Фатальный абонент - Гера Фотич

— Господа пенсионеры, в последний раз! Больше не потревожим. Опера молодые, неопытные. Сами такими были. Знаете!

— Да нам-то что? — смеялся Полинов. — Я хоть каждый день буду к тебе приходить исправлять! Ты только наливай, да закуску ставь. Это ж какая экономия к пенсионному бюджету! Водка-то дорожает.

На Сивакове не было лица. Он молча исправлял, что подсказывали и становился всё бледнее.

— Ты что как спирохета? — улыбался ему Сараев. — Или открылись старые раны? На просушке?

— Да, что-то неважно себя чувствую, простудился наверно, — Николай отодвигал стакан с водкой. С умыслом глядя в глаза Михаилу.

Тот старался казаться весёлым, но удавалось с трудом. Хотелось думать, что Сараев не изменился с тех пор, когда они вместе отстаивали интересы отдела. Защищали своих сотрудников, выводили из-под удара внедрённых агентов, жертвовали карьерой ради друзей.

Глава 17. Путешествие по Риу Негро

Весь день Диана не выходила с кухни — готовила. Периодически просила Михаила то поднести воды, то выбросить за борт отходы и ополоснуть ведро. Повесить бананы на стойку у обеденного стола, положить в вазу фрукты. Поговорить времени не было. Приготовив ужин и поев, пошли спать. Так прошли двое суток перехода. За это время Михаил успел разобраться, что «плантатора» друзья зовут Вадим, «профессора» — Кузьмин. Молодой парень — Виталик, а «пристава» кличут Борисычем.

Уже вторую ночь с палубы раздавалось бряцанье гитары. Русские пели, как будто все по очереди. Подпевали тоже. Было видно, что компания спаянная и споенная. Корабль шел без остановок. Этот приток Амазонки, окруженный мангровыми зарослями, тек размеренно и неторопливо.

Через некоторое время в дверь тихонько постучал Меркель. Ганс поставил его за барную стойку удовлетворять гостей, и теперь он просил помочь поднять из трюма очередной ящик с бутылками кашасы. Михаил оделся и вышел. Стояла ночь. Корабль шел по лунной дорожке, разрезая ее на две половинки, подминая под себя, поедая. Позади — темень, только тусклый свет кормовых огней. Чуть качало. Корабль казался повисшим в темноте.

Возвращаясь, Михаил оглянулся на освещённый стол, куда Меркель понёс очередную бутылку. Решил постоять в темноте, почувствовать русское застолье. Соскучился.

Все четверо гостей сидели с голыми торсами. Играл на гитаре и пел «плантатор» Вадим. На шее блестела золотая цепь. В свете бортовых огней его гладко выбритая физиономия казалась тоже золотой. Отражала благодушие и удовлетворение. Гитара еле видна — утопала в жирных телесах. Только кончик черного грифа периодически старался вынырнуть на поверхность, но толстая белая ладонь тут же душила его сжимая у самых колков. Перехватывала то ближе, то дальше, словно искала место поудобней.

… А на суде я взял всё на себя,Откуда ж знать им, как всё это было,Я в хате был, но не было меня,Когда мента Натаха замочила…

— Эта песня не про нас! — заявил Борисыч заплетающимся голосом.

— Тогда наливай! — Кузьмин сидел рядом. На носу блестели очки. На шее — тоже цепь, раза в два толще, чем у «плантатора». Но из чернёного серебра. На ней — огромный крест, как у попа. Теперь он больше походил на служителя культа. В руках держал камеру, неуверенно крутил ею во все стороны, периодически направлял на свою пьяную небритую припухшую физиономию. Что-то бубнил в объектив.

Стаканы были налиты, и все чокнулись. Закусывали, выжимая в рот кусочки лайма. Виталик и Борисыч сидели как школьники, понурив головы, положив локти на стол. Покачивались в такт музыке, пытались подпевать, но, видимо, слов не знали и удовлетворялись невразумительным мычанием. Периодически кто-то из них разливал спиртное, вскидывал стаканы, заставляя всех чокаться, произносить короткие тосты. Типа: «чтоб всегда», «за нас с вами и хрен с ними», «за Россию»… Отпивали и снова качались под нестройное звучание гитары.

«Ну вот, словно у себя на родине, — подумал Михаил, — сюда пожаловала родная сторона. Если Магомет не идёт к горе… С виду приличные люди, интеллигентные, а поют про тюрьму. «Плантатор» на сиженого не походит — больно уж упитанный, обласканный. Прикалывается. Похоже, что поют для меня. Провидение какое-то. Познакомить меня с тюремным шансоном — намёк, пригодится на будущее».

Незаметно пошел в каюту. Чтобы не разбудили Диану, закрыл окно.

