Свет не без добрых людей - Иван Шевцов

Комариха с восхищением подняла голову и глубоко вдохнула носом, точно хотела поймать густой, терпкий аромат сирени. Лицо ее, круглое, разрумянилось и цвело, и кажется, морщин на нем вдруг меньше стало. И девушки молчали и слушали проникновенно доверчивый рассказ, не смея нарушить его ни звуком, ни неуместной улыбкой.

- Дали мне тогда в колхозе коня усадьбу вспахать. После полудня начала, к вечеру управилась. А денек был! Боже, что за денек… Солнце обласкало землю, и птицы свистят-заливаются, сирень возле дома бушует, ну прямо престольный праздник. Хожу я это за бороной, земля мягкая, будто перина пуховая, хожу по ней босыми ногами, а в душе у самой соловьи поют, сердце тает и голова кругом идет от благодати да от настоя душистого. И так мне захотелося счастья женского, - иду за бороной, как во хмелю, и свету белого не вижу. В глазах только круги золотистые да зеленые. Видно, совсем душа стосковалась, заждалась его, ненаглядного. Солнце уже за лес закатилося, только сосны в небе еще горели, когда я закончила работу. Перевернула это борону, надо бы на пункт ехать, коня распрягать, а я не еду. Села под сиренью и сижу, словно меня кто-то приворожил. Сижу, наслаждаюсь запахами и все жду, сердцем слушаю - не идет ли. Конь мой в сторонке траву скубет. А я все жду. И вот, девоньки, не поверите: чую, идет сквозь кусты, ко мне идет. Неужто, думаю, судьба моя сжалилась, послала суженого. Затаила я дыхание, глаза прикрыла, не шелохнусь. Подойдет, думаю, эх, и обниму его, птаха ненаглядного, зацелую изо всей моченьки. Сколько я так просидела в томлении ожидательном - не ведаю. Долго мне показалось, будто вечность целая. Приоткрыла я это глаза, гляжу из-за куста, а он подошел к моей лошади, пугливо, по-воровскому оглянулся туды-сюды, видит, никого нет, и давай постромки снимать. Что ж вы думаете, девоньки! Постромки ему, окаянному, понадобились, ворюга распроклятый. Я ж человека ждала, а он сукиным сыном заявился. Сымать постромки, да у кого - у вдовы несчастной, у бабы. И это мужчина называется. Выскочила это я из куста, схватила хворостину да как огрела его, окаянного, по спине. "Сморчок ты, говорю, недожаренный, нашел что снимать, - да разве ж, говорю, у бабы постромки снимают. Я ж тебя разве за этим ждала, вся сердцем изнылась?" И так, девоньки, мне стало горько и противно, что все кругом померкло и опостылело - и сирень, и соловьи. А в душе такая обида закипела, так я возненавидела мужиков, что кажется, дай мне тогда волю - всех бы передушила. Да и как тут не остервенеешь от такого происшествия? Ждала человека, может в ожидании красоту кругом увидела, красоту жизни, а он пришел злодеем и всю эту красоту украл и растоптал. Вот она какая, судьба наша!

Кончила Комариха рассказ. Лида Незабудка усмехнулась было, но, встретив грустные, задумчивые лица своих подруг и суровую тоску в горящих темных глазах Надежды Павловны, мгновенно погасила улыбку, поняв человеческую глубину того, что с присущим ей юмором рассказала Комариха. Уже показалось поле, ниже небо, жестче кукуруза. Опять налетел встревоженный чибис, заплакал, заныл бедняжка, и Вере подумалось, что это и вовсе не птица летает над полем с тоскливым, безутешным воплем, а вдовья доля, горькая и безотрадная.

После работы Вера пошла в библиотеку, открыла настежь двери, взяла тряпку, смахнула пыль, разложила на столах газеты и журналы. Не прошло и полчаса, как в коридоре послышались шаги, несмелые, пожалуй вкрадчивые. Все ближе, ближе.

- Здравствуйте, - переступая порог, с излишней веселостью произнес Федя Незабудка.

Вера молча кивнула и, перебирая на столе чистые бланки карточек, опустилась на стул.

- А я к вам, - сообщил Федя, облокотившись на барьер.

- Догадываюсь, - коротко ответила Вера.

- О чем вы догадались? - настороженно подхватил Федя.

- О том, что вы ко мне. Поскольку я здесь одна.

- А я к вам по делу.

- А без дела сюда не ходят.

- У меня особое дело. Можно сказать, просьба. Федя полез в карман, извлек оттуда вчетверо сложенный листок и протянул его Вере.

- Что это? - спросила девушка подозрительно.

- Письмо… Из Китая получил. А языка ихнего не понимаю. А там, может, что-нибудь важное, В гости к себе приглашают или к нам едут.

- И что ж теперь делать? - обеспокоенно вырвалось у Веры.

- Ума не приложу. Может, вы разберетесь в их грамоте?

Вера взяла листок, развернула. Вся сторона его была исписана иероглифами.

- Нет, ничем не могу вам помочь: китайского я не знаю.

- Вот видите. - Федя тяжело вздохнул. - И никто в совхозе не знает.

