Убийца Шута - Робин Хобб

Я чуть не рассмеялся вслух.

Это правда. И каждый раз, когда я делал это, то обнаруживал, что история изменилась, ведь изменился мой взгляд на жизнь. Были несколько лет, где я казался себе героем, и другие времена, когда я чувствовал себя несчастным и несправедливо угнетенным.

На мгновение я мысленно перенесся в то время. Перед всем двором я преследовал убийц моего короля сквозь замок Баккип. Храбрый. Смешной. Глупый. Независимый. У меня не было выбора.

Молодой, предположил Чейд. Молодой и полный праведного гнева.

Боли и горя, уточнил я. Уставший от противоречий. Надоело быть связанным правилами, которым никто не следовал.

Это тоже, согласился он.

Внезапно у меня пропало желание думать о том дне, о том, кем я был и что сделал, и прежде всего, почему я это сделал. Все это было из другой жизни, той, которая уже не могла коснуться меня. Старая боль теперь бессильна. Верно? Я задал ему встречный вопрос.

Почему ты спрашиваешь? Хочешь записать воспоминания?

Возможно. Нужно хоть что-то делать, пока я выздоравливаю. Кажется, теперь я лучше понимаю, почему ты предупреждал нас о разумном использовании исцеления Скиллом. Но видит Эль, это захватило меня настолько, что сложно чувствовать самого себя! Одежда висит на мне так, что неловко за свой внешний вид. Я качаюсь, как соломенный человечек.

Внезапно я почувствовал, что он перевел разговор. Это почти как если бы он отвернулся от меня. Он никогда любил признавать свои слабости.

Когда ты писал, зачем ты это делал? Ведь ты всегда что-то писал.

Такой простой вопрос.

Это все Федврен. И леди Пейшенс. Писец, который учил меня и женщина, которая стремилась стать мне матерью. Они оба часто говорили, что кто-то должен написать подлинную историю Шести Герцогств. Я решил, что они ждут этого от меня. Но каждый раз, когда я пытался писать о королевстве, я заканчивал писать о себе.

А ты думал о том, кто бы это прочитал? Твоя дочь?

Еще одна старая рана. Я ответил честно.

Во-первых, я не думал, что о том, кто будет это читать. Я писал для себя, как будто искал смысл в процессе. Все старые сказки, какие я слышал, имели смысл: побеждало добро или, возможно, герой трагически погибал, но его смерть что-то меняла в мире. Так что я описывал свою жизнь как сказку и искал в ней счастливый конец. Или смысл.

Я задумался. Через много лет я вновь вернулся к мальчику, ученику убийцы, который служил семье, никогда не признающей его как сына. Вернулся к воину, сражавшегося топором против кораблей, полных агрессоров. Вернулся к шпиону, человеку, служившего своему пропавшему королю, когда вокруг царил хаос. «Неужели все это было со мной?» — удивлялся я. Так много жизней. Так много имен. И всегда, всегда я мечтал об ином.

Я снова вернулся к Чейду.

Все годы, когда я не мог поговорить с Неттл или Молли, я иногда говорил себе, что когда-нибудь они смогут прочитать мои записи и понять, почему я не был с ними. Даже если бы я не вернулся, возможно, в один прекрасный день они узнали бы, что я всегда этого хотел. Так что, во-первых, да, это было похоже на длинное письмо к ним, объясняющее все, что удерживало меня.

Я сжал стены, не желая дать Чейду почувствовать мысль, что, возможно, я не был достаточно честен в этих ранних попыток. Я был молод, я простил себя, да и кто не выставит себя в наилучшем свете, когда рассказывает свою историю тому, кого любит? Или свои оправдания тому, кого он обидел. Я выбросил эту мысль и вернул вопрос Чейду.

А для кого бы ты написал мемуары?

Его ответ потряс меня.

Может быть, это верно и для меня. Он сделал паузу, и когда снова заговорил, я чувствовал, что его мнение обо мне в чем-то поменялось. Возможно, я напишу для тебя. Ты как мне как сын, или почти сын, что оно и то же. Может быть, я хочу, чтобы ты знал, кем я был в молодости. Может быть, я хочу объяснить тебе, почему я сделал твою жизнь такой, какой сделал. Может быть, я хочу, оправдаться за принятые мной решения.

Понимание потрясло меня, и даже не то, что он говорит со мной, как с сыном. Он искренне верит, что я не знаю и не понимаю причин, по которым он учил меня, несмотря на все его вопросы? Хочу ли я, чтобы он объяснился? Думаю, нет. Я придержал свои мысли, пытаясь придумать ответ. Тогда я почувствовал, что он забавляется. Мягкая насмешка. Это был наглядный урок?

Ты думаешь, я недооцениваю Неттл. То, что ей не нужно или не хочется, чтобы я полностью ей открылся.

