Колибри - Сандро Веронези

раз спросит, он выложит все как на духу, но вот только Ирена – тоже фатальность – не стала задавать ему больше вопросов: она развернулась и быстро вышла, точно так же, как вошла, оставив его валяться на кровати, и он был не состоянии встать и перевернуть пластинку на патефоне, поскольку Laughing закончился и иголка безжалостно царапала последнюю канавку долгоиграющей пластинки (If I Could Only Remember My Name[34]).

Шиирр. Шиирр. Шиирр.

Как сложилась бы его жизнь, если бы он ответил на вопросы Ирены или если бы она задала еще один, последний? И, главное, как сложилась бы жизнь Дуччо Киллери?

В самом деле, потому что возможно, возможно, разговор с Иреной об этом безумном случае не позволил бы ему в дальнейшем говорить о нем с кем-либо другим; если бы он признался ей, единственной, умнейшей на свете, в своих сомнениях о существовании мира оккультных сил, к которому имел отношение его друг детства, возможно, это помогло бы ему их развеять. Марко ждал, что на днях сестра вернется к разговору, но напрасно – Ирену это больше не интересовало. Он ждал, что на его след выйдут, что его допросят власти и журналисты, и тогда об этом совпадении станет известно всем, неважно, хочет он того или нет, но никто в связи с этим так и не объявился. Он попробовал отыскать слова, чтобы по крайней мере поговорить со своим другом, но таких слов не существовало, и друг его перестал быть ему другом. Наконец он попробовал сам нести это бремя, но, увы, и здесь не преуспел. Перед тем как уехать на каникулы, рассказал обо всем двум старым общим друзьям – подленько и неуклюже, – ребят этих в последнее время он почти не видел, но ради такого дела как бы случайно встретил – хотя, конечно, это была не случайность. После ужина пошел специально в бар на площади Кармине, где, как он знал, они собирались, и выложил им все в каком-то исступленном восторге, как бывший наркоман, решивший вернуться на иглу. Двум старым друзьям, с которыми можно было поговорить лишь об общем прошлом, о старых забавах, о пламенных увлечениях, о давних бравадах Неназываемого… Правильно поступить он не смог, поэтому совершил ошибку. Худшую из возможных.

Что же он натворил?

Ошеломив их и даже больше – приведя их в состояние шока, – он рассказал то, что скрывал уже два месяца, чего никому не говорил; а им рассказывал запросто, словно они из одной компании, словно он был с ними всегда заодно – как будто не он неустанно боролся с их суеверием и цинизмом, превратившими Дуччо Киллери в человека с дурным глазом. Он в точности повторил слова, которые Неназываемый произнес тогда в самолете («Вы все покойники и хотите моей погибели»); с невероятным состраданием изобразил летальный вздох облегчения ничего не ведавших стюардесс, когда они выпускали их из самолета; нарисовал самого себя как человека, пережившего глубочайшее духовное потрясение – того, кто-получил-божественный-знак. Все это было на него непохоже, и действительно, он вовсе не собирался этого делать или, во всяком случае, не для этого сюда явился, но в тот вечер, разговаривая с двумя старыми друзьями и переваливая на них свою ношу, он удивлял их, как никогда еще никого не удивлял, и преуспел. Тем самым он сдал друга, спасшего ему жизнь, бросил на произвол судьбы, с которой годами боролся и которую всячески отрицал, – судьбы, от которой Дуччо Киллери не отделается с той минуты до конца своих дней.

На следующий день, ощущая себя мерзко и невероятно легко, он уехал на море, где влюбился в Луизу Латтес.

Досадная описка (2009)

ср., 20 мая

Добрый вечер, прощу прощения за беспокойство,

скажите, это по-прежнему номер

доктора Марко Карреры?

20:44

Да, это мой номер. С кем имею честь?

20:44

Приветствую вас, доктор Каррера! Это Каррадори, бывший психотерапевт вашей, надеюсь, бывшей жены. Надеюсь, что не беспокою вас спустя столько времени, но если это так, то прошу сказать мне об этом откровенно и считать, что я вам никогда не писал. Но если это не так, я бы вас очень просил указать мне удобное время, когда вам можно позвонить, завтра или послезавтра, или когда вам будет удобно, хотелось бы перекинутся парой слов

20:45

Можете позвонить мне завтра ок. 9.30,

но при одном условии

20:49

Каком?

20:49

Верните мягкий знак в слово «перекинуться»

20:50

Я по-дружески, не обижайтесь

20:50

Прошу прощения. Описка

До завтра. Спасибо

20:54

До завтра

20:54

Как оно было (2010)

– Слушаю вас.

– Здравствуйте, доктор, это звонит Каррадори.

– Здравствуйте.

– Можете сейчас говорить?

– Сейчас могу.

– Я вас действительно не беспокою?

– Нисколько. Как поживаете?

– Неплохо. А вы?

– Я тоже неплохо. Мда…

– Отлично! Я рад и счастлив.

– Скажите мне вот что, доктор Каррадори, вы вчера не обиделись на мое замечание о мягком знаке? Я пошутил, но с этими мессенджерами не разберешься, когда человек шутит и когда говорит серьезно.

– Ну что вы! Мне стало стыдно, это точно, я вообще-то грамотно пишу, а вчера невесть почему вышла ошибка.

– Бывает, ничего страшного. Я поразмышлял над своим замечанием, и оно показалось мне довольно грубым, мы ведь почти не знакомы.

– Не беспокойтесь, я даже не подумал обижаться. Вы же мне сами сказали, что это была шутка.

– Тем лучше. Чем могу быть полезен?

– Ну чтобы не тянуть кота за хвост, расскажите мне лучше, как оно было, если вы, конечно, не против.

– «Оно» что?

– Ваша жизнь. Жизнь вашей семьи все эти годы.

– Ничего себе.

– Да. Хотя, наверное, будет лучше, если я расскажу о себе. Годится?

– Да, конечно.

– Дело в том, что через несколько месяцев после того, как я… короче, после нашей встречи, десять лет назад, я бросил свою профессию. Раз и навсегда. Как ножом отрезал. Строго говоря, это называется выгоранием. Упрощая, могу сказать, что мне не удалось вписаться заново в систему правил, которые я нарушил, явившись тогда к вам на работу.

– Выходит, в этом моя вина.

– Нет, это ваша заслуга. Представляете, я больше не понимаю, как можно быть психоаналитиком. Я был несвободен. Психоанализ – это ловушка.

– Это вы мне говорите? И чем занимаетесь теперь?

– Неотложной психологической помощью. Работаю в