1991: измена Родине. Кремль против СССР - Лев Сирин

– Силовые структуры есть силовые структуры, там есть устав, присяга, люди носят погоны… Тогда эти профессиональные инстинкты еще не были потеряны, но в то же время – время разгара перестройки и реформ – эти структуры уже отчасти были пропитаны демократическими веяниями. Да, когда было объявлено о моем назначении, милиционеры поначалу устроили мне обструкцию, которая заключалась в том, что они начали везде ходить и на меня жаловаться. Гавриилу Харитоновичу даже пришлось провести по этому поводу специальное мероприятие. Он собрал всех 33 начальников московских РУВД, представил меня им. У нас возникла своего рода возможность выяснения отношений: они могли предъявить свои претензии мне прямо в глаза. Но смелым оказался только один бойкий полковник по фамилии Никитин, по-моему, из Ждановского или Люблинского РУВД: «Зачем вы назначаете на эту должность человека, который в работе милиции ничего не понимает?!» Все остальные трусливо молчали. Кстати, позже, когда весь высший начсостав был выведен за штат и я по новой назначал себе заместителей, то я в первую очередь вспомнил именно о полковнике Никитине и сделал его своим первым замом. Согласился он, между прочим, совершенно спокойно, невзирая на то, что еще недавно говорил обо мне критические вещи. Тем не менее назначение это, как показало время, оказалось неудачным, меньше чем через год с Никитиным пришлось со скандалом расстаться.

Объективности ради все-таки следует сказать, что обструкция Никитина не была единственной: другие подразделения тоже по-разному выражали свое недовольство моим назначением. Некоторое время у меня ушло только на то, чтобы эти недовольные настроения в милицейской среде исчезли. И они исчезли. Важно же помнить, что за мной стояла не только городская, но и российская власть, а с сентября по декабрь 1991 года, пока оставался СССР, меня поддерживал еще и Горбачев. Так что милиции некуда было деться. Кстати, меня изначально поддержали многие низовые сотрудники ГУВД Москвы, да и среди авторитетных в милицейской среде людей оказались те, кому такой кадровый ход Попова пришелся по душе. Например, бывший начальник МУРа, ныне покойный Егоров Анатолий Николаевич, который в то время был народным депутатом РСФСР, моим коллегой по депутатскому корпусу. Его я тоже сделал моим вторым первым замом, начальником криминальной милиции. Ситуации моего отторжения кадровыми милиционерами продолжались всего-то около месяца, а уже к концу 1991 года у нас со всеми моими подчиненными были нормальные, рабочие отношения.

– За окном вашего милицейского кабинета был тогда криминальный разгул… О бандитах было время вспомнить?

– Самое страшное в криминальном смысле время при мне еще не началось. Ведь цены-то отпустили только с 1 января 1992 года, а весь этот рэкет и разборки в больших масштабах начались тогда, когда частные лица уже стали владеть большими деньгами, когда возникли солидные негосударственные финансовые структуры, то есть позже: в 1993–1995 годах. Мое время – это время стихийных вещевых рынков, когда вокруг «Детского мира» стояли ящики, на которых старушки продавали носки, кофты и тому подобные изделия. Крупный криминал, конечно, тоже был, но, повторяю, не в таких масштабах, которые случились позже.

Глава III

Горбачев: измена или безволие?

Читатель, конечно, заметил, что в книге не хватает главного свидетеля (по мне, так главного участника) развала Советского Союза – Михаила Горбачева. Виновата, однако, не профессиональная брезгливость автора по отношению к человеку, предавшему свою страну и свой народ, а активное нежелание Михаила Сергеевича давать интервью непроверенным СМИ и журналистам. Что, конечно же, является лишним доказательством, что рыльце последнего генсека, мягко говоря, в историческом пушку. Впрочем, уверен, что словесный понос товарища Горбачева, от которого подташнивало даже привыкший ко всему советский народ, сегодня, в эпоху, когда содержательность является главным критерием читательского внимания к любому мало-мальски серьезному тексту, к нашему журналистскому расследованию ничего не добавил бы. Так что обойдемся без господина Дадуды.

Чтобы сразу расставить все точки над i, добавлю: главным виновником распада великой державы считаю ее последнего руководителя Михаила Горбачева. Ибо не было ни в 1985 году, ни позже никаких объективных причин для гибели Советского Союза. Нынешняя демагогия не слишком последовательных в своих умозаключениях ораторов о том, что СССР, мол, был колоссом на глиняных ногах, разумеется, действительности не соответствует. Подробную аргументацию из уст ведущих советских экономистов читатель узнает из главы «Народное хозяйство и бесхозяйственность», поэтому не будем забегать вперед, а остановимся на личности Михаила Сергеевича.

