По следам преступлений - Николай Жогин

Кроме того, народ этот в основе своей денежный, и заплатить сотню-другую для достижения желанной цели для них ничего, в сущности, не стоило.

Ну, а самое главное: Чугаев и Коблов — преступники с солидным стажем. У Чугаева уже была в прошлом судимость за аналогичное преступление, однако наказание не пошло ему впрок. Коблова на прежнем месте работы за различные темные махинации, за пьянство исключили из партии и освободили от должности преподавателя. Однако он подделал трудовую книжку и сумел устроиться в УКП.

Шаг за шагом следствие вскрывало все новые и новые преступления этой группы вымогателей, скрывшихся под личиной преподавателей советского вуза, воспитателей подрастающего поколения. И следователь Бараташвили видел вину подследственных не только в денежных и натуральных поборах, которые они вели в течение ряда лет, а и в серьезном моральном уроне, причиненном молодым людям.

Среди абитуриентов, попавших в сети взяточников, было немало юнцов, подобных Косте Вольскому и Борису Савельеву. И эти мальчишки, только что вступавшие в жизнь, сразу окунулись в грязный омут чистогана, бессовестных сделок, очковтирательства и обмана.

И ко всему прочему Савельев еще и влюбился в секретаршу Люсю. Влюбился не на шутку, и именно это привело его к столь трагической развязке. Людмила Позднякова не отличалась ни особым постоянством, ни ясностью своего мировоззрения. Проще сказать, девица она была скорее легкомысленная, чем серьезная. Ей льстило, что доцент Чугаев, солидный ученый дядя, оказывал ей, девчонке, знаки внимания. Дарил шоколадки, духи, чулки. Подвозил на своей машине домой, приглашал в театр, обедал с ней в ресторане.

В ответ на это Люся охотно выполняла различные просьбы доцента: передавала некоторым студентам задачи, темы сочинений, а потом и сама стала подыскивать для Сергея Илларионовича клиентуру. А когда на ее пути стал Борис, она и Бориса втянула в эту грязную игру.

Люся, конечно, видела, что Борис любит ее по-настоящему, что для нее он готов на все. А она только капризно надувала губки и говорила ему:

— А ты все скупердяйничаешь. Даже такси не можешь взять. А говоришь — люблю.

Борис мучительно искал выхода из положения, а Люся требовала все новых и новых расходов. Она ввела его в круг посредников, давала ему поручения искать клиентуру. Но Борис был молод и неопытен в таких делах. Партнеры, глядя на то, как он неловок в работе, всерьез опасались, что он провалит дело, и его гнали взашей.

— А ну, не путайся под ногами, салага, — не раз шипели на него матерые дельцы Фунтиков и Кондаков, — не то проглотим и пуговицы выплюнем.

Расстроенный очередной неудачей, он приходил к Люсе, а та ему:

— Эх ты, бестолочь! Ничего не можешь. Ну кому ты такой нужен?

— Но я люблю тебя, — говорил Борис.

— Любовь не шубка, в ней на улицу не выйдешь.

Как-то после очередной такой размолвки доцент Чугаев увез Люсю в концерт прямо, что называется, у Бориса из-под носа. И Люся, садясь в машину, еще нагло помахала ему ручкой.

— Вы знали, Чугаев, что в Позднякову был влюблен студент вашего института Савельев? — спросил следователь.

— Понятия не имел. Да мне до этого никакого, собственно, дела нет.

— Зачем же вы, семейный человек, приглашаете в театр, везете в ресторан девушку, которая на двадцать пять лет моложе вас?

— Этот вопрос относится к делу?

— А если бы вашу старшую дочь, Чугаев, вот так взялся соблазнять пожилой?.. Ладно, не буду называть такого настоящим его именем… просто пожилой гражданин. Что бы вы сказали?

— Моя дочь не в счет.

— Нет, в счет! Вы не только взятками растлевали молодые души, а и вашим пижонством, вашим цинизмом.

— Это все слова. В протокол они не записываются.

— Почему же? Я их запишу. Думаю, что прокурор в своей речи на процессе скажет об этом при всем народе. И при вашей старшей дочери скажет.

— Это жестоко.

— А то, что вы делали, это гуманно?

И вот перед следователем Людмила Позднякова, секретарь приемной комиссии учебно-консультационного пункта. Та самая белокурая, голубоглазая красавица, с которой три года назад впервые встретился Борис Савельев и которая лишила его сначала покоя, а потом и свободы. Она была явно перепугана и вызова в прокуратуру ждала с того самого дня, когда вызвали первого студента.

Тем не менее она пыталась держаться независимо и на первый вопрос следователя ответила дерзко, с вызовом.

— Вы почему Не пришли на свидание восемнадцатого августа? — спросил Бараташвили.

