На внутреннем фронте. Всевеликое войско Донское (сборник) - Петр Николаевич Краснов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но были сведения и менее оптимистические. Они говорили, что Петроградский гарнизон – ничто, с ним и сами большевики не считаются. Он не выступит ни на чьей стороне и ничего делать не будет. Опора большевиков – матросы и красногвардейцы, т. е. вооруженные рабочие, которых будто бы больше ста тысяч. Рабочие очень воинственно настроены и хорошо сорганизованы. Из Кронштадта в Неву пришла «Аврора» и несколько миноносцев. Большевистские вожди распоряжаются с подавляющей энергией и организуют все новые полки при полном бездействии правительства и властей. Верховский, Полковников и все военное начальство находится в состоянии растерянности и лавирует так, чтобы сохранить свое положение при всяком правительстве.
Я это видел и в Гатчине. В Гатчине находилась школа прапорщиков. Почти батальон молодых людей отнюдь не большевистского настроения. Но начальство ее выступить с нами отказалось. Самое большее, что они могли взять на себя, – это поставить заставы на дорогах и наблюдать за внутренним порядком в городе. Офицеры авиационной школы все были с нами, но боялись своих солдат и могли только дать два аэроплана, которые полетели в Петроград разбрасывать мои приказы «командующего армией, идущей на Петроград», и воззвания Керенского.
Эшелоны с войсками приходили туго. Пришло еще две сотни 9-го Донского полка и пулеметная команда, полсотни 1-го Амурского полка и совершенно мне ненужный штаб Уссурийской конной дивизии.
– А где нерчинцы? – спросил я у генерала Хрещатицкого.
– Главкосев Черемисов оставил их в Пскове для охраны штаба фронта, – отвечал Хрещатицкий.
– Да ведь вы получили категорическое приказание отправить их в Гатчину.
– Главкосев приказал командиру полка, и они высадились, – отвечал начальник дивизии.
В распоряжения Керенского и мои вмешивались сотни лиц. Ставка – Духонин – бездействовала, была парализована. Из Ревеля примчался ко мне офицер и передал мне, что начальник гарнизона отменил погрузку 13-го и 15-го Донских полков «впредь до выяснения обстановки». Ни 37-й пехотной, ни 1-й кавалерийской дивизий, ни частей XVII корпуса не было видно на горизонте. Тщетно справлялся я по всем телеграфам Николаевской дороги. Никаких эшелонов на север не шло. Приморский полк в Витебске отказался исполнить мой приказ.
Таково было отношение начальства – именно начальства, – т. е. Черемисова в Пскове, начальника гарнизона в Ревеле, Духонина в ставке, командира ХVII корпуса и начальников дивизий – 37-й пехотной и 1-й кавалерийской, к выступлению большевиков. Никто не пошел против них.
Отозвалась только Луга: 1-й осадный полк в составе 800 человек решил идти на помощь Керенскому и погрузился в Луге. Да уже ночью ко мне пришел отличный офицер, капитан Артифексов, которого я знал по службе в 1-м Сибирском полку, командовавший теперь броневым дивизионом в Режице, и обещал придти ко мне на помощь со своими броневыми машинами.
Разъезд, шедший на Пулково, встретил застрявший броневик «Непобедимый» и, не долго думая, атаковал его. Команда «Непобедимого» бежала, и он достался нам. В авиационной школе нашлись офицеры добровольцы, которые взялись исправить броневик и составить его команду. К 11-ти часам вечера он был доставлен на двор Гатчинского дворца, и офицеры принялись его чинить.
К вечеру 27 октября я имел: 3 сотни 9-го Донского полка, 2 сотни 10-го Донского полка, 1 сотню 13-го Донского полка, 8 пулеметов и 16 конных орудий. Т. е. моих людей едва хватало на прикрытие артиллерии. Всего казаков у меня было, считая с енисейцами, 480 человек, а при спешивании 320. Идти с этими силами на Царское Село, где гарнизон насчитывал 16 000, и далее на Петроград, где было около 200 000, – никакая тактика не позволяла; это было бы не безумство храбрых, а просто глупость. Но гражданская война – не война. Ее правила иные, в ней решительность и натиск – все; взял же Коршунов с 8-ю енисейцами в плен полторы роты с пулеметами. Обычаи и настроение Петроградского гарнизона мне были хорошо известны. Ложатся поздно, долго гуляют по трактирам и кинематографам, зато и утром их не поднимешь; захват Царского на рассвете, когда силы не видны, казался возможным; занятие Царского и наше приближение к Петрограду должно было повлиять морально на гарнизон, укрепить положение борющихся против большевиков и заставить перейти на нашу сторону гарнизон. Ведь – опять-таки думал я – идет не царский генерал Корнилов, но социалистический вождь – демократ Керенский, вчерашний кумир солдатской толпы, идет за то же Учредительное собрание, о котором так кричали солдаты…
Я собрал комитеты. В этой подлой войне они мне были нужны для того, чтобы и то, что у меня было, не развалилось. Высказал свои соображения. Казаки вполне согласились со мною.
На 2 часа утра 28 октября было назначено выступление.
XIX. «Взятие» Царского Села
В 2 часа мне доложили, что отряд готов. На площади перед дворцом в резервной колонне стоял казачий полк, батареи вытянулись по улице. Я объехал ряды. Все было в порядке. Головная сотня по моему приказанию вытянулась вперед, бойко застучали копытами по грязному шоссе лошади дозорных казаков. За второю от головы сотнею потянулись, громыхая, казачьи пушки. Гатчина притаилась. Нигде – ни огонька, нигде не светится ни одна щель ставни. Вряд ли спала она в эту тревожную ночь, когда быстро стучали конские копыта по камням и тяжело гремели и звенели пушки.
Было темно. Я попробовал вести отряд переменными аллюрами, но батареи отставали, – пришлось идти шагом. Отошли четыре версты, остановились, слезли, подтянули подпруги и пошли дальше. В восьми верстах от Гатчины, – не доходя деревни Романова, остановились. В чем дело?
Впереди застава – рота стрелков. Не пропускает. Что же делает? – Разговаривает.
Прорысил мимо меня дивизионный комитет с подъесаулом Ажогиным. Такая «война» была мне противна, но при малых моих силах приходилось покоряться: она была выгодна для меня.
Разговоры затягиваются, время идет. Близок рассвет. Я командую: «шагом марш» и еду к заставе. На середине шоссе – три офицера-стрелка и несколько солдат.
– Сдавайтесь господа, – говорю я им ласково.
– Уже сдают винтовки, – говорит мне командир головной сотни.
Мы едем дальше. В предрассветных сумерках видна выстраивающаяся рота без оружия. С поля, из наскоро нарытого окопа подходят люди, несут и отдают казакам винтовки. Путь свободен.
– Куда прикажете вести людей? – спрашивает меня офицер-стрелок.
– Оставайтесь в деревне до обеда, отдохните, а после
