Легенды. Предания. Бывальщины - Неонила Криничная

— Мертвый народ стеной стал.

— Как тому быть? — закричал царь. — Давай коня!

Подали царю коня. Царь сел на конь и поскакал за двенадцать верст. Смотрит — мертвый народ стоит стеной, дальше нейдет.

В то самое времечко стало царя огнем палить: стал огонь из земли кругом Грозного выступать. Поскакал царь Иван Васильевич прочь — огонь за ним. Он скачет дальше — огонь все кругом! (…)

С тех пор Волхов и не мерзнет на том месте, где Грозный-царь народ рыл: со дна Волхова тот народ пышет… А где народ становился за двенадцать верст, там Хутынский монастырь царь поставил.

КАЗНЬ КОЛОКОЛА

Услышал Грозный-царь во своем царении в Москве, что в Великом Новгороде бунт. И поехал он с каменной Москвы великой, и ехал путем-дорогой все больше верхом. Говоригся скоро, деется тихо. Въехал он на Волховский мост. Ударили в колокол у святой Софии — и пал конь его на колени от колокольного звону. И тут Грозный-царь воспроговорил коню своему:

— Ай же ты мой конь, пеловой мешок (мякина), волчья ты сыть. Не можешь ты царя держать — Грозного-царя Ивана Васильевича.

Доехал он до Софийского храма, и в гневе велел он отрубить снасти у этого колокола, и чтобы пал на земь, и казнить его уши.

— Не могут, — говорит, — скоты звону его слышать.

И казнили этот колокол в Новгороде — нонь этот колокол перелитой.

ЦАРЬ ГРОЗНЫЙ И АРХИМАНДРИТ КОРНИЛИЙ

Другой раз Грозный-царь был здесь, в Опскове, когда он был ехамши под Ригу воевать. Под Ригу он ехал, на Изборск, на Печоры. На то время в Печорах архимандритом был преподобный Корнилий. Был Грозный приехамши в Печоры. Стречал его с крестом-иконами Корнилий преподобный. Благословил его Корнилий да и говорит:

— Позволь мне, царь, вокруг монастыря ограду сделать.

— Да велику ли ограду ты, преподобный Корнилий, сделаешь? Маленькую делай, а большой не позволю.

— Да я маленькую, — говорит Корнилий преподобный, — я маленькую: коль много захватит воловья кожа, такую и поставлю.

— Ну, такую ставь! — сказал, засмеявшись, царь.

Царь воевал под Ригою ровно семь годов, а Корнилий преподобный тем временем поставил не ограду, а крепость. Да и царское приказание выполнил: поставил ограду на воловью кожу, он разрезал ее на тоненькие-тоненькие ремешки да и охватил большое место, а кругом то место и огородил стеной, с башнями, — как есть крепость.

Воевал Грозный-царь Иван Васильевич Ригу семь лет и поехал назад. Проехал он Новый Городок, не доехал Грозный двенадцать верст до Печор, увидал с Мериной горы: крепость стоит.

— Какая такая крепость! — закричал царь. Распалился гневом и поскакал на Корнилиеву крепость. Преподобный Корнилий вышел опять встречать царя, как царский чин велит: с крестом, иконами, с колокольным звоном. Подскакал царь к Корнилию преподобному.

— Крепость выстроил! — закричал царь. — На меня пойдешь!

Хвать саблей — и отрубил Корнилию преподобному голову. Корнилий взял свою голову в руки да и держит перед собой. Царь от него прочь, а Корнилий преподобный за ним, а в руках все держит голову. Царь дальше, а Корнилий преподобный все за ним да за ним… (…) так царь ускакал из Корнилиевой крепости в чем был, все оставил: коляску, седло, ложки… кошелек с деньгами забыл. Так испугамшись был… После того под Опсков и не ездил.

ВОЦАРЕНИЕ БОРИСА ГОДУНОВА

Собрались все российские бояра в каменной Москве и советуют о том, как будем царя выбирать. И удумали бояра выбирать его таким положением: есть у Троицы у Сергия над воротами Спаситель и перед ним лампада; будем все проезжать чрез эти ворота, и от кого загорится свеча пред лампадой, тому и быть царем на Москве над всей землей. Так и утвердили это слово. По первый день с самых высоких рук пущать людей в ворота, по другой — середнего сорту людей, а по третий и самого низкого звания. Пред кем загорится лампада против Спасителя, тому и царить на Москве.

И вот назначен день для вышних людей ехать к Троице: едет один барин с кучером своим Борисом.

— Если я, — говорит, — буду царем, тебя сделаю правою рукою — первеющим человеком, а ты, Борис, если будешь царем, куда ты меня положишь?

— Что попусту калякать, — отвечал ему конюх Борис, — буду царем, так и скажу…

Въехали они в ворота в святую обитель к Троице — и загорелась от них свеча на лампаде — сама, без огня. Увидели вышние люди и закричали:

— Господие, бог нам царя дал!

