Женщина, стоящая посреди - Михаил Арцыбашев

«Зачем он спрашивает?.. Не все ли мне равно теперь!..»

И всей силой обняла его шею своими обнаженными руками, от нежности и аромата которых у Арсеньева кружилась голова. Но он все-таки разнял ее руки и слегка отвел ее от себя, чтобы взглянуть в лицо.

— Но разве вы не знаете, что я женат… — с легким усилием проговорил он. — Ведь я не могу жениться на вас…

Нина побледнела, опять закрыла глаза и снова как-то особенно странно пожала голым плечом. Она старалась не слышать.

— Ведь все равно я скоро уеду и мы должны будем расстаться… Это вас не пугает?.. Значит, вы хотите быть моей любовницей?.. — нарочито грубо говорил Арсеньев, наслаждаясь этой пыткой и в то же время уверяя себя, что делает это сознательно, для того, чтобы отнять у нее все иллюзии, честно сказать всю правду и дать полную свободу поступить как хочет. Ему хотелось взять ее без обязательств и последствий, но не быть подлецом.

Из-под опущенных ресниц показались слезы, но девушка ответила только:

— Я знаю…

— И все-таки хотите быть моею?..

Нина молчала. Разве она знала?

— Вы придете ко мне?

Девушка кивнула головой.

— Когда? Завтра?

И как будто желая, чтобы он замолчал и не говорил таких ненужных холодных слов, Нина охватила его руками и губами закрыла рот.

XX

Какая это была большая и роскошная гостиница. Когда Нина торопливо шла по бесконечному красному ковру коридора, она сама себе казалась маленькой и жалкой в своем черном пальто, с маленькими ботинками, путающимися в длинном подоле юбки.

Почему она надела самое лучшее свое платье и самую красивую шляпу, Нина не могла бы сказать, но когда одевалась, знала, что так надо. И еще она надела гонкое свежее кружевное белье, и у нее было такое чувство, будто она делала что-то стыдное, но радостное. У большой белой двери, с бронзовой цифрой номера, который она помнила потом всю жизнь, Нина остановилась в минутном раздумье. Но по коридору послышались шаги и показался какой-то толстый господин, с удивлением посмотревший на женскую фигурку, прижавшуюся к запертой двери. В первый момент Нина не поняла, почему он так смотрит.

Арсеньев выглянул в коридор. Увидев Нину, он как будто растерялся и, прежде чем она успела заговорить, поспешно вышел в коридор и затворил за собою дверь. В первый момент Нина не поняла, почему он так смутился, но она вообще плохо соображала в это время.

— Здравствуйте, — упавшим голосом проговорила девушка.

Арсеньев с растерянным видом пожал ей руку и оглянулся на дверь.

— Вы не один? — вдруг поняла Нина и густо покраснела.

— Да, тут, у меня… — пробормотал он, подумал и, что-то сообразив, сказал: — Пойдемте сюда…

Нина пошла вперед, не зная, куда он ее ведет. Арсеньев тихо поддерживал и как будто подталкивал ее за локоть. Она шла совершенно бессознательно и подчинилась бы всему, что вздумалось бы Арсеньеву сделать над нею. Арсеньев отворил дверь соседнего номера и сказал:

— Посидите тут, Ниночка… Я их сейчас спроважу и приду за вами. Это номер моего приятеля… Помните того актера, который нас познакомил… Он сейчас в театре, и сюда никто не придет.

Нина шагнула в темную комнату. Остывший запах сигары и обстановки холостого мужчины охватил ее. Вес было так неожиданно, что она даже не соображала ничего.

Арсеньев притворил дверь в коридор… в темноте нашел и начал целовать ее. Нина отвечала машинально, точно не могла прийти в себя. Все это совсем не так представлялось ей.

— Так вы меня подождете? — спросил он торопливо и виновато.

— Только скорее… кто-нибудь придет!.. — прошептала Нина.

— Я сейчас, сейчас… — торопливо обещал он и вышел.

Нина постояла посреди темной комнаты, не зная, что делать. Освещенное с улицы, высокое окно привлекало ее внимание.

Когда Арсеньев вернулся в свой ярко освещенный номер, красивая женщина, известная драматическая артистка, встретила его подозрительным вопросом:

— С кем это вы там шептались?

— Да так… ерунда!.. — нетерпеливо ответил Арсеньев и махнул рукой.

Она не стала настаивать, ловко приподнялась, села ему на колени и, обняв одной рукой за шею, внимательно глядя на свои скрещенные в воздухе ноги, продолжала начатый разговор:

— Ну, так вот… я отказалась от этой роли, а теперь…

Арсеньев притворился, что внимательно слушает, но улыбка его была фальшива, а глаза нетерпеливы.

Нина сидела на окне в темном номере актера и смотрела вниз, на улицу. На освещенном фоне окна ее темная фигурка вырисовывалась странным черным силуэтом.