Поразительно, но абсолютно все знавшие или не знавшие, работавшие или не работавшие с Горбачевым люди, в том числе и сохраняющие по сей день с ним теплые отношения, утверждают в этой книге, что масштаб личности Михаила Сергеевича не соответствовал стоящим перед ним задачам. Единодушие, согласитесь, показательное. Но ведь отнюдь не обязательно, что сам по себе маленький человек во главе великой державы является фактором ее разрушения. История знает немало примеров, когда посредственный правитель по крайней мере не мешал жить вверенному ему государству, а некоторые, окружив себя толковыми помощниками и не связывая им руки, даже умудрились остаться в памяти потомков как выдающиеся руководители. Лучший друг Михаила Сергеевича покойный президент США Рональд Рейган, например, как известно, начинал утро с рассматривания комиксов, тяготился бумажной рутиной, порой засыпал на заседаниях, однако ж благодаря ему словарный запас американцев обогатился термином «рейганомика», а «холодная война» вконец измотала главного врага Америки – СССР. А все потому, что бывший артист Голливуда Рейган знал свое ритуальное место в политической элите США, а реальную работу за него делали высококвалифицированные помощники. Да, лавры доставались Рейгану, но не мешать подчиненным – это тоже талант начальника.

Горбачева такая ситуация категорически не устраивала. Вернее, пожинать плоды успеха он был не прочь, но передоверить бразды правления страной (пусть и частично) кому бы то ни было не мог генетически. Вспомните многочасовые телетрансляции заседаний Верховного Совета СССР под председательством Горбачева. Складывалось ощущение, что у первого лица Советского Союза вагоны времени, а нудная говорильня для него просто лекарство от скуки. В предыдущей главе читатель уже узнал мнение председателя Гостелерадио СССР Леонида Кравченко по поводу того, что Горбачев, словно наркоман дозы, всякий раз жаждал получить свой кусочек популярности за любое начинание в экономике, в политике, в чем угодно. В результате оттирал от руля инициативных подчиненных, чем губил дело. Есть в этой странной приверженности покрасоваться рядом с новостроем даже в ущерб самому строительству что-то патологическое. Надеюсь, когда-нибудь медики скажут свое слово.

Но болезненное тщеславие Горбачева было хоть и бедой для СССР, но не главной, приписывали же все победы социализма одному Леониду Брежневу, который, правда, в отличие от Горбачева в процесс достижения этих побед не вмешивался, а значит, и не мешал. Фатальным для Советского Союза оказался реформаторский зуд последнего генсека, помноженный на его слабый характер. Почему бывший комбайнер, провинциал, проживший всю жизнь (за исключением учебы в вузе) в Ставропольском захолустье пусть и не последним человеком, с ходу в карьер взялся переделать великую державу? Отчасти ответ на этот вопрос я уже дал в предисловии к предыдущей главе: психология представителей позднего кремлевского ареопага была такова, что их личные качества (талант, сила воли, мудрость и т. д.) зачастую не только не были пропорциональны занимаемым ими должностям, но еще и само собой подразумевалось, что чем просторнее начальственный кабинет, тем бо€льшими стратегическими достоинствами наделен его обладатель. Говоря проще, имелось в виду, что умнее человека (причем во всех смыслах), чем тот, что сидит в кабинете генсека, в стране нет, чуть менее умный занимает кресло председателя правительства, еще менее умный руководит министерством и так далее, ну а если самое высокое кресло в стране займет новый человек, значит, быть ему и самым умным. То есть само кресло руководителя сверхдержавы стало моральным основанием для Горбачева начать ее перестройку.

Оставим для соответствующих глав детали бессмысленных попыток Горбачева подчинить себе гласность и его бессистемного шараханья в экономике, когда Горбачев, словно бегемот в болоте, беспокойно ворочался, самогубительно расплескивая воду, и обратимся к главной мысли: а был ли у Михаила Сергеевича умысел развалить Советский Союз. Думаю, что Горбачев раньше всех понял, что появились ранее не виданные центростремительные силы, способные унести в тартарары великую страну, а поскольку никаких реальных, а не на словах попыток воспрепятствовать этим процессам он лично не делал, то, конечно, обвинить раннего Горбачева как минимум в преступной бездеятельности и халатности можно и нужно. Но точку на этом, однако, ставить рано. Ибо к концу существования СССР роль Горбачева в разрушении страны кардинально меняется: Горбачев начинает прикладывать определенные усилия для того, чтобы иные коллеги во власти не препятствовали разрушению державы. Ниже читатель ознакомится с пронзительно искренним рассказом второго человека в стране, Председателя Совета Министров СССР Николая Рыжкова, о том, как его «ушел» из власти Горбачев. А ведь Николай Иванович был серьезным противовесом Ельцину, то есть нейтрализовывал будущего могильщика СССР в его переговорах с Горбачевым – сказывалась совместная работа Рыжкова с Ельциным в свердловские времена.