Ключи к полуночи - Дин Кунц

По крайней мере, в этот момент Джоанне не надо было выбирать между Алексом Хантером и ее болезненной необходимостью уничтожать свою любовь, где бы и когда бы та не проявлялась. Теперь выбор был проще, но намного более глубокий: ей надо было решить — принять одну таблетку или все двадцать.

Джоанна держала их в ладошке, сложенной горсточкой.

Таблетки были гладкие и прохладные, как камешки на дне реки.

Глава 19

Алекс привык терять на сон как можно меньше времени. Но этой ночью он не мог позволить себе даже тех нескольких часов, что ему требовались. Его мозг интенсивно работал, и Алекс не собирался тормозить его.

Он взял бутылку пива из кладовой и устроился в кресле в гостиной. Единственным освещением в комнате было проникающее через высокие окна бледное, призрачное свечение предрассветного Киото.

Алекс анализировал сложившуюся ситуацию. Мысленно он ходил вокруг нее, как будто это была скульптура. Он поинтересовался, какой следующий шаг предпримут хозяева Ловкача. Возможно, они действительно позвонят и достаточно расскажут ему о деле Шелгрин, чтобы откупиться, как он и предложил их "мальчику на побегушках". С другой стороны, было мало вероятности, что они изменят свое поведение просто потому, что он сказал им так сделать. Они посчитают, что его нельзя купить ни информацией, ни деньгами, и будут не так уж и не правы. Как бы то ни было, телефон вполне мог зазвонить. Эта возможность не исключалась. Но более вероятно, что они выберут ужесточение мер противодействия. Зверски избить его. Вывести его из строя. Преподать ему хороший урок. Может быть, даже убить его. Опасность не особо производила на него впечатление. И другие люди пытались убить его и жили, правда недолго, в тех двух случаях, чтобы потом пожалеть об этом. Он пришел в свою профессию с талантом оставаться живым (одно из немногих преимуществ взросления в условиях бедности и домашнего хаоса, под тяжелой рукой родителей-алкоголиков, скорых на расправу, считающих плохое обращение с ребенком вполне приемлемой разрядкой напряжения) и годами исследовал, развивал и оттачивал этот талант.

Фактически не беспокойство и не страх удерживали Алекса от сна. В минуту откровения с собой ему пришлось признать, что единственной причиной его бессонницы была Джоанна Ранд. Стремительный поток образов проносился у него в мозгу: Джоанна в желтовато-коричневом брючном костюме, который был надет на ней к обеду в "Мицутани"; Джоанна на сцене в "Прогулке в лунном свете", плавно двигающаяся, одетая в платье красного шелка; Джоанна смеющаяся; Джоанна, откидывающая голову и быстрым движением руки заправляющая волосы за уши. Ему хотелось гладить ее гибкое тело, ласкать ее, расчесывать пальцами ее золотистые волосы, изучить до последней родинки ее груди и живот, соски и бедра. Ему хотелось любить ее и чувствовать ее ответ. Уже лежа в постели и пытаясь заснуть, он не мог ни о чем другом думать, кроме как о том, что она будет напротив него, над ним, под ним. Это возбуждало его, удивляло и смущало. "Как подросток, потерявший самообладание", — подумал он. Много воды утекло с тех пор, когда женщина вызывала в нем столь бурные фантазии.

Однако самым интересным и тревожным было то, что это желание не было ни единственным, ни самым сильным чувством, которое Джоанна разбудила в нем. По отношению к ней он чувствовал нежность, что было больше, чем просто симпатия. Она нравилась ему, и это было более сильное чувство, чем дружба.

Не любовь.

Он не верил в любовь.

Его родители доказали ему, что любовь — это слово без значения, это всего лишь притворство, эмоциональный наркотик, которым люди обманывают себя, ширма, за которой они прячут их истинные чувства. От случая к случаю и всегда с явной неискренностью его мать и отец говорили ему, что они любят Маленького Алекса. (Его отец был Большой Алекс, и часто Маленькому Алексу казалось, что мама по большей части жестоко обижала его, когда бывала сердита на Большого Алекса, да и Большой Алекс тоже скверно обращался с Маленьким). Иногда, когда на них находило настроение — обычно после того, как утреннее похмелье было побеждено, но до того, как дневная порция виски разбудит в них драконов — они обнимали Маленького Алекса, плакали и громко ругали себя за то, что они сделали: за очередной подбитый глаз, синяк, или порез, или ожог. Когда они чувствовали себя особенно виноватыми, то покупали для Маленького Алекса множество недорогих подарков: комиксы, дешевые игрушки, леденцы, мороженое, как будто закончилась какая-то война и требовалось возместить убытки. Но эта штука, которую они называли любовью, никогда не длилась долго. Через несколько часов она увядала, а через день или два исчезала совсем. Со временем Алекс стал бояться, когда его родители сюсюкали и пьяно демонстрировали свою "любовь", потому что, когда она шла на убыль, как это бывало всегда, злость, враждебность и жестокость казались еще хуже в сравнении с тем кратким перемирием. В своем лучшем проявлении любовь была как приправа, как перец или соль, которыми пользуются, чтобы сдобрить горький вкус одиночества, ненависти и боли.