На улице горели огни, непрерывной черной толпой шли по тротуарам люди, проползали, точно приплюснутые к земле, автомобили, четко пролетали рысаки и экипажи. Прямо против окна пламенела огромная электрическая реклама кинематографа.

Нина смотрела на улицу и думала.

У нее не было определенных мыслей, как не было и сознания, что будет с нею и зачем она пришла сюда. В эту минуту не было даже и любви к Арсеньеву, который должен прийти и взять ее как вещь. Она только чувствовала, что это уже неизбежно, и что-то тяжкое невыносимо давило ее душу. Смутно мелькали в памяти инженер, Луганович, Вяхирев и другие знакомые мужские лица. Казалось, что их страшно много, и она одна, маленькая, растерянная, не способная сопротивляться, среди них. Все одинаково смотрели на нее, все хотели одного и того же, и она уже знала чего. Она шла к ним с каким-то мучительным вопросом, но ответа не было. Ей хотелось сказать так много, высказать то огромное, нежное и преданное, что было в душе, но они не слушали и только жадными, грубыми руками тянулись к ее телу, срывали платье, комкали, терзали, унижали ее. И мгновениями ей становилось жаль себя, слезы накипали на глазах, напряженно смотревших вниз, сквозь стекло, на огненную рекламу и беспрерывную реку людей, текущую по тротуарам.

Нина чувствовала, что в жизни ее совершается нечто ужасное, но не могла понять, что же это. То, что она пришла к Арсеньеву, чтобы стать его любовницей, а он не любит ее?.. Нет, это неважно. Это все равно.

Так что же?..

Был один момент, когда почудилось, что вот-вот она поймет все, и Нина отшатнулась от окна, чтобы соскочить с подоконника и уйти, но все опять запуталось и она осталась. Ну, не любит, ну, бросит… это не главное! Главное вот тут, у нее в груди, и это что-то большое и светлое. Но оно никому не нужно. Нужна она сама, которую можно целовать и ласкать. Может быть, так и нужно и иначе не бывает?.. Ну так и пусть. Все равно!..

Люди все шли и шли. Сколько их!.. Нине даже страшно стало. Никогда прежде она не отдавала себе отчета, сколько людей на свете. А ведь их миллионы, и все живут, куда-то спешат, что-то делают. Все страдают, любят, и каждый думает, что его страдания и его любовь неизмеримо больше и важнее, чем страдания и любовь всех других. Никто из них не знает, что здесь из темноты смотрит на них, скорчившись на холодном мраморном подоконнике, женская фигурка в нарядном черном платье. Какая, в сущности, она песчинка в этой человеческой реке. Так что же, если и ее унесет эта река? Может быть, уже много девушек и женщин сидели у этого самого окна, смотрели на человеческую реку и думали о том же. А где они теперь, что с ними?

Они представлялись Нине такими же маленькими и беспомощными и одинокими, как и она сама. И почему-то представилось еще, что они совсем теряются, исчезают в бешеной свалке беспощадной, жестокой, сильной, что-то знающей толпы мужчин, держащих весь мир в своих грубых, ни с чем не считающихся руках.

Если бы Нина прожила миллионы лет, она никогда бы не забыла этого темного номера, пропитанного запахом табака и незнакомого мужчины, этого огромного холодного окна, огненной бездушной рекламы, непонятной речи людей и самой себя, маленьким черным силуэтом выделяющейся на освещенном фоне стекла.

Она смутно слышала, как стукнула дверь в соседнем номере и мимо прошелестело женское платье. Потом довольно долго все было тихо, и вдруг кто-то вошел в комнату.

На осветившемся ее четырехугольнике Нина увидела и узнала Арсеньева. Он подошел к ней и на руках снял с подоконника.

— Заждались?..

— Нет, ничего… — машинально ответила Нина, еще не пришедшая в себя от своего странного забытья. Она последовала за ним, как автомат.

Опять прошли по тому же красному коридору, и Арсеньев впустил Нину в большой, ярко освещенный номер.

Здесь было светло, нарядно, хорошо пахло и на столе, покрытом разбросанными бумагами, стояло много цветов. Нина как вошла, так и остановилась посреди комнаты. Арсеньев сам снял с нее шляпу, и она даже не подняла рук.

— Какая вы нарядная!.. — сказал он, чуть-чуть улыбаясь.

Нина покраснела и быстро подошла к столу.

— Что вы тут пишете?.. — спросила она, низко наклоняясь над рукописями, чтобы скрыть от него лицо. Арсеньев сзади посмотрел на ее изогнутую гибкую фигуру и вместо ответа обнял ее и поцеловал в шею, среди завитков мелких душистых волос. Нина вздрогнула и пожала плечами, точно от холода, но не обернулась. Тогда Арсеньев лег локтем на стол и снизу взглянул ей в глаза.