Крона огня - Владимир Свержин

– Господин инструктор! – воскликнул он, отпрыгивая в сторону, чтобы уклониться от каменной глыбы этак в половину его роста высотой. – У нас тут рыбий скелет.

– Ценное наблюдение.

– И труп хаммари с языком.

– Лучше б вы его просто языком взяли. Труп-то нам зачем? – Еще один камень рухнул совсем неподалеку. – Что у вас там вообще происходит? Начался сезон перелетных валунов?

– Не, это Фрейднур вход в пещеру разгораживает.

– А, стало быть, субботник у него. Ладно, давай по порядку: шо у тебя за объедки?

– Вот, – сэр Жант радостно продемонстрировал длинную плоскую гибкую пластину рыбьего хребта. – Баляр сказал, что она похожа на абарский меч.

– И шо? У меня вон кулаки похожи на молот советского герба, я ж по этому поводу торжественных шествий не устраиваю. Баляру можно, он человек дикий, охотится на четвереньках. У них клинки из костей – это верх развития технологий. Но ты-то потомок крестоносцев, чемпион всего, чего ни попадя, по историческому фехтованию, ты-то должен знать, из чего куются мечи! – Он вдруг осекся, после паузы потребовал: – А ну-ка, покажи мне, шо там за трофей.

– Вот, – сэр Жант поднес к глазам странную пластину, согнул ее, отпустил, и та выпрямилась, как ни в чем не бывало.

– Слушай, реально, занятная штуковина. Тут Дагоберт что-то пытался втолковать, что абарские клинки вовсе не булат, что они живые, буквально, обладают сознанием. А шо, ежели предположить невероятное: внутри данной, с позволения сказать, кости имеется некий, условно говоря, мозг. Благодаря ему и получаются навороченные клинки, которые сами знают, что и как рубить.

– Странно как-то звучит, – не сдержавшись, усомнился сконфуженный принц Нурсии.

– Странно – не то слово. Абсолютно бредово! А вдруг так и есть?

Глава 10

Вооруженный знанием познает и все прочие виды вооружения.

Прикинуться тяжело больным, тем паче израненным, для Бастиана не составило ни малейшего труда. В школьные годы он частенько притворялся несчастным мучеником, чтобы в иезуитском пансионе, где проходил азы обучения, вместо песчаника науки поглощать что-нибудь более удобоваримое и вкусное для питания мозга. Врожденный артистизм помогал ему в такие мгновения выглядеть столь несчастным, что суровые фельдфебели воинства Христова оставляли болезненного юношу выздоравливать по воле Господа. Воля обычно была сильна, и выздоровление наступало, едва закрывалась дверь за блюстителями школьного порядка.

Вот и сейчас Бастиан выглядел так, будто получил по лбу не сухим поленом, а как минимум кувалдой. Взгляд его был расфокусирован, драматический стон срывался с помертвелых губ.

– Вы поймали его? – шептал менестрель, вцепившись в рукав кольчуги Мустафы тонкими, но крепкими пальцами. – Он хотел убить благородную даму Брунгильду! Скажите, что вы поймали его!

– Нет, – досадливо буркнул доверенный человек казначея франков, стряхивая с рукава чужой захват. Последние часы этот чернокудрый певец несказанно раздражал его. Он бесил и тем, что первым увидел затаившегося врага, и тем, что догнал его, в отличие от опытных в ратном деле стражников Элигия. Даже тем, что пострадал, защищая супругу хозяина, пусть и не слишком любимую, но все же хозяйку.

Конечно, по мнению самого Мустафы, полученная мальчишкой рана была совершенно пустяковая. Он сам и головой не мотнул бы, получив такую. Однако много ли такому мозглявому птенцу нужно? Больше всего Бастиан сейчас бесил его тем, что, будто по кругу, по-ослиному упрямо, твердил один и тот же вопрос: «Поймали или нет?» Мустафа и рад был бы изловить душегуба, однако тот каким-то дивным образом не оставлял следов, будто вылез из-под земли и под землю же и ушел. Однако кому об этом расскажешь – не поверят, заявят, что плохо искал. И потому всю дорогу до Форантайна личный страж казначея, сцепив зубы, терпел невнятные бормотания менестреля, ожидая, когда тот придет в себя и сможет рассказать в деталях и подробностях все, что видел. Без описания врага в Париж лучше даже не возвращаться. Конечно, для успокоения хозяина более подошла бы отсеченная голова коварного злодея, но до этого хорошо было бы знать, к чьим плечам она приделана.