Но раздробили, кому из двух царем быть… И решили, что по единому пущать надо. На другой день пускали людей середнего сорта, а по третий и самого низкого сорта. Как зашел конюх Борис в святые ворота, глаза перекрестил по рамам — и загорелась свеча на лампаде. Все закричали:

— Господие, дал нам бог царя из самого низкого сорта людей!

Стали все разъезжаться по своим местам. Приехал Борис-царь в каменну Москву и велел срубить голову тому боярину, у которого служил он в конюхах.

ЦАРИЦА МАРФА ИВАНОВНА

Эта царица сослана была на Выгозеро, в пределы Беломорские, в Челмужу, в Георгиевский погост. (…) Для житья ее велено было устроить бочку трехпокойную, чтобы в одном конце держать овес, а в другом — вода, а в середине — покой для самой царицы.

А в этом Челмужском погосте был поп Ермолай — и сделал он турик с двумя днами; поверх наливал в него молоко, а в средине между днами передавал письма и гостинцы, посланные из Москвы.

Тын и остатки ее жилья видны были до последнего времени. Поп Ермолай с восшествием на престол Михаила Федоровича вызван был в Москву и определен к одному из московских соборов, а роду его дана обельная грамота, которая и поныне цела, и в этой грамоте пишется о радении попа Ермолая.

НА ОВЕС И ВОДУ, ИЛИ ДЬЯК ТРЕТЬЯК

(…) Их деды (Ключаревых) тут лесом торговали. Их наградили полями, лесами.

А вот наша деревня — это там Верховье, — дак там ничего не было дано им, а просто всё эти бояра властвовали…

Сослали Марфу-царицу на воду да овес, а у дьяка Третьяка было сделано двудонное ведро. Значит, вниз он положит продукты там хорошие, а наверх насыпет овса, а в другом ведерочке несет ей воду, как будто ю кормили овсом да водой. А продукты-то внизу. Такое деревянное ведро было сделано. Ну, в общем, он ухаживал за ней, дьяк Третьяк (дьяк Третьяк называли его). Кто он был такой, дьякон ли он был или кто он такой, — не знаю уж об этом сама (…).

ОБЕЛЬЩИНА

В Обонежскую пятину, в Егорьевский погост, сослана была инока Марфа Ивановна: «Овсянкой кормить, водой поить». Когда сын ее, царь, проведал об ней, то достал ее в свою местность, а потом потребовал с Егорьевского погоста к себе на лицо кормителей и поителей.

По день и по другой были собраны сходки, но никто не смел объявить о себе, и не смели идти к царю: опасались, что будут казнить; или повесят на виселицу, или отрубят голову; думали, что будет худо, а не знали, что сделается добро. Только самые отчаянные вызвались на сходе идти к царю, порешивши, что чему быть, то будет, что двух смертей не будет, а одной не миновать.

Когда явились они в Москву, Марфа Ивановна встретила их с радостью такими словами:

— Здравствуйте, приятели мои, любители, кормители! Что вам угодно? Деньги ли, али одежа, али житье светло? (…)

Они ответили:

— Милосердная государыня, дай нам сроку на три дня подумать.

Она дала им сроку подумать на три дня.

И вот они ходят по городу, день, другой и третий. Видит один купец-старичок их, ходящих по городу, и говорит:

— Ну, что вы, старички, ходите по городу третий день; ничего не купите и не продаете?

Они рассказали ему, в чем дело. Купец им дал такой совет:

— Ну, старички, если деньги возьмете — деньги пройдут, одежу возьмете — одежа сносится; а возьмите, я советую, светлое житье: чтобы никаких повинностей с вас не спрашивали, ни податей, ни дорог и прочее — из роду в род свой.

Старички сделали по совету купца: спросили себе светлое житье, и Марфа Ивановна выдала им грамоту.

МАРФА РОМАНОВА И КЛЮЧАРЕВСКИЙ РОД

(…) Наше село старинное. Лет десять когда мне было, в то время праздновали трехсотлетие царствования дома Романовых. С Повенца на пароходе привезли такую икону Николая-чудотворца, да всё; одним словом, эдак торжественно провожали трехсотлетие.

Прежде было: царь Годунов праздновал (он, кажется, зять еще государя был, этот Борис Годунов), было Смутное время тогда на Руси. Ну и вот бояра видят, что тут Борис Годунов худо царствует, да всё да, Смутное время все такое было, ну вот и решили выбрать своего царя, своего местного царя. Ну и, так сказать, пожелали выбрать из родовитого боярского племени. И вот в то время был знаменитый, значит, Филарет, митрополит Филарет был. У него был сын Михаил, шестнадцатилетний. И вот бояра решили выбрать этого Михаила царем.

А этот, Борис-то Годунов, как узнал, что Михаила Федоровича выбирают царем, он взял сослал его в Псковскую губернию, в ссылку сослал. Отца, Филарета, в Девичий монастырь сослал. А мать ихну (Марфа Посадница называлась) сослал сюда: за Онегом — вот Толвуя, Шуньга, Кузаранда — эта земля называлась Заонежская пятина. И вот в эту Заонежскую пятину он, так сказать, сослал мать Михаила Федоровича. Ну, она (как Чёлмужи — это ближайшее село) приезжала сюда, в Чёлмужу.