Война магов - Александр Прозоров

— Какие земли? — не понял Андрей.

— Вы же сами поставили крепость, князь! Аккурат перед Казанью, на правом берегу. И получилось так, что рубежи русские до этой самой крепости на восток и сдвинулись. Почти половину ханства вы к Москве прирезали. Победитель татар, конечно, князь Серебряный — но вот земли захватили вы. Без единого выстрела. Так вот, казанцы требуют от Шиг-Алея в знак дружбы с русскими эту крепость срыть. Иначе в ханах его видеть не хотят. А он ханом желает остаться.

— Как это, «в знак дружбы»?

— Чтобы русские крепость срыли, хотят. Какие могут быть крепости между друзьями?

— Зачем ты рассказываешь все это, барон? — мотнул головой Зверев. — Настроение на весь день испортить хочешь?

— Мы же друзья, князь, — вкрадчиво напомнил гость. — Почему бы и не упредить юного друга об ошибках? Опыт приходит с годами.

— А мы с государем одного возраста… Вот для кого ты стараешься! Хочешь, чтобы я все это пересказал царю?

— Я опасаюсь, Андрей Васильевич, что эти слухи не доходят до ушей Иоанна Васильевича. И что кто-то пытается направить царские взоры в иную сторону.

— В свите Иоанна есть предатель, я знаю, — кивнул Зверев. — Только не смог вычислить, кто именно. Ладно, я попытаюсь завтра попасть в Кремль.

— Государь пребывает в Александровской слободе, — извиняющимся тоном сообщил гость. — Но вы, Андрей Васильевич, я вижу, с дороги? Тогда я пойду, вам наверняка хочется отдохнуть.

Ральф Тюрго изобразил реверанс, помахав широкополой шляпой у самого пола, отступил за дверь и испарился так же бесшумно, как пришел.

— До свидания, дорогой, — тихо попрощался князь. — Все, что хотел, ты уже сказал…

Он забрал мешок с талерами со стола, открыл пустой сундук и кинул золото в угол. Настроения воспользоваться внезапным богатством не возникло.

— Значит, получается, крепость строил я, деньги тратил царь, победа досталась князю Серебряному, а воля в Казани все равно осталась татарская? — зачесал в затылке Андрей. — Русских рабов не отпускают, крепость русскую хотят снести, с поляками и османами сношаются, хотя при этом себя друзьями называют. И это называется победа? За что сражались-то?

Правда, как он понял, особых сражений с казанскими татарами за время этой странной войны так и не случилось. Около ста человек с обеих сторон полегло во время радостного бунта черемисов, кого-то побил Василий Серебряный-Оболенский — но тоже много крови не проливал. После чего Казань «замирилась», запросив себе в ханы данника русского царя. Но не впустив, между прочим, русских войск.

— Слова, пустые слова, — пробормотал Андрей. — Война ради нескольких лживых раболепных слов. Еремей, ты коня расседлал?!

Ярыга не ответил. Наверное, не услышал хозяйского оклика из глубин дома.

— Колокольчик нужно купить, а то недолго и голос сорвать, — решил князь. — Ладно, завтра поеду. Все же не ближний свет.

Разумеется, туркестанец мог пройти семьдесят верст, что отделяли Москву от Александровской слободы, и за один день — но что делать путнику в незнакомом месте поздним вечером? Поэтому ночевать князь остановился на постоялом дворе в Киржаче, под стенами древнего Введенского монастыря, основанного еще преподобным Сергием Радонежским, и к слободе подъехал лишь следующим днем, незадолго до полудня.

Все, что Андрей слышал ранее об этом месте, ограничивалось скромным: «Там, в селе, путевой дворец царь Василий построил». Однако то, что увидел князь, превышало все разумные ожидания. Прежде всего вокруг, куда ни падал его взгляд, везде шла работа. Копались рвы и ямы, возились камни и известь, ошкуривались бревна. Возникало ощущение, что здесь, недалеко от Москвы, спешно возводилась для царя новая столица.

Почти полторы версты Зверев ехал через гущу стройки, прежде чем увидел неподалеку от реки, на пологом взгорке, закинутый высоко над кронами деревьев золотой православный крест. Почерневшие от времени деревянные стены в два человеческих роста обнаружились позднее — они совершенно терялись в зарослях буйно разросшейся рябины. Ворота под двухшатровой луковкой оказались распахнуты, стража проводила гостя ленивым взглядом и не задала ни одного вопроса.

Вторым открытием для Зверева стало то, что в «придорожном сельце» обнаружился кремль. Ладно, крепость — их во многих селениях ставят. Но кремль внутри деревенской крепости размером с псковскую цитадель? Тем не менее он был: небольшой, отгораживавший всего два дома, в три жилья каждый. Здесь тоже кипела работа: старые деревянные стены обкладывались кирпичом.

Перед кремлем Андрей спешился, повел коня в поводу — однако ратники в сверкающих бахтерцах, с наведенными золотом нагрудными пластинами перекрыли ему путь:

— Кто таков, чего надобно?! — грозно поинтересовался один из воинов.

— Князь Сакульский, к государю с докладом. Поручение я царское исполнял.

— Я о том дьяку царскому передам, — кивнул стражник. — Коли дозволение получим, пропущу.

— Ты что себе позволяешь, боярин?! — возмутился Андрей. — Ты с кем разговариваешь? Я по делу государеву прибыл! Как останавливать меня смеешь?!

— И я дело государево делаю! — положил ладонь на рукоять сабли ратник. — Тут все царю служат. А он один, и с каждым слугой лично встретиться не может. Жди. Доложу. Коли пожелает тебя увидеть государь, то покличет. Коли нет — с подьячим речи свои вести станешь.

Зверев погладил рукоять своего клинка, прикусил губу, кивнул и развернулся. Не силой же прорываться в самом деле!

Между кремлем и рекой возвышалась белоснежная махина Троицкого собора: размером с половину футбольного поля, он словно вздымался из каменных волн. Арки наружной прогулочной галереи подпирали арки самого собора, из которых вырастал свод храма, а все это вместе украшалось высоченной золотой луковкой с вздернутым под самые облака крестом. Порталы укрывала столь тонкая, изящная резьба, что казалось — камень под пальцами мастера лепился подобно пластилину.

Андрей перекрестился на храм, пару раз обошел его кругом, спустился к реке, ополоснулся, напоил коня, вернулся обратно в крепость и подошел к кремлю.

— Ныне государю недосуг, — встретил его в воротах ратник в золоченой броне. — Весь в делах и хлопотах. Духовник его, батюшка Сильвестр, сказывал, донесет он дьяку Адашеву о твоих кручинах. Как время случится, тебя из Казенного приказа призовут.

Андрей понял, что остался с носом. Здесь не было боярина Кошкина, царского родича, что сам был вхож к государю и легко мог привести с собой друга или напомнить о нем Иоанну. Здесь не было кремлевских телохранителей, знавших князя Сакульского в лицо. Без друзей и знакомых при дворе Зверев оказывался так же далек от царских дел, как и обычный смерд в позабытой средь лесов деревне. Сам никто и звать его никак. Простой привратник не желал его узнавать и был непреодолим, как стена из мореного дуба.