Позднякова повела накрашенной бровью:

— А вы меня не приглашали.

«Ах ты, сопливка!» — хотел крикнуть Вахтанг Давыдович, но сдержался и сказал спокойно:

— Вас ждал заключенный Савельев.

Секретарша дернула плечиком:

— Фи, я с этим уголовником не имею ничего общего.

— Я этого не думаю. Больше того, следствие располагает фактами о ваших преступных связях с Савельевым и другими обвиняемыми по делу о взяточничестве в УКП. Вы передали текст задач и темы письменных работ от доцента Чугаева студенту Савельеву восьмого июля?

— Да, — тихо сказала Позднякова и вдруг, уткнувшись в сумочку, громко, по-детски зарыдала. Плечи ее вздрагивали, а когда она подняла лицо, чтобы вытереть слезы, Вахтанг Давыдович увидел, как по ее щекам текли темные струи — следы от накрашенных ресниц.

— Успокойтесь, Позднякова, — сказал он, — и давайте продолжим допрос…

Суд строго наказал взяточников. Каждый из них получил то, что определено законом. Принял суд и частное определение по делу.

Но следователь Бараташвили не успокоился на этом. После суда он написал большое письмо в ректорат института местной промышленности, где подробно изложил причины, толкнувшие людей на преступление, обрисовал ту обстановку, которая царила в УКП из-за полной бесконтрольности со стороны ректората.

Копию этого письма следователь отправил в министерство: таких учебно-консультационных пунктов в учебных заведениях много, нужно обратить на них внимание, не допускать подобного.

Так Вахтанг Давыдович, вызвав на откровенный разговор человека, заставил его приоткрыть завесу еще над одним преступлением и пресечь преступные действия большой группы взяточников, а их самих изолировать от общества.

ПАУКИ В БАНКЕ

Старший следователь Тимофеев стоял у окна и вглядывался в быстро наступающие осенние сумерки. Мелкий снежок запорошил улицу и сквер напротив. Ранняя зима в конце октября — сырость, слякоть наводили на грустные размышления. Тимофееву сделалось вдруг зябко, неуютно. Евгений Васильевич в который уж раз пытался взвесить все и отыскать ту нужную нить, ухватившись за которую можно было бы распутать это дело.

Два дня назад старшему следователю с неудовольствием заметили, что вот, мол, негодяй свободно ходит по городу, и, в то время как мы пьем чай, он готовит очередной пасквиль на наших людей. Тимофееву предложили мобилизовать следователей и принять все меры к тому, чтобы найти злобного анонимщика. На исходе третий день, а в папке заведенного уголовного дела ничего не прибавилось, кроме трех писем. Их автор, человек явно озлобленный, из-за угла, тайком обливает помоями всех подряд, оставаясь неопознанным. Кто он? Над этим вопросом и ломал голову Евгений Васильевич.

…Около восьми часов утра, как говорилось в служебном рапорте, старшина милиции Гайнуллин у остановки трамвая на газетной витрине обнаружил листок бумаги, приклеенный хлебным мякишем.

«Фее кругом адне прахвосты, — провозглашал некто, — чеснаму человеку житья нет, а жулики да спикулянты працвитают».

Подписи, естественно, не было.

Старшина снял с витрины листок и вместе со своим рапортом передал его дежурному по райотделу милиции.

Рапорт старшины немногословен. Нужно с ним побеседовать дополнительно, но оказалось, что Гайнуллин выехал на срочное задание, будет в городе только завтра. «Ну, а если старшина больше ничего не сможет добавить к своему рапорту, — беспокойно думал Тимофеев, — что тогда?»

Два других письма люди сняли с той же витрины раньше и переслали их в милицию. В них была грязная клевета и на конкретных людей — на уважаемых в городе товарищей, на депутатов, передовиков производства.

Все три письма написаны одним почерком и на одинаковых типографских бланках реестра, типовая форма № 869. Надо определить, какие организации имеют такие бланки. Сложная, долгая и кропотливая работа.

Эти бланки, объяснили Евгению Васильевичу, введены только для представления их в банк на получение кредита. А организаций, получающих кредит, очень много, несколько десятков. Установить, в какой именно взяты бланки, невероятно трудно. Однако надо искать. Это долг следователя.

За окном стало совсем темно. Повалил густой снег. Он шел напористо, тугой стеной, словно ранняя зима торопилась утвердить свое право на существование. Сквозь эту синюю пелену мелькали расплывчатые силуэты прохожих. Неожиданно улица озарилась ярким светом уличных фонарей, заискрилась, засверкала и снежная масса. Тимофеев очнулся от своих дум — звонил телефон. Он взял трубку и услышал далекий голос одного из своих помощников, следователя Минина: