«Ныне и присно» - Константин Мартынов

— Люди второй день не кормлены — много ли наработают?

Швед буреет от подобной наглости. Широко разинутый рот беззвучно глотает воздух. Боевая, со вшитыми стальными пластинами, перчатка до скрипа обтягивает кулак. Швед медленно, ожидая увидеть плеснувшийся в глазах помора страх, отводит руку…

— Бей, не стесняйся! Ноне твоя власть, — криво усмехается Заборщиков.

Облитый черной кожей кулак выстрелил в лицо помора… Заборщиков отступил на полшага, но устоял.

— Накорми людей и дай отдохнуть, немчуры каянской веслами махать надолго ли хватит? — повторил он и провел языком за щекой.

Под ноги шведу летит выбитый зуб.

— Geitmukk! — прошипел Кафти, потирая ушибленный кулак. — Slaghin ryz — onyttera händer! At sla illa — at sla dö got! /Козье дерьмо! Русских бить — руки портить! Не бить убивать надо! (древнешведск.)/

— На яхт, пыстро! — прорычал он на привычном уже ломаном русском. — Тфа часа спать, потом мало-мало есть и рапотать!

Конца фразы Сергей не услышал — он уже спал.

Рассеивается дымка, открывая уютный полумрак маленького ресторанного зальчика — из тех, где в стоимость блюд входит возможность пообщаться без воплей попсы и отвязно балдеющих недоумков.

Напротив Шабанова двое: вальяжный господин в темно-сером идеально сидящем костюме — породистое лицо, уложенная волосок к волоску прическа, благородно седеющие виски… этакий стареющий светский лев, и напряженно подавшийся вперед бородатый джеклондоновский тип в ручной вязки свитере с растянутым воротом, открывающим простенькую фланелевую рубашку.

Пообочь, глядя на истекающую прозрачной слезой семгу и вазочки с черной икрой, сопит Венька. На Леушине тесноватый школьный костюм, шею сдавливает галстук, на конопатую физиономию налеплена скучающе-надменная мина…

— Да вы ешьте, не стесняйтесь! — подбадривает Вальяжный, не притрагиваясь, однако, ни к одному из украшающих стол деликатесов.

Рядом с затаившимся в укромной нише столиком бесшумной тенью возникает официант, перед глазами Шабанова на миг зависает тощая, как элитная топ-модель, бутылка с незнакомой этикеткой. Вальяжный чуть заметно кивает. Тихо булькая льется в бокалы вино.

Дождавшись когда официант уйдет, Бородатый что-то говорит Вальяжному. Общаются по-норвежски.

— Так вы утверждаете, что никаких чертежей не существует? — переводит Вальяжный. В голосе медово сочится благожелательность.

— Зачем они мне? — пожимает плечами Тимша. — Шняки и отец мой строил, и дед…

Тимша! Вот оно что! Сергей заворочался, пытаясь вылезти на поверхность…

— Вас что-то тревожит? — тут же спрашивает Вальяжный, пристально вглядываясь в лицо Шабанова.

Нет, вылезать рановато. Сначала надо разобраться, что здесь происходит. Сергей затих, готовый в любой момент перехватить управление телом — хватит, накатался предок, пора и честь знать!

— Нет… а должно?

Тимшиной невозмутимости можно позавидовать. Ведь почуял же серегино присутствие. Не мог не почуять!

— Что вы, что вы! — добродушно усмехается Вальяжный. Я целиком на вашей стороне!

— Тогда зачем вам чертежи? — холодно спрашивает Леушин. — Мы не чертежи продаем — лодку. О ней и говорить надо. И о цене.

Оба-на! Парни затеяли международный бизнес. Круто. Не лопухнулись бы — эта добродушная акула кого хочешь не икнув схряпает. По холеной морде видно.

Вальяжный неторопливо пригубил наполненный официантом бокал. Ни Тимша, ни Венька не шевельнулись.

«Что ж они не жрут-то, а? Хоть бы хлеба кусок! Намазать булочку маслицем, икорочки сверху… Дайте пожрать, гады!» Сергей потянулся за вилкой… хотел потянуться, жаждал! Рука по-прежнему недвижно лежала на колене.

— О цене… — задумчиво тянет Вальяжный. — Согласитесь, десять тысяч долларов — деньги немалые… особенно кэшэм… Вы же предпочитаете кэш?

«Чего?» — Тимша недоуменно поворачивается к Леушину… Стоит ему раскрыть рот, и образ серьезных людей псу под хвост. Плакали тогда денежки — кто ж лохам платит? «Наличкой, дубина! Жабьими шкурками! — взрывается Сергей. — из рук в руки, без налогов и сборов в пользу голодных чиновников!»

Тимша внутренне вздрагивает — кому приятен ор засевшего в голове чужака? Впрочем, он тут же приходит в себя — видать, ждал гостя-то…

«Серега? Ты? А я шняку продаю! Как там наши? Заборщиков еще сердится? — незаконченные вопросы и бессвязные восклицания — шквалом на голову. Сталкиваются, налезают друг на друга — успевай распихивать, чтобы не захлебнуться. — Где вы? А я… кстати, что такое «жабьи шкурки?»

