Знатные распутницы - Бенцони Жюльетта

зззЭто была лучшая история, которую Гортензия когда-либо слышала, и она дала себе слово развеселить ею своих сестер и подруг, как только вернется в Париж.

Однако горячо желанное возвращение в Париж вышло не таким, на какое надеялась Гортензия. Сначала герцог отказался разместиться во дворце Мазарини, дескать роскошь может привести к расслаблению характера. Придется въезжать в его старую квартиру в Арсенале. Затем он запретил своей жене все посещения. Она больше не имела права видеться даже со своей кузиной мадам д'Орадур, жившей в Арсенале.

Герцог дал также строгое указание в отношении выездов своей жены. Как только она велела запрягать, он приказывал распрягать, и поэтому бедной Гортензии не оставалось никаких других развлечений, кроме семейных ссор.

От этого развлечения лишившаяся свободы Гортензия редко отказывалась. И когда ее итальянский темперамент просыпался, стены Арсенала дрожали от громких голосов и бранных слов, которые можно было услышать только на некоторых улицах Неаполя.

Ко всем несчастьям, несмотря на свое настроение и сумасбродные идеи, Арман продолжал любить свою жену. Он был влюблен в нее так же, как и в первый день. Его безрассудные меры предосторожности были лишь результатом глубоко засевшего в нем страха: он боялся потерять Гортензию…

Она была очаровательна и поэтому слишком кокетлива. Несчастный герцог не знал больше, каким святым он должен довериться. Если он не вымаливал помощи у Бога защитить его жену, то докучал своими проблемами всем святым в раю и в конечном счете опускался до мелочей, делавших честь лишь педантичному обывателю.

В такой обстановке случилось то, что и должно было случиться. Бояться – не значит убегать от опасности, а проявлениями ревности, как известно, в большинстве случаев достигают противоположного результата, причем у жертвы подобной ревности развивается необузданное стремление к свободе.

Герцогиня Мазарини применила всю свою изобретательность, чтобы, прежде всего, выскользнуть из-под наблюдения и, в конечном итоге обвести мужа вокруг пальца. Она завела себе любовника, что при сложившихся условиях было достойным внимания успехом.

Длительное время за ней тайно, с большой выдержкой и искусством ухаживал шевалье де Роан – управляющий охотничьими делами Франции и большой охотник до женских юбок. Он проявил удивительную ловкость, чтобы уйти из-под строгого наблюдения, воспользовавшись помощью Нанон и одного из слуг по имени Нарцисс.

И Арсенал стал сценой комедии, достойной пера Мольера. Они тайно встречались и переписывались…

К несчастью, одно из писем шевалье попало на глаза герцогу, что вызвало страшную драму. Город и двор, всегда жадный до всяких сплетен, оглашались криками Мазарини. Только маркиз де Монтеспан впоследствии превзошел его в этом.

И все же страдания бедного герцога достигли такой силы, что монсеньор Ондедей[3] лично написал письмо королю верноподданного, прося его вмешательства. Людовик XIV серьезно рассердился за «легкомысленное поведение» на мадам Мазарини. А еще более он был рассержен тем, что успеха добился другой, тогда, как он, король, потерпел поражение. В письме епископу Фражюсу он ответил: «То, что произошло, мне страшно не нравится, но я хочу надеяться, что персона, о которой вы мне писали, будет вести себя лучше, чем делала это в прошлом…»

Упомянутая «персона» едва не умерла от гнева, читая королевское послание, однако затем пришла к выводу, что было бы умнее на некоторое время отступить, чтобы дело это поросло травой.

Ее состояние, к счастью, позволяло ей это, и в промежутке между двумя семейными сценами и перебранками супруги Мазарини вновь оказывались под покровом общей постели и вели себя в ней так же, как и все люди.

Другими словами, Гортензия опять была беременна. Это означало для нее, что она не могла выезжать в свет, и эта беременность была оправданием.

