Эпитафия Любви (СИ) - Верин Стасиан

— Мы не видим в этом нужды.

— Я уверять вас, магистр! Это дело государственная важность! Если мы не решить сейчас, кто-то решить её потом. Только вам я могу довериться.

Сцевола медленно вышел из-за стола. Взирая на посланника, он держался уверенно. В своём таблинии он — царь и бог, а назвавшийся гир Велебуром всего-то жалкий варвар, который должен быть казнён уже за то, что появился в Базилике.

— Почему только Нам, посол? — спросил Сцевола, любопытствуя.

— О, ведь вы владеть законом и отправлять на гибель. Вы самый могущественный человек в Амфиктионии! Я хотеть, чтобы вы помогать нам укрепить союз.

Его маленькие глаза льстиво сверкнули.

— Хм, — задумчиво качнул головой Сцевола, — вот как, значит. — Он подошёл настолько близко к послу, что услышал его смрадное дыхание. В упор посмотрел на него. — Знаете, как Наши благородные родители называли выродков с Востока? Дурными собаками, которые испражняются на своих щенков. Нас не интересуют ваши предложения, посол.

Его улыбку как ветром снесло. Переполненный гневом дипломат сжал зубы до скрипа, но Сцевола не дал ему и секунды покоя.

— И знаете, как мы, высшие из высших, говорим о ваших женщинах? Они грязные суки и лягут под любого, кто даст им больше медяка. Проваливайте, посол.

— Я… вы… вы ещё пожалеть о том, что сказали, — ошеломлённо выпалил он, впадая в бешенство. — Вы пожалеть! Я быть вынужден обратиться к властитель Люциус и доложить о ваше сквернословие! Больше того, я быть вынужден вызвать вас на поединок!

Лицо его покраснело. Руки были готовы ударить. «Варварская натурка даёт о себе знать, не так ли?» — Сцевола упёр кулаки в бока и вложил максимум отвращения в свой последний ответ:

— Мы не ведём поединки с женщинами и животными.

Громко зарычав, гир Велебур резко развернул свою тушу и вышмыгнул из магистерского таблиния, бросив перед этим какую-то угрозу на своём брыдком языке. Сцевола усмехнулся. Варвары — невежды! Демоны, которые однажды поглотят Амфиктионию, если она доверится им. Некоторые говорят, что эта падаль разносит на своих телах смертельную заразу. Магистр решил, что после того, как закончит с делами, сходит в термы и смоет с себя возможные миазмы.

К счастью, выплеснутая на посла ненависть помогла отогнать сон.

Посол не догадывался, что его угроза наябедничать «властителю» (до чего паршивое слово) не возымела успеха. Никто во дворце не порождал у Сцеволы и тени страха, и сверх того Люциус Силмаез, сей безобидный клерк из семьи, которая давно бы разорилась, если бы не покровительство Архикратора. Зевнув, магистр вернулся к работе и за кропотливым изучением дел уже через минуту забыл о незваном госте.

Одна из чаек слетела на подоконник и взялась скрести его клювом. Глупая птица. Сохраняя терпение, Сцевола аккуратно забросил в неё медной монеткой. Попал в крыло. Закатившись хриплым хохотом, чайка вспорхнула и улетела к морю, искать пропитание. Сегодня почему-то все норовят Нас потревожить, подумал магистр, жалея, что не может прилечь.

Последнее дело в раздражающе красочных тонах повествовало о сыне богатого эквита, который нанял убийцу, чтобы разобраться с другими наследниками. Методично и без замотчанья он вырезал вначале двоюродного брата, затем прикончил тётку и склонил племянника подписать отказ от наследства. «На что только не идут люди ради процветания», подумал Сцевола. «Боги даруют им право служить стране, они же разменивают его на преступления!» И тут же вспомнил, что сам не далее как несколько дней назад заказал убийство. «Нет, есть принципиальная разница между тем, кого заказывать», — как бы себе самому ответил он. — «Есть родичи, а есть враги. На войне как на войне, вот в чём истина».

Магистр пришёл к выводу, что наёмные убийцы что-то вроде монет. Монеты не хорошие и не плохие. С их помощью можно как купить благовония для храма, так и собрать войско для грабежа. Так что смотря с какой целью! Если цель благородная, то почему бы и нет?

