Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник) - Владимир Першанин

Борис со злостью вспомнил червонцы, которые доставал без счета старшина. У Ходырева имелось всего двести рублей, на которые ничего не купишь, разве что стакан семечек. С такими невеселыми мыслями Борис уткнулся в обрыв. Село здесь кончалось, внизу расстилалась лесная пойма, виднелись озера, а километрах в двух – голубая лента Волги. Ветер срывал с одинокого тополя желтые листья, они кружились, падали на бревна, сложенные за плетнем. Борис закурил и стал уныло рассуждать, что сам он такой же одинокий, как этот тополь, и дни летят, как сухие листья.

После выхода из окружения Борис сделал попытку уйти из штрафной роты. Он был реабилитирован, получил прежнее сержантское звание и рассчитывал попасть в саперную или инженерную часть. Имел разговор с зампотехом автомобильной роты, тот нуждался в специалисте по электричеству, но попытку решительно пресек капитан Елхов.

– Борька, ты ведь завтра командиром взвода будешь. А у нас взводы, как роты. Какое к черту электричество, я представление на «Отвагу» послал.

Пришлось подчиниться. И с лейтенантом Маневичем сдружился, стал его помощником. Старшина Глухов, по своей хамовитости, сегодня Бориса за человека не посчитал, а во взводе Ходырева уважают. Даже проштрафившиеся офицеры спрашивают совета. А может, притворяются? Борис щелчком подбросил окурок и стал следить, как он падает с высокого обрыва.

– Ей, солдат, есть хочешь? – оторвал его от важного занятия чей-то голос.

За плетнем стоял парень в телогрейке. Порыв ветра закрутил окурок, он ударился о стенку обрыва, заискрил. Ходырев с минуту раздумывал, затем ответил:

– Нет. Мне возвращаться пора.

– Рыба жареная, домашнее винцо… пойдем.

Пришлось согласиться. К чему выламываться, если человек от души приглашает.

В Астраханской области умеют готовить рыбу, здесь она составляет главный продукт питания. В глубокой сковороде лежали целиком караси и лини, тушенные вместе с зеленью, луком и помидорами. Новый знакомый по имени Никита разлил по стаканам яблочное вино. Из-за отсутствия сахара оно оказалось кислым, как уксус. Борис с трудом одолел стакан и набросился на рыбу. Съел линя, за ним карася, поискал хлеб, чтобы макнуть в соус, но хлеба на столе не оказалось.

– Закусывай капустой, – посоветовал Никита, снова наливая кислятину. – Хлеба по двести граммов на карточки получаем, да и то не каждый день.

Капуста надоела в роте, а рыба понравилась. За стол присела мать Никиты, стала расспрашивать о службе. Насчет штрафной роты в селе ходили всякие разговоры, Борис, не спеша, объяснял, что это обычное воинское подразделение, сейчас идет формировка, но вскоре предстоят бои.

Пришла сестра Никиты, Катя, небольшого роста, с хорошеньким подкрашенным лицом. Села напротив, отломила кусочек рыбы, а Ходырев, желая произвести впечатление, рассказал о штурме высоты, боях и успешном выходе из окружения. Врать Борис не умел, хотя немного приукрашивал свои подвиги. Показал трофейные часы, сообщил, что его назначили помкомвзода и представили к медали. Рассказ вызвал неожиданную реакцию. Мать Никиты пустила слезу, жалела Ходырева и назвала его несмышленым дитем. Но если хозяйка говорила от души, то Катя язвительно усмехнулась:

– Вы такой герой, аж сидеть рядом неудобно. А чего же вас патрульные дезертиром называли?

Борис за сегодняшний день натерпелся достаточно. Вначале читала мораль девушка Вера, затем, как на пустое место, смотрела на него торговка Зина, теперь выделывается раскрашенная кукла Катя. Ходырев с достоинством ответил:

– Неприятно слышать такие обидные слова. Я, как помощник командира взвода, имею право на увольнение. Могу показать бумагу с печатью.

– Ой, да брось ты, сынок, – отмахнулась хозяйка. – Хоть бы и самовольно ушел на часок, чего тут страшного?

– Я и говорю, – продолжала добивать самолюбие Бориса красивая Катя, – захотелось пошататься, а тут патруль. Вы не бойтесь, у нас на окраине тихо, патрулей нет.

– Я пойду, – поднялся Борис.

– Куда? Вон рыбка на тарелке недоеденная. Или аппетит пропал?

– Ох, и язва ты, Катька, – возмутился Никита. – Поэтому тебя парни бросают.

– Это я их бросаю.

Ходырев уже надел шинель, туго подпоясался ремнем, исподлобья глянул на девушку. Она была хороша, зеленые глаза смотрели невинно и насмешливо. Эх, зря так получилось, ведь можно было подружиться. Не везет ему сегодня.