Лицо у Феди озабоченное. Но почему вдруг китайцы обратились к Феде Незабудке? Чем он прославился на весь мир? Эти вопросы в корректной форме Вера высказала Феде. Тот ответил с подчеркнутой скромностью:

- В газете обо мне писали: передовик, новатор. Знаете, раструбили на весь свет и фотографию поместили… А теперь вот… письма. Что делать?.. А, да черт с ними, с письмами! - Федя решительно махнул рукой и в один миг изорвал письмо на мелкие части и, перегнувшись через барьер так, что коснулся своей надушенной шевелюрой Вериного лица, бросил обрывки в корзину.

- Зачем! Что вы наделали! - испуганно закричала Вера.

- Ну а что ж мне делать? Не ехать же в Москву к переводчику в такое горячее время! Через неделю жатва. А у меня комбайн. Кто меня отпустит? Да я и сам не соглашусь, - урезонивал Федя.

Дверь была открыта, и Вера не слышала, как на пороге появился Сорокин со своим приятно-звонким "Добрый день" и мягко-лучистой улыбкой. Вера обрадовалась:

- А вот, может, Сергей Александрович понимает по-китайски?

- По-китайски? А в чем дело? - Сорокин посмотрел на Федю вопросительно. Но тот, ничего не ответив, поспешно ретировался.

Вера объяснила Сорокину все, что произошло, и показала обрывки письма. С минуту учитель с видом серьезным и сосредоточенным рассматривал иероглифы, а затем по-мальчишески громко рассмеялся.

- Да это ж Федино сочинение. Провалиться мне на этом месте, если я ошибаюсь. И письмо и иероглифы - все Федька придумал.

- Зачем? - недоумевала Вера.

- Зачем?.. - Сорокин задумался. - Это нам с вами предстоит выяснить. Раскрыть тайну Феди Незабудки.

- Он говорил, что о нем якобы в газете писали, - вспомнила Вера.

- Верно, писали, - быстро подтвердил Сорокин. - Я о нем писал в областной газете… А вы знаете… В наших руках ключ Фединой тайны. Газета, Китай? Да, именно здесь ключ… Хвастануть парень хотел.

- Зачем ему это нужно?..

- Рисуется перед красивой девушкой. - Сергей Александрович посмотрел на Веру проникновенно и с восхищением. И добавил уже вполголоса: - А может, уже влюбился.

- Что вы, Сергей Александрович.

- Да, Верочка, хотите вы этого или нет, а факты остаются фактами. Здесь многие, если не все поголовно, парни влюбятся в вас. И в этом вините только себя

- Да что вы, Сергей Александрович! Какие ужасы говорите.

- И хорошую драку гарантирую вам. Ничего не поделаешь - пережиток.

- Нет, вы шутите? - с детской непосредственностью спросила Вера, глядя на учителя оторопелым, растерянным взглядом. Сорокин понял, что переборщил.

- А вы боитесь? Напрасно: вам-то ничем не грозит. До поножовщины здесь дело не доходит - кулаками ограничиваются.

- Какая дикость! - с омерзением и дрожью обронила Вера.

- Теперь это редко случается - драки, - успокаивал Сорокин. - Как-никак, а живем в век спутников. Местные донжуаны это понимают.

Он говорил как посторонний, будто себя не причислял к местным жителям.

Сергей Александрович старался как можно больше говорить, ошеломить девушку своей эрудицией и сразу "полонить" ее. Говорил о самых высоких материях: о будущем нашей планеты, о мирах Галактики, населенных разумными существами, о полетах человека к звездам. Перед этим он прочитал несколько фантастических книг, которых, к его счастью, Вера не читала и поэтому слушала его с большим интересом. Ей было приятно общество Сергея Александровича. А учитель все не умолкал, из космоса возвращался на грешную землю, рассказывал о совхозе, давал меткие, очень злые, но односторонние характеристики "местным деятелям". Директора совхоза назвал диктатором ограниченного ума, управляющего участком - придворным шутом.

Потом, как заместитель секретаря комсомольской организации, Сорокин пригласил Веру на комсомольское собрание.

- И вообще надобно вам на учет стать.

- Вы знаете, Сергей Александрович, - Вера почему-то почувствовала себя неловко и даже смутилась, - я так неожиданно уехала, что не успела сняться с учета. И вообще второпях я как-то об этом не подумала.

- Но билет комсомольский при вас?

- Да, конечно, билет у меня с собой. И взносы уплачены.

- Ну тогда - порядок, возьмем вас на временный учет, - покровительственно пообещал Сорокин.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В школе комсомольские собрания проходили, по мнению Веры, несерьезно: ребята много шумели по пустякам, галдели и мешали друг другу говорить дело. Начало совхозного комсомольского собрания тоже не произвело на нее впечатления: и здесь галдели зря, бросали неуместные реплики, плоские остроты, гулко гремели ногами, шумно двигались. Долго избирали президиум, выдвинули вдвое больше, чем надо, кандидатур, голосовали, переголосовывали, потратив на эту простую процедуру минут пятнадцать. Председательствовал Сергей Сорокин. Он говорил неестественным баском, звонко стучал по графину карандашом, сурово осматривал зал, хмурил брови и что-то записывал себе в блокнот.