Третий должен уйти - Владимир Колычев

Мне захотелось покинуть здание через запасной ход, сесть в машину и уехать. В конце концов, я собирался уже уходить… Но все-таки я удержал себя и остался в кабинете. Если это люди Шильника, надо будет сказать, чтобы они приходили завтра, как и договаривались. А если они будут требовать деньги сейчас, я пойду в отказ, чего бы мне это ни стоило. Менты заявятся завтра, а сегодня некому будет проследить за мечеными деньгами…

В административное здание вошли все трое, но ко мне в кабинет вломились только двое. Видимо, третий остался в приемной сдерживать охрану. Но эти двое и без него могли нагнать страху Налитые кровью глаза, запугивающие оскалы, бычья сила в движениях.

— Ты здесь главный? — спросил громила с маленькими глазками на широкоформатном лице.

— Главный, — кивнул я. — Поэтому прошу мне здесь не тыкать.

— Чего?!

— А того! — разозлился я.

Надоели мне эти бандитские рожи. Надоело терпеть их выходки. Да и кулаки вдруг зачесались…

— Борзеешь, мужик?

— Ты нормально разговаривать можешь? Ведешь себя как дикарь!

Я готовил себя к серьезной драке. Злость — плохой советчик, но силы она придает. И смелости. А там и моя охрана подключится. Главное, подать пример.

И громила почувствовал мой боевой настрой, поэтому решил сменить тактику.

— Ну, ты в натуре! — усмехнулся он, глянув на меня с иронией повелителя.

— Я тебя не знаю.

— Сагайдак я. Локтевские мы. Завод у нас твой.

— Это не ко мне, это к моей «крыше», — вроде как успокаиваясь, сказал я.

— Так нет больше у тебя «крыши», — усмехнулся Сагайдак.

— Кто тебе такое сказал?

— Сдохла твоя «крыша». В морг ее увезли.

— В морг? — похолодел я.

В морг могли отвезти Шильника — если Олег его порешил. Он мог это сделать, но чем это закончилось для него самого? Может, менты взяли, а может, и братва зацепила…

— Нет больше Шильника! — ухмыльнулся бандит.

Он всем своим видом давал понять, что это его работа. Я должен испугаться, потому как вслед за Шильником в морг могли отправить и меня самого.

— Шильника нет? — переспросил я, изображая вздох облегчения.

— Шильника.

— А еще думаю, как это весь РУОП могли в морг увезти. Так не бывает!

— РУОП? — озадачился Сагайдак.

— Это я про свою «крышу»… Не хотел я с ментами завязываться, но бес, как говорится, попутал. Это все из-за вас.

— Из-за нас? — вытянулся в лице бандит.

— Ну а кто бойню с горанской братвой устроил? Менты ко мне подъезжали, спрашивали, то, се… Короче, все закончилось тем, что они предложили мне «крышу»… А вам завод мой нужен?

— Ну, завод… — Сагайдак, рассеянно глянув на меня, вынырнул из напряженного раздумья.

— И сколько вы хотите снимать, в процентном выражении?

— Пятнадцать. Со всей твоей фирмы.

— Менты пять всего берут… Ну, плюс премия. За «мокрые» дела.

— За какие дела?! — скривился Сагайдак.

— Ну, я так понял, что, если на меня кто-то наедет, они до суда доводить не будут, — напропалую и вдохновенно врал я. — Загрузят в автобус, вывезут за город, там и похоронят. С меня только премия и лопаты.

— Лопаты? — Голос у бандита дрогнул.

— Ну, надо же как-то вас закапывать… Э-э, в смысле не вас… Или вы будете настаивать на своем?

— Ну, сейчас нет… Мы тут чисто проездом… Со старшим поговорим, он скажет… — занервничал бандит.

— А откуда проездом?

— Глянуть надо было, «замочили» Шильника или нет.

— А кто его «замочил»?

— Ну, ясно, что не мы…

Как раз это было и неясно. Сначала Сагайдак давал понять, что Шильника убили с подачи локтевской братвы, а сейчас, когда дело запахло ментами, включил «заднюю».

— А где «замочили»?

— На хате у него… — Сагайдак осекся, возмущенно глянув на меня. — Слышь, а ты не много вопросов задаешь?

— Да нет, просто интересно.

— Интересно будет потом. Когда мы насчет ментов пробьем. Заказывай гроб с музыкой, если ты нам тут лажу впарил…

— Это не лажа.

Бандит угрожающе зыркнул на меня и рванул на выход, увлекая за собой своего напарника.

Только бандиты убрались, как появились мои охранники.

— Ну, и хрена вы пришли? — спросил я.

— Э-э, у вас все нормально? — жалко пробормотал один.

Я махнул рукой, прогоняя парней. Уволить бы их за профнепригодность, но где же других найти, которые бандитов не боятся?

— Вахтеры! — бросил я им вслед.

Не будут они рисковать за меня здоровьем, и я должен был это понимать.