– Прощайте, – сказал он. – Вряд ли увидимся, нас в тылу долго не держат. Не поминайте лихом сержанта Ходырева, он не самый плохой человек на свете.

Прощание получилось несколько картинным, однако последние слова тронули девушку. Она вспыхнула, хотела что-то сказать, но промолчала и отвернулась к окну. Никита набросил телогрейку и вышел проводить гостя. На дворе уже стемнело. Парень шел, припадая на ногу. Борис спросил:

– Ранили, что ли?

– Нет, еще перед войной с сеялки свалился. Переживал страшно, хромым в семнадцать лет стал, а сейчас ничего, привык. Мои ровесники все в первый год сгинули, а я вот живу. Ну, прощай.

– Прощай, – крепко пожал ему руку Борис.

И зашагал по темной улице. Слабо светились небольшие окна, сырой ветер дул с Волги. А в доме, на краю обрыва, мать выговаривала дочери:

– Нельзя так себя вести. Хороший парень, при должности, зачем отталкивать?

– Ты меня, мама, посватать решила?

– А почему бы и нет. Он из наших краев, неженатый, грамотный…

– Мелкий, чумазый, – продолжила Катя. – Хватит!

В середине октября дни короткие.

– Подъем! – дурным голосом орал дневальный, которому надоело скучать, пока все спали.

За окном стояла все та же непроглядная ночь. Строились повзводно на знакомом скотном дворе, уже почищенном, годным для физкультурных и строевых занятий. За подъемом следили лично капитан Елхов или его заместитель старший политрук Воронков. Недавно вышел приказ о введении единоначалия. Комиссары и политруки стали заместителями командиров частей. Капитан Елхов мгновенно подмял под себя Воронкова и не давал ему никакой власти. А ведь совсем недавно политрук рулил сам, подчиняясь лишь политотделу. Воронков по-прежнему любил улыбаться, ничем не показывая своего раздражения.

– Веселее, чего копаетесь, – покрикивал он, – Луговой, становись в строй, не стесняйся.

Бывший капитан Луговой, громоздкий, с заплывшим лицом и густыми усами, терпеть не мог утренней зарядки, а особенно километровой пробежки по степной дороге.

– В атаку разок и без подготовки сбегаю, – говорил он, – а дальше на танке воевать буду.

С первых дней Луговой делал все возможное, чтобы уклониться от будущей атаки. Пытался попасть в помощники к политруку, стать каптером или санитаром, но теплые места были уже заняты. Маневич не поставил его и в командиры отделения.

– Рыхловатый ты, вперед не побежишь, а мне людей поднимать надо.

После пробежки и зарядки следовала уборка казармы, затем завтрак. Повар приготовил перловую кашу, или шрапнель, как ее называли. Единственным достоинством в ней было то, что она горячая, ни жира, ни масла не ощущалось. Тем не менее ели с аппетитом. Затем следовал чай, сегодня он был сладким. Все удивлялись, но причину знал лишь Ходырев. После неудачной увольнительной он подошел к старшине и потребовал:

– Ты разберись со своими помощниками. Сахару граммов тридцать полагается, не меньше. Куда он девается, не знаешь?

Прокофий Глухов хорошо провел время с молодухой Зиной, сегодня вечером снова собирался к ней. Препятствий, кажется, не предвиделось. С новым командиром роты и политруком он ладил. Елхов хоть и не жаловал тыловиков, видел, что старшина мужик расторопный, умеет выбить положенное для роты довольствие.

В мелочи Степан Матвеевич не вникал, кроме того, любил выпить. Специально для него Глухов доставал водку. Воронков же по своей привычке предпочитал не вникать в сложные вещи, старшина подкармливал его, и этого было достаточно. Но у Глухова имелись враги: щепетильный особист Стрижак и лейтенант Маневич. Теперь лез не в свои дела сержант Ходырев.

– Я разберусь с сахаром, – спокойно ответил Глухов. – Кстати, мы получаем половинную норму, можешь проверить.

Последние слова помимо воли Глухова прозвучали как оправдание. Кто такой Ходырев, чтобы проверять старшину роты? Чай стал слаще, а третий взвод не получил теплые портянки. Первому и второму взводам выдали, а третьему и четвертому нет. Возможно, случайность. Старшина ездил на склад, но не сумел их выбить. Зато привез из рыбацкой артели две бочки каспийской селедки, чему обрадовалась вся рота. Елхов любил закусить водку ломтиком жирной селедки и хвалил хозяйственного старшину.

А Борис Ходырев вспоминал красивую Катю и ругал себя, что не смог нормально поговорить с девушкой. Обиделся ни за что, психанул, вот и получай. Старшина Глухов, хоть и старик, а умеет вести себя с женским полом. Однако вскоре Борису стало не до Кати. Он попал в очень щекотливую ситуацию и не знал, как из нее выбраться. Ходырев в очередной раз пожалел, что остался в штрафной роте.