшись, Вероника набрала больше воздуха в грудь и еле слышно прошептала, — я уже целовалась однажды. Точнее, позволила себя поцеловать.

— Ты уверена, что хочешь рассказать больше?

— Нет. Но, кажется, я должна.

— Если дело ограничилось лишь поцелуями… Уф, как здесь стало жарко! Вероника, я не ставлю себе цели жениться на невинной девушке, хотя, признаюсь, мне бы того хотелось. Ты просто должна быть честна со мной. Сейчас и впредь.

— Я честна. И-и… дело ограничилось поцелуями. Он учил меня рисовать, а матушка прогнала его, даже не заплатив.

— Хорошо, — похоже, Конта и сам был отчего-то немного смущен или раздосадован. — Другого я не ожидал. Эти глаза и губы еще при первой встрече открыли мне твою правду о тебе.

— Также я украдкой читала сочинения де Моне, — зажмурившись, пробормотала Вероника совершенно упавшим голосом.

— Твой самый страшный грех я охотно беру на себя, — обреченно ответил Конта, целуя ее в гладкий лоб. — А сейчас скажу то, что, пожалуй, было бы лишним. Некоторые мужья в Гальсбурге нарочно подкидывают подобные книжицы своим слишком чопорным и стыдливым женам. Нам это не понадобится, Вероника. Понемногу мы сами освоим искусство любви и нежности, начав с самых первых страниц. И я готов заново учиться вместе с тобой.

Разве он не удивительный человек? Кто еще мог сказать такое… Вероника с благодарным трепетом заглянула в его лицо, удивляясь тому, как легко и приятно протекала их беседа. От прежней скованности и смущения не осталось следа, казалось, никакие преграды не могли помешать союзу, основанному на доверии и уважении. Если это уважение будет взаимно, о чем она всегда мечтала, представляя будущую семейную жизнь. А Конта уже вслух делился ближайшими планами:

— Завтра к вечеру вы с Марлен перейдете в дом барона, я прикажу подготовить комнаты.

— Бабушка не согласится, она слишком привязана к мастерской, хотя с заказами у нас совсем плохо. И я не хочу покидать дом раньше срока.

— А я не могу оставить тебя здесь.

— Стыдишься, что твоя невеста живет на улице Ткачей?

— Вот уж нет. В нашем роду мужчины не раз брали в жены девушек из простонародья. Но ведь ты принадлежишь к знатной фамилии, Вероника, зачем упорствовать в том, чем щедро одарила судьба. И разве тебе не хочется быть ближе к сестре? Я слышал, наш принц ею очарован. У Ламарка доброе сердце, но он еще очень молод. Надеюсь, Тереза будет направлять его порывы в нужное русло. Похоже, у них много общего — наивная чувствительность и страсть к путешествиям. Ты могла бы дать сестре несколько ценных советов. Соглашайся, Вероника, так я буду спокоен.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты останешься в городе до конца месяца, верно?