Это Курдов готов воевать с бандитами, на свой страх и риск. Задумал избавить завод от Шильника и сделал это — возможно, на контуженую голову, а может, из каких-то своих соображений — идейных или меркантильных. Если он, конечно, не маньяк, которому нравится убивать…

А возможно, и не Курдов убил Шильника. Хотел, но не успел, локтевские его опередили…

А погиб Шильник у себя дома. Так это или нет, в любом случае нужно проверить информацию, а заодно пробить, не засветился ли где Курдов…

Я позвонил руоповцам, которые взяли надо мной шефство, рассказал о бандитском наезде и добавил, что представил их как свою «крышу». Дескать, хотят они того или нет, но им придется взять меня под свою опеку. Они в принципе были не против… И главное, я узнал от них, что Шильника действительно убили в своей квартире. И не застрелили, а задушили. Он открыл дверь, кто-то ударил его в нос, вырубил, а потом хладнокровно задушил. Кто это сделал — вопрос. Но, возможно, менты что-то знали, просто не хотели мне об этом говорить. Или тайна следствия тому виной, или меня уже взяли под подозрение…

Руоповцы подъехали на следующий день. Насколько я понял, меня никто ни в чем не подозревал. И о Курдове не спрашивали. Более того, я выяснил, что в убийстве подозревали локтевских. Мы обговорили детали нашего сотрудничества, заключили устную сделку, и я даже выплатил небольшой аванс.

Менты взяли меня под свою «крышу», в надежности которой можно было усомниться. Бандиты ведь тоже не давали никаких гарантий безопасности. И менты могли подвести, поэтому идея о собственной силовой структуре не отпала…

Машина тихонько катила по шоссе. Мы проехали всего два километра и свернули в сторону Архиповки, еще столько же, и будет кирпичный завод. Но туда мы с Симой даже не станем заезжать. Осмотрим наш дом, и я отвезу ее к родителям. Может, и сам там останусь. Что-то устал я за последнее время — и физически, а еще больше морально.

Три дня прошло с тех пор, как на меня наехали локтевские. Их сейчас прессуют менты — им не до меня. И горанским сейчас непросто. Ни те меня не трогают, ни другие, может, и пронесет…

И о Курдове ни слуху ни духу, как в воду парень канул…

— О чем ты все время думаешь? — спросила Сима.

Я ничего не сказал. Нежно улыбнулся и мягко взял ее за руку. В ней вся моя жизнь, и я чувствовал себя последним подлецом за свой обман.

— Почему ты молчишь?

— Проблемы у меня, о том и думаю.

— У тебя всегда проблемы, — вздохнула она.

— Работа такая.

— У всех работа. У мамы работа, у тебя… Ты сегодня никуда на ночь не уедешь?

— А куда я могу уехать?

— Ну, ты же иногда уезжаешь…

— Твой отец почему печень посадил? Потому что с людьми работал. И я с людьми работаю. А чтобы они у меня кирпич купили, нужно хорошо себя вести. — Я выразительно щелкнул пальцем по своему горлу.

— Да я понимаю… Только вот мама…

— Что, мама?

Теща у меня та еще штучка. Вроде ничего, ничего, а потом вдруг как найдет на нее и начинает ядом плеваться. То ей не так, это… Особенно ей не нравится, что я локтевский и честовский заводы на себя оформил. Дескать, если я заработал деньги на их заводе, то должен был и Платона Андреевича в долю взять. А еще лучше, Симу. Как будто она не жена мне, которая в случае чего, тьфу-тьфу-тьфу, станет моей наследницей. Впрочем, если она заводилась, то сама же себя и одергивала…

Платон Андреевич еще жив и даже умирать вроде как передумал, но его конь борозду не пашет — ни мелко, ни глубоко. Марина Павловна еще относительно молодая, а в тридцать шесть лет бабе мужик нужен, может, тогда успокоится…

— Да так, ничего…

— Нет у меня любовницы! — сделав над собой усилие, отрезал я.

— Я что-то говорила про любовницу? — вскинулась Сима.

— Мама твоя говорила.

— Откуда ты знаешь?

— Я маму твою знаю!

Вряд ли Марина Павловна хотела разрушить наш брак, но язык у моей тещи такой же раздвоенный, как и ее сознание, — могла и ляпнуть. Возможно, из зависти. Сама она на стороне не ночует, а хочется. Я мужским своим нутром чую, что хочется. Но я ничем ей помочь не могу…

— Ну, мама может глупость сказать, — кивнула Сима.

— Любовница — это от слова «любовь». А я люблю только тебя, и больше никого.

Здесь я не врал, во всяком случае, так считал. К Лизе у меня не любовь, а страсть. И я не страдаю по ней. Нет ее, и хорошо. Возможно, я даже откажусь от нее, если она снова позвонит и назначит встречу. Есть такое желание — на верхнем уровне. Но есть еще и низовые инстинкты…