Король без трона - Морис Монтегю

Людовик пошел дальше: когда Полина проходила мимо него, он ловко и незаметно передал ей сложенную записку.

Она была поражена; это могло погубить их обоих или, по крайней мере, дать обильную пищу злословию. Но она спрятала записку, оставив до более удобного случая желание излить свой гнев на слишком смелого поклонника.

Оставшись одна, она прочла записку. Гранлис умолял ее немедленно назначить ему свидание, послав это известие в надежное место, к часовщику Борану, в предместье Сент-Оноре, на углу переулка Мо-Вестус.

Полина сначала решила не отвечать, чтобы наказать его; но следующим утром она написала ему ответ и послала с итальянской прислужницей, очень смышленой и преданной.

Просто одетая женщина спокойно пошла по улице, глядя на номера домов, не возбуждая ничьего подозрения. В лавке Борана ее встретила Рене; осторожно осмотревшись, итальянка вынула письмо из-за корсажа и вручила его ей, говоря:

— Господину Гранлису, синьора!

— Да, я знаю, — вздохнула девушка, — он сейчас придет.

Итальянка ушла, довольная исполненным поручением.

Рене уже отчасти знала, в чем дело. Принц, часто посещавший лавочку Борана, служившую ему почтой «до востребования», недолго сумел скрывать свой роман, хотя, чтобы не тревожить еще более добрых людей, не сказал им о положении и имени своей героини. Боран и его дочь думали, что это — какая-нибудь знатная дама, и нисколько не удивлялись, что он не открыл им ее имени. У бедной Рене при известии об этой интриге, к собственному удивлению, больно сжалось сердце. Однако разум скоро взял верх: какое право имела на этого принца она — самая скромная, самая последняя из его подданных? Сама мысль о любви к нему казалась ей чудовищным преступлением, святотатством, и она дала себе клятву изгнать навсегда из своего сердца эти дерзкие мысли.

Но не так-то легко справиться с сердцем, и часто бедная девушка ловила себя на тех же предосудительных мечтах. Она страдала, плакала, бледнела… Ее отец приписывал все это тревогам за принца, подвергавшегося в Париже всевозможным опасностям.

Вследствие этого и теперь, получив это письмо, встревожилась не одна Рене, а весь дом! Даже толстая Жанна вздыхала:

— Что-то с ним, с нашим королем?

Людовик пришел через полчаса и еще с порога крикнул:

— Ну что, принесли?

Рене молча подала ему бледно-голубой, сильно надушенный конверт. Гранлис вскрыл конверт и прочитал письмо. Его лицо просияло огромной радостью и гордостью, глаза заблестели. Он спрятал листок у себя на груди и обратился к присутствующим:

— Друзья мои, хорошие новости: я — офицер императора. Живу я теперь в Сен-Жерменском предместье, на углу улиц Дю-Бак и Вавилонской, в маленьком, хорошо обставленном домике, с двумя ходами. Если когда-нибудь придет ко мне спешное известие, то надо доставить его мне туда. Самое лучшее будет, если это сделает Рене. Если кто-нибудь увидит ее входящею ко мне, то ее скорее сочтут за мою возлюбленную, чем за политического агента. Не правда ли, малютка?

Он рассмеялся при этой мысли, но Рене было не до смеха, и она лишь молчаливым кивком головы согласилась на его лестное доверие.

Принц простился со своими друзьями и поспешно вышел. Дорогой он весело напевал от избытка радостного чувства.

Как только за принцем закрылась дверь, новый посетитель с шумом вошел в лавочку часовщика.

— Здравствуйте, — сказал он, — вот и я!

Боран побледнел и с трудом сдержал видимую досаду.

— Мое посещение вам не нравится? Я угадываю почему, — насмешливо сказал гость, — вы охладели, Боран.

— Шевалье Бруслар, — тихо возразил часовщик, — я не охладел, но вы все такой же легкомысленный. Вы не даете себе труда подать условленный сигнал и врываетесь неожиданно, как ветер…

— Будет, — сказал Бруслар, — каждому своя судьба. Мой последний день предопределен свыше, и его ничто не изменит… Письма у вас есть?

— Нет!

— Успокойтесь, я ухожу.

Боран, видимо, облегченно вздохнул.

— Видите, как вы довольны, что я ухожу! — заметив это, произнес Бруслар. — Я для вас опасен, и это беспокоит вас… Конечно, вы старитесь и имеете право на спокойствие. Но я думаю, что у вас дурные знакомства. Вот, например, этот молодец, который только что вышел от вас, я знаю его. Я видел его в Компьене и слышал, как он кричал: «Да здравствует император!» И он еще называется благородным… Его имя Гранлис, то есть «великая лилия», а, по-моему, скорее — великая свинья! Вероятно, это сыщик, и если он попадется в мои руки — пусть побережет тогда свою шкуру!

