Сыночкина игрушка - Валерий Лисицкий

Развернувшись, Пашка умчался в свою комнату, громко топая и вихляя всем телом, а мужчина снова ощутил острую тоску. Много лет назад его сын действительно взялся бы за игрушки. Сейчас, скорее всего, устроится на кровати и будет мастурбировать, фантазируя о запертой в погребе девушке.

— Ну, ничего… — Андрей Семёнович быстро потёрся лицом о предплечье. — Ничего. Девчонка это всё исправит, всё будет хорошо…

36.

Почти сутки прошли с той поры, как Катины родственницы забили тревогу. Долгий летний день катился к вечеру. Наступило время ужина и, хотя ни Марина, ни Света голода не ощущали, за стол они уселись. Чтобы напомнить себе и друг другу, что они всё ещё семья.

Марина, по-прежнему обиженная на младшую сестру, заново переживала произошедшее между ней и Андреем Семёновичем. Неужто и правда промелькнуло нечто, чего раньше у неё ни с кем не бывало? Неужели такой видный мужчина обратил на неё внимание? Неужели? Неужели?..

А Света не начинала разговор потому, что думала о другом. В её голове билась одна простая мысль: вторая ночь. Наступала вторая ночь, которую её дочь должна провести в лесу. Сможет ли она согреться? Сумеет ли забраться на дерево в случае опасности? Не ранена ли она? Ест ли хоть что-то? Не замерзает ли она?.. Тысячи вопросов, один страшнее другого. И самым ужасным среди всех этой массы существовал один, который Света старательно гнала от себя, но никак не могла избавиться от него: не виновата ли она сама в Катиной пропаже? Тем или иным образом…

Такими, закрывшимися в собственных маленьких мирках, их и застал участковый, заглянувший проведать переживающую несчастье семью. Дверь открыла Марина, быстро и почти грациозно вскочив со своего места за столом, едва заслышав стук. Уж в чём, а в умении изображать хорошую мину при посторонних, как бы плохо ни шли дела, ей отказать было никак нельзя.

— Проходите, Валентин Георгиевич! — громко произнесла она, хватая полицейского за локоть, словно боясь, что тот убежит. — Будете ужинать? На службе-то, наверное, не успели, да?

Слегка опешив от такого напора, которого совсем не ожидал от убитых горем людей, он осторожно освободил руку и отказался от еды. За стол, впрочем, присел, пододвинув табуретку от входной двери. Форменная фуражка со стуком упала на грязную клеёнку, привычно брошенная на стол. Долгое время полицейский молчал, не зная, с чего начать разговор. Молчали и женщины, медленно возвращаясь к реальности.

— Заходили к вам? Ну, из участка? — произнёс, наконец, Валентин Георгиевич.

— Заходили, — ответила Марина коротко. — Рано утром сегодня. Ты как не в курсе-то оказался? Светку же возил к лесу?

Она не собиралась грубить полицейскому, но чувствовала, что тот непонятным образом раздражает её. После небольшой паузы женщина продолжила:

— Вы с новостями какими, Валентин Георгич? Или так, проведать?

Полицейский крякнул и неопределённо поводил рукой в воздухе. Он и сам толком не знал, по делу зашёл или просто проведать. Поначалу он планировал рассказать им о работе волонтёров, которых проведывал несколько раз в течение дня, но отказался от этой идеи. Ведь тогда пришлось бы рассказывать и о том, что случилось с городским сумасшедшим. А Марина, как он знал, чудаковатого старика недолюбливала.

— Узнать, может, чем помочь вам смогу?.. — неуверенно пробормотал он.

Марина раскрыла рот, чтобы ответить, наверняка что-нибудь неприятное, но её опередила Светлана:

— Можете… — прошептала она. — Дочку мою найдите, чтобы всё нормально стало…

Крупная слеза повисла на концах Светиных ресниц, качнулась, и с тихим стуком упала на стол. Участковый подхватил фуражку и поднялся. Он хотел было ответить заученную фразу, что они с волонтёрами делают всё возможное, но лишь поперхнулся ею. Кивнув на прощание, он молча шагнул к выходу.

37.

Выйдя на улицу, Валентин Георгиевич поёжился, словно только что побывал на морозе. По долгу службы ему не раз приходилось общаться с семьями пропавших людей, но обычно у него не возникало такого тягостного чувства. Беды сплачивают людей, забываются дрязги и конфликты. Но между сёстрами, видимо, пролегла слишком глубокая пропасть, через которую даже пропажа родственника мосты навести не способна. Находясь в тесной кухне, он буквально кожей чувствовал тоску и дискомфорт.

— Да уж… — невесело хихикнул участковый. — Девочка для них важнее была, чем…

Важнее, чем что, он так и не придумал. Занятый невесёлыми мыслями, полицейский брёл по кривой улочке, с двух сторон стиснутой заборами, над которыми виднелись пышные шапки бузины и сирени. Солнце клонилось к закату, жара медленно спадала, уступая место прохладе и свежести. Скоро зажгутся фонари, примерно каждый третий, и большая часть городка погрузится в непроглядную сельскую тьму. Полицейский представил, какая темень по ночам стоит в лесу, где кроны деревьев заслоняют звёзды, и почувствовал пронзительную грусть. Девочка там совсем одна, каково-то ей? О чём она думает, если каким-то чудом сумела продержаться в глухой чаще больше суток без еды и воды? И, что куда важнее, к чему она вернётся, если её найдут волонтёры? Представить её родню любящей и заботливой, радостно суетящейся вокруг чудом спасённой девчонки, у него никак не выходило…

Валентин Георгиевич шагал, не осмысляя дорогу, и доверившись своим инстинктам в выборе пути. Как и любой полицейский, даже занимающий такую неблагодарную должность, никак не связанную с оперативной работой, он обладал развитой интуицией, которую его коллеги называли между собой «чуйкой». Возможно, именно эту чутьё, свойственное хищникам и охотничьим псам, и привело его к низкому старому дому за забором из ржавой сетки-рабицы.

Осознав, где находится, участковый замедлил шаги и остановился так, чтобы его не особенно было заметно с участка. Он ещё не до конца решил, доверяет ли мрачным пророчествам и надуманным обвинениям дядьки Митяя. Но неопрятный толстяк Андрей Семёнович, и в этом полицейский старался оставаться честным перед самим собой, вызывал у него смутные подозрения. Не связанные напрямую с Катей, нет. Но этот мужик, на первый взгляд такой простой и ухватистый, хотя и угрюмый, вызывал у него смутное беспокойство. С бывшим охотником явно творилось что-то неладное, и это не касалось одних только регулярных избиений умственно отсталого сына. Глядя через забор на то, как Андрей Семёнович копается под капотом машины, Валентин Георгиевич внезапно ясно представил себе, как тот такими же движениями ковыряется во внутренностях трупа, лежащего перед ним с распоротым животом.

Торопливо тряхнув головой, участковый поправил фуражку и направился дальше по улочке, намереваясь дома выпить рюмку водки и лечь спать. Ему пришлось много ходить пешком в последнее время, и ноги, натёртые неудобными туфлями, нещадно ныли.