Не спалось, слегка укачивало. Что-то снова тянуло на палубу, и он вышел подышать прохладным ночным воздухом.

Песни прекратились. Видать, руки устали первыми. Из-за стола звучали стихи. Похоже, это был «профессор»:

— …На улице мальчик сопливый,Воздух поджарен и сух,Мальчик такой счастливый,И ковыряет в носу.Ковыряй, ковыряй, мой милый,Суй туда палец весь,Только вот с эфтой силой,В душу свою не лезь…

— Ну, что ты всё старьё читаешь? — перебил его пристав. — Есенинские сопли. Лучше из современного, вот послушай:

— Я не знаю, как остальные,но я чувствую жесточайшуюНе по прошлому ностальгию,ностальгию по настоящему…

Читать дальше не дали. Кто-то невнятно произнес тост. Раздался звон посуды. Затем троекратное «ура!»

Михаил вернулся в каюту. Подумал, как удивительным образом в русском человеке сочетается пьянство и возвышенное. Стоит накачаться спиртным, и его тянет к искусству. Словно внутри, где-то глубоко, обязательно живет поэт, певец или композитор. Наверно горькая, шаткая, неуёмная история страны рождает в душах скрытую гармонию, помогающую выживать, думать о будущем, надеяться. Выстраивает внутреннюю защиту от наружной пошлости, лжи и мракобесия.

Опять вспомнил Питер: ностальгия по настоящему, ностальгия…

Немного подержал дверь открытой, чтобы каюта успела наполниться ночной прохладой, и, закрыв, лёг спать.

Диана приподняла голову:

— Меркель за стойкой?

— Ну, да. Боюсь, ему придется до утра стоять. Пока гости не упадут, — усмехнулся.

— Ляг поспи. Заходил Ганс. Сказал, что завтра подъем в четыре. Начнутся экскурсии. Надо будет завтрак готовить. Собираются куда-то плыть.

Шептались, словно боясь обратить на себя внимание русскоязычных гостей.

В четыре утра Ганс постучал в окно каюты. Диана поднялась, спустилась с койки. Стала одеваться. Наклонилась к Михаилу, поцеловала:

— Можешь поспать ещё полчасика. Справлюсь без тебя.

Через полчаса Ганс пришёл и за Михаилом. Кое-как объяснил, что Меркель всю ночь обслуживал русских и теперь отсыпается. Надо идти вместо него помогать.

Было ещё темно. Михаил вышел на палубу. На ходу налил себе чаю и выпил, прикусывая сухарем. Корабль стоял, упершись носом в берег. Канатом привязан за толстое бревно, торчащее из воды. Рядом с ним какое-то подобие пирса. Небольшой настил, сколоченный из досок, шириной в метр, тянулся к заброшенному покосившемуся сараю, едва держащемуся на плаву прямо у берега. Параллельно провисала толстая веревка, когда-то служившая для поддержания равновесия.

Только начинало светать. И в той стороне, где поднималось солнце, сквозь ветви деревьев угадывались очертания геометрических фигур, не свойственных фантазиям природы. Скорее всего, это были крыши небольших построек. Стояла тишь. Только редкие всплески о борт корабля и приглушенные сонные голоса пассажиров, выходящих к завтраку. Это были французы. Они пили чай, ели бутерброды, приготовленные Дианой.

Ганс возился в лодке. Подтянул её ближе. Переложил внутрь пластиковое ведерко, брезентовый мешок и связку хвороста. Показал Михаилу, чтобы поддерживал сходящих пассажиров, выдавал поролоновые сидушки, чтобы не простудили задницы, сидя на деревянных скамейках.

Когда французы уже сидели в лодке, к трапу вышел Виталик. Он был одет в оранжевый специальный непромокаемый костюм, какой используют рыбаки. На голове шляпа с опускающейся москитной сеткой. На руках перчатки с прорезями для пальцев. На плече — спиннинг. За ним появились остальные русские. Всех слегка покачивало. Физиономии помяты. Взгляды ошалевшие, словно не понимали, куда попали. Одеты аналогично. В специальную прорезиненную форму различных маскировочных расцветок. На ногах — зелёные сапоги от костюмов химической защиты с завязками на коленях. Бантики тесёмок, как на средневековых панталонах.

В своих плотных куртках выглядели неуклюжими инопланетянами в скафандрах.

— Что это нас в такой час подняли? — едва приподнимая веки и оглядываясь, спросил Борисыч. — Расстреливать ведут? За пьянство на корабле?

— Проще скормить пираньям! — хмыкнул Вадим. Посмотрел на молодого. Обратился к «профессору»: — Кузьмин, ты удочки взял?

— Не-а. Я спрашивал у Ганса, будет фиш? Он говорил — нет!