Негодующие, испуганные возгласы были ответом на его слова, но Бруслар не дал Борану времени для ответа, пожал плечами, бросил на всех презрительный взгляд и вышел, громко хлопнув дверьми и крича во все горло, не обращая внимания на прохожих:

— Все они такие! Все, все!

Он быстрыми шагами пошел по улице, так что полы его платья раздувались по ветру. Вдруг он остановился и сделал брезгливую гримасу.

Недалеко от него стоял у окна модного магазина Гранлис, на которого загляделись оттуда две хорошенькие продавщицы.

Бруслар спрятался в углубление дверей и наблюдал, рассуждая сам с собой:

— Раз ты тут, я не выпущу тебя. Это перст Провидения — Бог предает тебя в мои руки, и я принимаю этот подарок.

Наконец Гранлис небрежной походкой пошел дальше. В то время улица в предместье Сент-Оноре представляла собой узкую, извилистую дорогу, которая к тому же была сильно запружена экипажами, тележками, одноколками, наводнявшими ее. В особенности около полудня здесь тянулась непрерывная вереница ручных тележек мелких торговцев, вокруг которых толпились суетливые хозяйки, что еще более затрудняло движение по ней.

В этом хаосе Бруслар, следивший за Гранлисом, потерял его из виду. Его забавляло это преследование, напоминавшее доброе старое время, времена генерала Фротте… Ему казалось, что он преследует «синего» на своей родине, в Нормандии; только дома заменяли здесь кусты, а ручные тележки — молодые рощицы…

Этот человек, преследуемый сам, подвергавшийся опасности был взятым за горло первым попавшимся полицейским, находил огромное удовольствие следить за молодцом, которого он считал ренегатом, врагом королевства, шпионом узурпатора. Нельзя же было заподозрить его, Бруслара, в этом грубом буржуа, расталкивавшем локтями народ, поднимавшем палку над становившимися на его дороге, казалось, занимавшем всю ширину улицы своей массивной фигурой. Выдать его могла только его чудесная, черная как смоль борода, с которой он никогда не хотел расстаться и которой гордился, она одна обращала на себя внимание и представляла для него наибольшую опасность. Но Бруслар не обращал на это внимания, взяв себе за правило, что, чем больше производишь шума, тем меньше навлечешь на себя подозрений.

Таким образом он шел следом за Гранлисом. Молодые работницы и швейки оглядывались по два раза на их пути: сначала, чтобы взглянуть еще раз на изящного блондина, весело улыбавшегося им, показывая свои белые зубы, а вторично — чтобы разглядеть получше, почти со страхом, этого огромного смуглого молодца, похожего на хищного зверя, сильного, могучего и мрачного!

Так, друг за другом, они дошли до Пале-Рояля. Несмотря на вред, причиненный ему революцией, это здание все еще представляло собой центр парижского шума и движения.

Конечно, эта местность сильно изменилась в последнее время, после необыкновенной роскоши герцогов Орлеанских, но все-таки в 1806 году Пале-Рояль оставался огромным базаром всевозможных увеселений: игорных домов, притонов всех категорий, где царили дорогие куртизанки и дешевые ночные феи для бедных студентов; тут же, выходя и на соседние улицы, помещались всевозможные рестораны. Здесь же продавались разные животные, пестрые южные птицы, крикливые попугаи, лаявшие в своих клетках собаки. Все вместе производило невероятный шум и гам. Продавцы разных лавок громко зазывали покупателей. В подземных гротах играла музыка, плясали обнаженные «нимфы».

Все это было переполнено шумной толпой разнообразного люда, где перемешались все национальности, все партии, без различия политической окраски. Здесь можно было видеть множество офицеров, проигравших в какой-нибудь час все свое состояние — цену многих битв и ран. Пале-Рояль с утра был всегда переполнен публикой, а вечером сиял тысячью огней, на которые, как мухи, летели посетители.

Гранлис вошел туда торопливым шагом, как человек, спешащий на свидание. К нему подошла хорошенькая цветочница, предлагая свой товар; он остановился пошутить с ней. Бруслар остановился тоже, свирепо наблюдая за ним.

— Так-так! — закричал он. — Ухаживают за девушками, нюхают цветочки, наслаждаются жизнью!.. Погодите! Сделай-ка путь между Канном и Валонью, я тебе всажу пулю в лоб, несмотря на твои прекрасные двадцать лет!..