Слепой. Проект «Ванга» - Андрей Воронин

по сторонам. Первый месяц осени выдался мягким и погожим, генерал Потапчук не слишком нагружал своего агента работой; фактически Слепой находился в длительном простое и был этому очень рад. К сожалению, Ирина не могла разделить с мужем эту радость нежданно-негаданно обретенной свободы: свой отпуск она уже отгуляла, а уволиться с работы только для того, чтобы составить Глебу компанию в его ничегонеделании, отказалась наотрез. Поэтому Сиверов проводил дни, слушая музыку, приводя в порядок электронную картотеку и лениво бродя по Интернету. Информации в сети, как всегда, было навалом, и вся она была какая-то куцая и выхолощенная – опять же, как всегда. При огромной широте охватываемых тем в ней напрочь отсутствовала глубина; Глебу оставалось лишь рассеянно скользить по поверхности этого мелкого информационного моря, что его в данный момент вполне устраивало. Вдоволь насидевшись за компьютером, он пересаживался за руль и отправлялся встречать жену с работы; иногда перед этим готовил ужин, но чаще просто вез Ирину в ресторан, что, во-первых, придавало жизни легкий налет праздничности, а во-вторых, избавляло их обоих от мытья посуды.

Глеб наслаждался праздностью, четко осознавая при этом, что чем дольше и приятнее будет период безделья, тем сложнее и опаснее окажется предстоящая работа. Так бывало всегда, и он не видел причин для каких бы то ни было изменений. Поэтому, бродя по Интернету, он с каждым днем все внимательнее вчитывался в новостные сообщения: любое из них могло оказаться точкой отсчета в новом задании. Горячих известий в новостях хватало, но Федор Филиппович молчал, а это означало, что расследование очередного происшествия будет официальным и к Глебу Сиверову оно не имеет ни малейшего отношения – по крайней мере до тех пор, пока не зайдет в тупик.

Он почти докурил сигарету, когда тяжелые, трехметровой высоты двери со старомодными бронзовыми ручками длиной в полметра наконец-то распахнулись, начав по одному и пачками выпускать на волю засидевшихся в четырех стенах служащих. Проектное бюро, в котором сейчас работала Ирина, размещалось в старом здании сталинской постройки, соседствуя со множеством контор, офисов и учреждений, так что теперь, когда рабочий день закончился, тротуар начал стремительно заполняться людьми. Людской поток на ступеньках здания густел, тяжелая, разделенная на квадратики, как плитка шоколада, дубовая дверь уже не успевала закрываться. В толпе мелькнула шапка непослушных огненно-рыжих волос над бледным и, как показалось Глебу, заплаканным лицом. Глеб не обратил на это лицо особого внимания, но тренированная память мгновенно включила поисковую программу и почти без паузы выдала на дисплей сознания соответствующий файл с минимумом необходимой информации: Нина Волошина, архитектор, тридцать шесть лет, подруга жены. Та самая, на свадьбу которой с модным журналистом Соколовским они с Ириной были приглашены – правда, пока неофициально, без пригласительного билета в конверте с изображением обручальных колец и прочих подобающих случаю формальностей. «Что-то вид у нее невеселый», – подумал Глеб, но тут же забыл о Волошиной, потому что на ступеньках показалась Ирина.

Он выбрался из-за руля, обошел машину и распахнул дверцу, с удовольствием наблюдая за тем, как жена идет навстречу своей легкой походкой. Как всегда, завидев мужа, она улыбнулась, но ее улыбка сегодня показалась Глебу какой-то вымученной. «Запороли проект, – предположил Сиверов. – Или заказчик на деньги кинул. А может, шеф не с той ноги встал и день-деньской срывал раздражение на своих барышнях…»

Когда Ирина приблизилась, он жестом фокусника выудил из салона машины букет и с комично-торжественным видом протянул ей. Быстрицкая снова улыбнулась, и ее улыбка опять показалась Глебу невеселой, как будто жена улыбалась через силу, не желая его огорчать, а может быть, опасаясь впутывать в какие-то свои неприятности. Сиверов подумал, что тут она не на того напала: все-таки он работал не ЖЭКе, а в ФСБ, и умение вытягивать из людей то, о чем они не хотели говорить, было частью его профессиональных навыков. Еще ему подумалось, что, если в дурном настроении Ирины виноват все-таки начальник, с ним придется переговорить – коротко, но доходчиво, с применением некоторых других, сугубо специфических, профессиональных навыков и приемов. После такого разговора привычка вымещать на подчиненных свою злость пропадет у него надолго, а может, и навсегда…

– Как прошел день? – спросил Глеб, когда они уселись в машину.

– Как обычно, – лаконично ответила жена и попросила: – Закрой, пожалуйста, окно. Что-то меня знобит.

– Ты здорова? – встревожился Глеб, наглухо задраивая окно и люк в крыше. – Что-то вид у тебя…

– Все в порядке, – сказала Ирина. – Просто немного устала.

– Ну, это поправимо. – Сиверов запустил двигатель, включил указатель поворота и осторожно, чтобы не задеть как попало перебегающих дорогу пешеходов, вырулил на проезжую часть. – Горячая ванна, бокал легкого вина, хороший ужин, и все как рукой снимет. Надеюсь, этот Соколовский догадается предложить своей невесте то же самое, – добавил он неожиданно для себя самого.

Быстрицкая резко, всем телом, повернулась на сиденье и посмотрела мужу прямо в лицо.

– Иногда ты просто ставишь меня в тупик, – призналась она после довольно продолжительной паузы, во время которой Сиверов гадал, чем вызвана такая неожиданно бурная реакция. – Честное слово, не пойму: то ли ты мысли читаешь, то ли просто обвешал меня с головы до ног своими «жучками»…

– Жучки заводятся сами, если долго не мыться, – с глубокомысленным видом изрек Сиверов. – Маленькие такие… Иногда они бывают кусачими.

– Не заговаривай мне зубы, – строго сказала Ирина. – Как ты узнал, что у Нины неприятности?

– Ага, – сворачивая в боковую улицу, чтобы объехать перекресток, на котором в это время суток неизменно возникала пробка, сказал Глеб, – вот, значит, какой жучок нас покусал. Что, господин журналист растворился в утреннем тумане? «Уходя в дальнейшее пространство, я блесну непрошеной слезой…»

– Не смей шутить по этому поводу! – сказала Ирина так резко, что Глеб вздрогнул. Фактически она это выкрикнула. – Это ни капельки не смешно.

Глеб вдруг понял – вернее, почувствовал, – что ни малейшего повода даже для самого легкого зубоскальства в ситуации действительно нет. Возникшая буквально на пустом месте уверенность, что в жизни Нины Волошиной случилось что-то по-настоящему скверное, показалась ему странной. В конце концов, люди все время встречаются и расстаются; многие склонны воспринимать каждое расставание как трагедию, особенно незамужние женщины, которым давно перевалило за тридцать, но на самом-то деле никакой трагедии в этом нет. Есть драма, да и та мелкая, бытовая – словом, такого свойства, что Ирина Быстрицкая вряд ли стала