Поэтому он не влюбился, не влюбится и просто не смог бы влюбиться в Джоанну Ранд. Он на самом деле что-то чувствовал к ней, что-то довольно сильное, но он не знал, как это назвать. Больше, чем желание или привязанность. Что-то новое. И странное.

Он выпил две бутылки пива и вернулся в постель. Ему никак было не улечься удобно. Он ложился на спину, на правый бок, на живот, по-всякому, как только позволяла его поврежденная левая рука. Но повреждение было ни при чем, при чем здесь была Джоанна. Наконец, он попытался отогнать ее живой образ, представляя усыпляющее колыхание моря, грациозно перекатывающиеся массы воды, бесконечные цепи волн, вздымающихся в ночи и разбивающихся о песчаный берег, пену, похожую на воздушную кружевную шаль, и через некоторое время он действительно уснул, но ему не удалось изгнать ее из своего воображения, потому что Джоанна появлялась, как русалка на гребнях волн, как много русалок, как сто миллионов Джоанн с гладкими рыбьими хвостами и плавниками. Все сто миллионов, ряд за рядом, направлялись к песчаному берегу, перекатываясь, вздымаясь и разбиваясь, перекатываясь, вздымаясь...

Раздался звонок.

Алекс сел в постели, как будто вытолкнутый пружиной. В темноте он пошарил в поисках отобранного у Ловкача пистолета и нашел его на тумбочке, где и оставлял. Он вылез из постели и некоторое время стоял, раскачиваясь, как на сильном ветру.

Постепенно он осознал, что это звонил телефон. Алекс положил оружие обратно, где оно и было, и присел на край кровати.

Светящийся циферблат ходиков показывал 4.30 утра. Он спал меньше часа.

Алекс снял трубку, ожидая услышать голос одного из хозяев Ловкача:

— Да?

— Это вы, Алекс-сан?

— Марико-сан? — удивленно спросил Алекс.

— Извините, что разбудила вас, — сказала она.

Он был смущен. Марико? В такой час?

— Ничего страшного, — ответил он.

— Джоанна попросила меня позвонить вам.

— Я слушаю.

— Вы можете приехать прямо сейчас?

Его сердце начало сильно биться.

— Куда? В "Лунный свет"?

— Да.

— Что случилось?

— Случилось большое несчастье, Алекс-сан.

— Большое несчастье... с Джоанной?

— Да.

Алекс задрожал. Ему вдруг стало дурно.

Марико говорила, как будто собиралась заплакать.

— Алекс-сан, она попыталась...

Ее голос изменил ей.

— Марико! Ради Бога, скажите мне!

Марико собралась с силами и выдохнула, как одно слово:

— Джоанна-попыталась-убить-себя.

Глава 20

Такси доставило Алекса в "Прогулку в лунном свете".

Все еще шел небольшой снежок, но улицы были покрыты им менее, чем на четверть дюйма.

Марико ждала его у входной двери.

— Где Джоанна? — спросил он, войдя внутрь.

— Наверху, Алекс-сан.

— Как она?

— Все будет в порядке.

— Вы уверены?

— С ней сейчас доктор.

— И он сказал, что с ней будет все нормально?

— Да.

— Он хороший доктор?

— Она обращается к нему уже не первый год.

— Специалист мог бы...

— Нет необходимости. Да и какой доктор специализируется в... подобной области.

— Я имею в виду, что могу позволить себе самого лучшего.

Марико улыбнулась.

— Очень мило. Но вы знаете, Джоанна не бедна. И я уверяю вас, Алекс-сан, что наш доктор Мифуни способен справиться сам.

Алекс прошел за Марико мимо голубого зеркала бара в элегантно обставленную контору и вверх по лестнице в квартиру Джоанны.

Мебель жилой комнаты была сделана из тростника, ротанга и прутьев. Помещение украшалось множеством растений в горшках и полудюжиной отличных японских акварелей.

— Она в спальне с доктором, — сказала Марико. — Подождем здесь.