Хаотично вздрагивающие в голове мысли привели его и к другим вопросам. Вопросам, ответы на которые имелись у Хаарона, но его не было рядом. Верховный авгур остался в Храме Талиона. Кто, как не он, мог сказать, выполнили ли убийцы Чёрной Розы свою миссию? Покончили ли со Старыми Традициями? Неужели те жертвы, что Сцевола принёс, и та жертва, которую, если бы не милость Богов, он мог принести, были напрасны? Подобно тому и дело эквита не спешило давать чётких ответов. Их предстояло найти самому Сцеволе.

Чайка вернулась. В этот раз с приятелем. Вместе они расхаживали по подоконнику, как хозяева, неуклюже переставляя перепончатые лапки, и рыскали, тыкали клювом, будто учуяли что-то вкусное в таблинии магистра.

— О Талион! — Сцевола уже приготовился запустить в них подсвечник, но в это мгновение кто-то постучал в дверь. Легонько, так что чайки и не вздрогнули.

— Разрешаем. — Он поставил подсвечник на стол и приготовился увидеть у порога жиртреста под руку с консулом Люциусом, желающих попугать магистра увольнением за выпады в сторону «наших друзей из-за границ».

Однако, он просчитался: в таблиний безупречной походкой вошла девушка. Её распущенные волосы, точно слепок с абсолютно чёрного холста, были непроницаемы для света. Из-под тонких бровей Сцеволу встретили серого оттенка глаза.

Он не видел более красивой женщины.

— Я не слишком помешала, Ваша Светлость? — Голос её был тихим и почтительным.

— Прошу прощения, у Нас много дел! Вы что-то хотели, госпожа…?

— Юстиния, дочь Эола Алессая. — На миловидном личике заиграла улыбка. — Кроме Вашей Светлости мне больше не к кому обратиться. Я проделала путь из Флосса сюда, в Аргелайн, и надеялась, что вы, как человек вне всяких сомнений благородный, поможете бедной девушке.

— Не нужно, — бросил польщённый Сцевола. — Мы выслушаем вас и без напоминаний о том, что вы бедная девушка.

— Правда?

— Говорите. — Он сцепил руки в замок и настроился на слух.

— Не знаю, с чего начать. — Задумавшись, Юстиния забавно сморщила носик. Её улыбка исчезла. — Три дня назад я приехала в город, чтобы, ну, отпраздновать совершеннолетие моей младшей сестры. Я так надеялась её увидеть! Но у порога мне сообщили, что Клавдия не появлялась четыре дня. Она жила здесь, неподалеку, в Посольском квартале. Я начала ждать её… несколько дней прождала… обходила весь город, заглядывала в её любимые места, о которых Клавдия писала мне, стала волноваться… и не могла иначе, понимаете? Клавдия часто подшучивала надо мной, говорила, что когда её не станет, семья трижды пожалеет об этом. Как будто она не знала, что мы любим её больше жизни!

Девушка замолчала, переводя дыхание. Сцевола не сводил с неё глаз. Даже с чёрными кругами у век, говорившими о бессонных, как у него, ночах, она была очаровательно мила, ибо кровь патрициев зарделась на её белом личике.

— Я её не нашла, — добавила она тихо, — её не было ни на вилле, ни в городе.

— Есть подозрения, кто виновен?

Как правило тот, кого подозревает потерпевший, и есть преступник.

— Я не знаю… Матушка говорит, что это мой бывший муж. Марк играет в анфипата, — она невесело усмехнулась и на мгновение закатила глаза, — строит из себя важную шишку.

— Ваша мать уверена, что это он?

— А кто? — Юстиния раскинула руки. — Он всегда завидовал положению моей семьи. Он и женился-то потому, что хотел титул, а когда получил… сбежал.

Выродки из низшего плебейского общества часто так поступают, поскольку безмерно завидуют патрициям.

— Ваш рассказ Нам показался сумбурным, — сказал магистр. — Почему вы приехали во дворец лично? Не вы ли пришли сюда под знамёнами Флосса? Следовательно, у вас есть и свои люди.

— Я очень люблю сестрёнку. — Девушка тёрла пальцы на маленьких и, должно быть, очень нежных ручках. — Она у меня одна, при этом на её голову свалилось так много бед, что теперь я думаю, она самая несчастная из нашей семьи. Вот у вас, господин магистр, есть родной человек?

— Да, слава Ашергате.