«Шкурки? — цепляется за последний вопрос Сергей. — Заморские деньги — толковые люди обозвали, оно и прижилось. Ты лучше о другом — кэш, это почти незаконно, тебе крючок в наживке подсовывают.»

Вот… сказал, а сам подумал, мол, откуда столько заботы о влезшем в чужое тело предке? О другом надо — о возвращении. Хватит, намыкался! Как там дела, видите ли интересуется… иди и посмотри!

Вроде ни слова не сказано, даже мысленно, а Тимша съежился, как от удара… это он здесь такой храбрый — думает, раз мечом в морду не тычут, значит и бояться нечего… Щас! Что Вальяжный, что Кафти… еще посмотреть, кто хуже.

«Скажи, пусть деньги через банк проводят — Леушин поймет, о чем я.»

Тьфу! Словно кто за язык тянет. Какие подсказки? Гнать Тимофея надо — в прошлое, к любимому Заборщикову!

— Мы предпочитаем вести дела через банк, — послушно повторяет Тимша.

Вальяжный удивленно вздергивает брови.

— Через банк? У вас есть счет? Документы на шняку? Юноша! Вы не понимаете, как это затянет дело!

— Ничего, мы не спешим, — включается в игру что-то сообразивший Леушин. — А документы у нас есть — до последнего чека.

Вальяжный впервые хмурится. Бородатый, от нетерпения ерзая по мягкому стулу, ждет перевода.

— Kva vil de ha? — не стерпев вынужденной отстраненности, спрашивает он. /Что они хотят? (совр. норв.)/

— Offisiell transaksjon og overførsel gjennom kontoer. — неохотно сознается Вальяжный. — Tru meg, Tor, eg forbereder heller dokumentar meg sjøl enn startar med denne oppstuss. /Официальной сделки и проводки денег по счетам. Поверь, Тур, мне проще сделать документы самому, чем затевать эту возню! (совр. норв.)/

Бородатый холодно щурится, от былой небрежности не остается и следа, теперь любому видно, кто за столом хозяин.

— Eg vil ha denne båt. No! Det bryr ikkje meg kvor du kjøper den! De vil det gjennom banken? De har rett på det! швед делает паузу и бросает на собеседника ироничный взгляд. — Ærleg talt, eg forstår dem. /Я хочу эту лодку. Сейчас! И мне плевать, как ты ее купишь! Хотят через банк? Имеют право! Честно сказать, я их понимаю. (совр. норв.)/

Разговор по-норвежски затягивается, Тимше скучно и немного тревожно. Чтобы отвлечься он делает бутерброд.

«Давно бы так! — Серегин вопль едва не взорвал череп. — Икры побольше! И масла, масла!»

Вальяжный, словно услышав, поворачивается в его сторону, звериный оскал растягивает жирно блестящие губы.

— Хфатит спать, сопаки! Пора рапотать!

Ресторанный зал смазывается, уходит из фокуса, маслом в казахском чае растекается вожделенный бутерброд…

«Стой! Куда? Мы так не договаривались! Я не хочу-у!!!»

— Плохой монах — сопсем плохой! Нелься мноко спать! Голофа полеть путет… спина полеть путет!

Кнут раскаленным прутом впивается в кожу… Шабанов не может сдержать вскрик.

«Сволочь! Гнида! Чтоб ты сдох!!! Чтоб у тебя…»

Сергей вскочил, давя рвущийся наружу вопль. В шальных глазах до сих пор ресторанный зал — вот он — протяни руку! Нет… уже не дотянешся… вместо кабака — опостылевший яхт, вместо метрдотеля — гнусный швед… и никаких надежд.

— Тфой ета, monker! — идущий вдоль поморов финн сует кусок поросшей зеленью лепешки и прокисшую норвежскую селедку. — Сначала ета, потом рапотай! Секотня мноко рапотай!

На запивку — забортная вода. Сергей закрывает глаза память еще удерживает запах дорогого французского вина…

Кафти сдержал слово — заданный ритм еще до полудня насухо выжал остатки сил. Ветер, попутный до Каяниборга, обернулся встречным, заставил убрать паруса. Вся работа — на плечи, на стертые до кости ладони…

К полудню Шабанов мечтал о смерти. Небытие казалось избавлением — ни боли, ни горечи… покой… после нечеловеческих мук — блаженный покой.

Смерть не пришла.

Когда швед внезапно переложил румпель, уже смеркалось. Яхт свернул к правому берегу, вошел в речушку-приток.

Сиплое «и-и р-раз!» выматывает жилы… мир почернел… Вечер? От зажженного на носу яхта факела по воде бегут блики, прячутся в прибрежном кустарнике… им хорошо — они могут сбежать…

Скрипят уключины, плещет о борт волна… тело работает без участия мозга… отделившийся разум превращается в арену для… как бы помягче… размышлений.