Конечно, она сто раз предпочла бы оказать сопротивление, рассказать свою историю королю, лично объяснить, как она к этому относится и, возможно, воспламенить его вновь…

В начале ее беременность была не очень приятна. Она чувствовала себя расслабленной, все тело болело, и, что хуже всего, она казалась себе отвратительной… Это был идеальный случай, чтобы оставаться дома…

Как раз в этот момент Арман объявил ей о своем предстоящем отъезде в Эльзас. И поскольку не могло быть и речи о том, чтобы оставить ее дома одну, окруженную всевозможными соблазнителями и дьявольскими ловушками, он добавил, что жена должна готовиться следовать за ним. До смерти огорченная, она подчинилась, и это приключение едва не стоило ей жизни.

Почти 150-мильное путешествие в экипаже по невыносимым дорогам было для несчастной настоящей пыткой, она сто раз думала, что не выдержит. Когда они, наконец, прибыли в Нёф-Бризаш, герцогиня чувствовала себя совсем разбитой. Она была в полном отчаянии, считая что ее муж, вероятно, хотел убить ее!

Едва прибыв в Нёф-Бризаш, герцог запер ее в замке. Поездка была невыносимой, особенно для беременной женщины. Гортензия видела только один выход из своего несчастья: Кольбер!

Министр, много лет являвшийся левой рукой Мазарини (правой был Фуке), все еще оставался управляющим финансами и прежде всего опекуном племянницы почившего канцлера. Только он мог что-то предпринять, чтобы освободить ее из этой ситуации. Между тем она испытывала ужасный страх, так как действительно опасалась, что Арман добивается ее смерти.

Она взялась за перо и написала. Она знала, что Кольбер был невысокого мнения о новом герцоге Мазарини, которого он считал сумасшедшим. Возможно, он мог бы заинтересовать короля судьбой женщины, которая была красива и несчастна и к которой его высочество когда-то питал слабость…

Гортензия все предвидела правильно. Как только Кольбер получил письмо, он информировал Людовика XIV о варварском обращении герцога Мазарини со своей женой. К несчастью, жалоба Гортензии пришлась на неудачное время, поскольку король, испытывавший денежные затруднения, только что получил от Армана заем на два миллиона. Поэтому у Людовика не было желания сердить своего банкира, и он остался глух. Герцогиня оставалась в Эльзасе, пока ее господин в январе 1662 года не изъявил готовность вернуть ее обратно в Париж.

Эта поездка была еще хуже, чем предыдущая, поскольку Гортензия была уже на седьмом месяце. После возвращения у нее было еще достаточно времени, чтобы немного отдохнуть и затем, одевшись в бархат и меха, принять участие в свадьбе сестры Марии-Анны, последней из Манчини, которую взял в жены герцог де Буллонь.

Но что-то вновь нарушило семейный покой супругов Мазарини: по случаю свадьбы в Париж приехал любимый брат герцогини, симпатичный Филипп Манчини, герцог де Невэр, который в течение года жил в Риме. Брата и сестру связывала такая любовь, что мрачный Мазарини заволновался и начал проверять чистоту этих чувств.

Оставив жене время только для того, чтобы родить девочку, он вновь отправил ее в Нёф-Бризаш, где, не обращая внимания на крики, слезы и протесты с ее стороны, он по мотивам безопасности вновь сделал ее беременной. Жизнь бедной Гортензии была однообразной, как пустыня.

В это время пришло письмо от Кольбера, в котором он резко упрекал герцога за то, что он длительное время уклоняется от посещения двора и это не нравится королю. Это побудило герцога взглянуть на вещи другими глазами и вернуться в Париж в феврале 1663 года.

Гортензия была спасена! Благодаря этому верному другу молодая герцогиня могла, наконец, на некоторое время вернуться к нормальной жизни, которую она так любила.

Когда ее муж по делам уезжал в Пуату, она устраивала в Венсене большие приемы, танцевала, смеялась и развлекалась под отцовским покровительством Кольбера. Но это была лишь короткая передышка. Как только она родила еще одну девочку, ей пришлось вернуться к Арману, ревность которого к этому времени стала уже нестерпимой. Теперь он не разрешал ей бывать даже у своего собственного отца – старого маршала де Мейерэ, хотя у того уже ничего не было от соблазнителя и он не представлял ни малейшей опасности.