Правда. Но я также понимаю желание объясниться. И, что сложнее для меня, понимаю, как ты заставлял себя сесть и сделать это. Я пытался, потому что считаю, что это нужно сделать больше для себя, чем для кого-то еще, кто может прийти после меня. Может быть, как ты говоришь, вложить какой-то порядок или смысл в мое прошлое. Но это сложно. Что записать, а о чем умолчать? С чего начать рассказ? Что должно стоять на первом месте?

Я улыбнулся и откинулся на спинку кресла.

О чем бы я не начинал писать, в конце концов я начинаю писать о себе. Внезапно меня озарило. Чейд, я хотел бы, чтобы ты написал это. Не для объяснений, но просто потому что так часто думал о тебе. Ты мне мало рассказывал о своей жизни. Вот… как ты решил стать королевским убийцей? Кто учил тебя?

Сквозь меня прошел поток ледяного ветра, и на мгновение мне показалось, что я сейчас задохнусь. Так же внезапно, как и начался, он исчез, но я почувствовал, как быстро Чейд поднял стену. За ней были темные, тяжелые воспоминания. Возможно ли, что у него был наставник, которого он боялся так же, как я боялся Галена? Гален был больше заинтересован в попытках тихо убить меня, чем научить чему-либо. И так называемому мастеру Скилла это почти удалось. Под видом создания новой Скилл-группы в помощь королю Верити для борьбы с пиратами красных кораблей, Гален побоями и унижениями почти разрушил мой талант к магии. И подорвал преданность группы к истинному королю Видящих. Гален был инструментом королевы Дизайер, а затем принца Регала. Они пытались избавиться от бастарда Видящих и возвести Регала на престол. Темные дни.

Я знал, что Чейд мог почувствовать, когда я задумываюсь. Я признался ему, надеясь немного его отвлечь.

Что ж. Говоря «старый друг», я не имел ввиду годы.

Только «друга». Кстати, о старых друзьях. Ты что-нибудь знаешь об одном из них? О Шуте?

Он сознательно резко изменил тему, чтобы поймать меня врасплох? Это сработало. И когда я опять скрылся за стеной, мой защитный порыв сказал ему, все, что я пытался утаить. Шут. Я многие годы ничего о нем не слышал.

Я обнаружил, что смотрю на последний подарок Шута, камень, где он вырезал нас троих: себя, меня и Ночного Волка. Я поднял руку к нему, а затем передумал. Я никогда больше не хотел видеть изменения, произошедшие с его улыбкой. Я не хотел помнить его таким. Мы долго путешествовали по жизни вместе, пережили тяготы и близость смерти. Больше, чем просто смерти, подумал я. Мой волк умер, мой друг ушел, не простившись, и с тех пор не давал о себе знать. Быть может, он решил, что я мертв. Я отказывался думать о его собственной смерти. Это невозможно. Он часто говорил мне, что намного старше, чем я думаю, и, предполагается, проживет дольше, чем я. Он ссылался на этот факт как на одну из причин его ухода. Он предупредил меня, что уезжает, когда мы расстались в последний раз. Он полагал, что должен освободить меня от связи и обязательств, чтобы я, наконец, занялся своей собственной жизнью. Но незавершенное расставание оставило рану, и за эти годы рана стала своего рода шрамом, ноющем при смене погоды. Где он сейчас? Почему он так и не послал никакой весточки? Если он верил, что я мертв, зачем он оставил подарок для меня? Если он верил, что я жив, почему не связался со мной?

Я отвел глаза от резного камня.

Я не видел его и не получал ничего с тех пор, как оставил его на Аслевджале. Это было… сколько, четырнадцать лет назад? Пятнадцать? Почему ты вдруг спросил?

Я так и думал. Ты же помнишь, как меня интересовали сказки о Белом Пророке, задолго до того, как Шут объявил себя таковым.

Помню. Впервые я услышал об это от тебя.

Я удерживал свое любопытство на коротком поводке, не задавая вопросов. Когда Чейд впервые начал показывать мне записи о Белом Пророке, я посчитал их еще одной странной религией из далеких мест. Эду и Эль я понимал достаточно хорошо. Эля, бога моря, беспощадного и требовательного, тревожить было не желательно. Эда, богиня сельскохозяйственных угодий и пастбищ, была по-матерински щедра. Но даже к этим богам Шести Герцогств Чейд научил меня проявлять почтение, как и к Са, двуличному и двуполому богу Джамелии. Поэтому его увлечение легендами о Белом Пророке озадачило меня. Свитки предсказывали, что в каждом поколении рождается бесцветный ребенок с даром предвидения и способностью влиять на ход мира манипуляциями большими и малыми случайностями. Чейд был заинтригован этой идеей и легендами о Белых пророках, которые предотвращали войны или свергали королей, создавая небольшие случайности, вызывавшие лавину перемен. Одна история повествовала о Белом Пророке, который тридцать лет жил у реки, просто чтобы предупредить одного путешественника в определенную ночь, что мост обрушится, если он попытается перейти по нему во время шторма. Путешественник, как оказалось, должен был стать отцом великого генерала, который сыграл важную роль для победы в битве какой-то далекой страны. Я полагал, что это все очаровательный бред, пока не встретил Шута.