Когда, наконец, кортеж достиг резиденции геристальского дома, раненый был размещен в комнате местного лекаря. Сейчас его в замке не было. Вместе со многими другими домашними слугами он находился в Париже, но койка для страдальца нашлась. Бастиана перенесли в небольшую сводчатую келейку неподалеку от надвратной башни. Когда дверь за стражниками и прислугой затворилась, он, как ни в чем не бывало, открыл глаза, приподнялся на локте и начал озираться, чтобы понять преимущества и недостатки позиции. Дверь, подвешенная на петлях из толстой сыромятной кожи, не имела засова, при необходимости ее подпирали колом, тот и сейчас стоял в углу без дела. Что ж – без задвижки плохо, но кол при случае не помешает. Менестрель поднялся, стараясь не шелестеть душистым сеном, устилавшим пол, тихо подошел к двери кельи, прислушался, затем выглянул в коридор.

Не обнаружив там стражи, начал, держась в тени, почти бесшумно двигаться к выходу из башни. Замок Форантайн был ему знаком, хотя по большей мере со стороны темницы. И надо сказать, нынешние апартаменты нравились Бастиану куда больше, чем подвал, заваленный прелой соломой. Но времени предаваться сибаритству не было: следовало придумать, как избавиться от лишних глаз, ушей, а заодно и от их хозяев. Иначе посиделки мадам Брунгильды с юным менестрелем вызовут грандиозный скандал и, вероятно, попытку упечь «изменщицу» в монастырь. Элигию такой повод только на руку. Так что, как, по утверждению Рейнара, говорили в инквизиции: «Не надо палить агентуру!»

Он приоткрыл дверь, ведущую во двор, совсем чуть-чуть, как будто от порыва ветра. Дежуривший неподалеку стражник повернул было голову на тихий скрип, однако, не увидев ничего подозрительного, отвел глаза. Ему было на что смотреть и без того. Во дворе разыгрывалась сцена, достойная пера драматурга: посреди выметенного плаца, уперев руки в боки, ожившей статуей богини возмездия красовалась благородная дама Брунгильда, перед ней непоколебимой стеной – Мустафа.

– Я немедленно желаю оказать помощь раненому! – от природы хорошо поставленным трубным гласом, на весь замок орала жена казначея. – Как ты смеешь останавливать меня?

– Мне велено следить, чтобы вы не разговаривали с чужими мужчинами и блюли супружескую верность.

– Ты в чем это меня обвиняешь, негодяй?! Да я велю тебя на кол посадить!

– Я исполняю волю своего и вашего господина.

– Господина?! Кто здесь говорит о моем господине?! Этот замок принадлежит геристальскому дому, я его хозяйка! И ты не смеешь прекословить мне!

– Я вынужден буду доложить об этих словах мастеру Элигию. – Мустафа поморщился, в глубине души сознавая, что эта ссора не сулит ему ничего хорошего.

– Говори, что пожелаешь, – надменно скривила губы владетельница Форантайна. – Но я также поведаю ему, что из всех, кого он послал охранять меня, никто и в ус не дул! Лишь только юный менестрель действительно оказался способным защитить меня. А его хваленые телохранители способны только праздных гуляк в Париже распугивать! Я прикажу бросить вас здесь в темницу и отошлю гонца к моему дорогому Элигию и к моей доброй подруге мадам Гизелле, пусть передаст, что вы вступили в тайный сговор с врагами, чтобы убить меня. Что ты зыркаешь, как сыч? Да-да, только лишь потому твои люди не догнали подосланного убийцу, которого без труда настиг мальчишка-песнопевец, что были в сговоре с душегубами! Я потребую для вас пытки огнем и водой, пока вы не сознаетесь в злодеянии. Я пошлю вас на дыбу, а потом вас разорвут дикими конями. – В голосе Брунгильды слышались мечтательные нотки. Духовное родство с гарпией не осталось без последствий.

Мустафа насупился, но промолчал. Конечно, бросить его и его людей в темницу здесь было бы не просто. Хотя гарнизон замка и состоял из трех десятков стражников, не считая полутора дюжин вполне боеспособных слуг, но его люди готовы были себя дорого продать. Однако, проиграв или победив, он непременно был бы втянут в мерзкую историю, в которой хозяину проще всего пожертвовать неприметным слугой, пусть даже и преданным, как он. И все ради того, чтобы взбалмошная хозяйка не смогла исполнить свою нелепую прихоть.

– Я не могу пустить вас одну к чужому мужчине, – сквозь зубы процедил вольноотпущенник, – но если вы согласитесь взять с собой одну из пожилых служанок, дабы она блюла вашу честь, и согласитесь, чтобы за дверью дежурили стражники вашего супруга, я сочту, что вы действуете разумно и милосердно.