На Большом Каретном - Фридрих Незнанский

Еще в тот момент, когда Ирина Генриховна въезжала во двор дома, на первом этаже которого располагалась мастерская Толчева, она встретила машину «скорой помощи», которая увозила труп Бешметова, и когда, миновав волнующуюся толпу, вошла в подъезд, то увидела только очерченный мелом силуэт убитого, который сразу же бросался в глаза.

Да еще небольшую лужицу крови в том месте, где Бешметов ударился головой о выложенный кафельной плиткой пол.

И сморщилась невольно при виде крови. Подсыхающая лужица темнела под металлической дверью, за которой находилась мастерская Толчева, и это, естественно, не могло не вызвать определенных ассоциаций.

Сначала Юра Толчев с женой, теперь его сосед сверху... Не слишком ли много трупов для одного дома в центре Москвы, не говоря уж об одном подъезде?

На нее обратил внимание спускавшийся по лестнице молоденький лейтенант в форме.

– А вы что застыли, гражданка? – командирским баском спросил он. – Крови не видели? Кстати, вы на каком этаже живете? Может, слышали чего или видели?

– Не слышала, – призналась Ирина Генриховна. – И не видела.

Лейтенант заскучал, и в его глазах можно было прочесть явное разочарование. И не надо было лишних слов, чтобы понять то, что он хотел бы сейчас сказать: «Так какого черта здесь крутишься, если ничего не знаешь?» Однако он все-таки сообразил, что перед ним женщина, причем не пьяница и не бомжиха, заповедь которых – «кто рано встает, тому Бог подает», и уже на полтона ниже, но все тем же командирским баском приказал:

– Тогда ступайте, ступайте отсюда. Непонятно разве, что люди работают?

«Люди... – хмыкнула Ирина Генриховна. – Он, выходит, „люди“, а те, кто живут в этом доме... так, не пришей кобыле хвост. Вот же гусь красноперый!»

Она уже хотела было выдать лейтенанту короткий, но внушительный монолог, однако вовремя сдержалась, откровенно пожалев парня. На втором этаже хлопнула дверь, послышались мужские голоса, затем шаги, и она увидела начальника МУPa, неторопливо спускавшегося по лестнице.

– Гражданка! – повысил голос лейтенант, мечтавший, видимо, о досрочном повышении по службе. – Я же вам понятным языком сказал: ступайте.

– В чем дело, лейтенант? – остудил его пыл Яковлев, заметив Ирину Генриховну.

– Да вот тут... вот... – зарделся бронзовой краской лейтенант, сообразивший, видимо, что из-за своего излишнего усердия вляпался в дерьмо, однако начальник МУРа уже не слушал его.

– Рад вас видеть, Ирина Генриховна. Не ожидал, что так быстро приедете.

Она развела руками: мол, а чего тут удивляться? На часах рань апрельская, пробок нет, оттого и кайф на дорогах.

Яковлев повернулся лицом к лейтенанту:

– Свободен!

Исполнительному лейтенанту не надо было повторять приказов, и, когда его спина высветилась в дверном проеме, Яковлев произнес негромко:

– Надеюсь, Александр Борисович предупредил вас относительно «Глории»?

– Вы имеете в виду, чтобы мы не засветились перед следователем прокуратуры? – усмехнулась Ирина Генриховна, вспомнив предупреждение Турецкого «боком может выйти».

– Совершенно точно, – развел руками галантный Яковлев. – Впрочем, может быть, это даже к лучшему. С сегодняшнего дня вы в штате МУРа.

– Как... уже? – растерялась Ирина Генриховна.

– А чего тут удивительного? – пожал плечами Яковлев. – Я выполнил свое обещание, ну а вы... Как говорится, помолясь, да на передний край.

Он улыбнулся, однако тут же посерьезнел лицом.

– Кстати, вы уже утрясли этот вопрос в училище? – Почему-то коренные москвичи как называли Гнесинку училищем, так и продолжали ее величать, видимо не применяя к ней столь высокое слово, как «академия».

Она помедлила с ответом. И врать не хотелось, и в то же время уже боялась, что начальник МУРа изменит свое решение, признайся она, что еще не говорила с ректором относительно своей дальнейшей судьбы. Во-первых, он бы просто не понял ее, посчитав, что у бабенки в преддверии женского климакса крыша поехала, да если бы и понял, то раньше середины лета, то есть когда закончится учебный год, ее бы никто не отпустил.

– Да как вам сказать... – пожала она плечами.

– Ясно, – кивнул Яковлев. – Тогда давайте договоримся так. Поначалу вы будете задействованы только на убийстве Бешметова, и вы сами определитесь со своим свободным временем, ну а ближе к лету, если, конечно, не пропадет желание работать в МУРе, мы уже введем вас в основной штат. Согласны? – как о чем-то давным-давно решенном спросил Яковлев.

– Господи! Конечно.

– В таком случае представляю вас начальнику убойного отдела как криминалиста-психолога, который будет проходить у него практику, ну а пока что... – И он кивнул на очерченный мелом силуэт. – Есть какие-нибудь соображения?

Ирина Генриховна пожала плечами:

– Пока только одно: подобных совпадений не бывает. То есть случайное убийство, – она сделала смысловое ударение на слове «случайное», – единственного, по существу, потенциального свидетеля, который мог хоть что-то сказать по факту двойного убийства, здесь не имеет места быть. Я имею в виду откровенное убийство Марии Дзюбы и замаскированное убийство Толчева.

Начальник МУРа удивленно смотрел на Ирину Генриховну. «Стажер-психолог» сразу же брал быка за рога.

На втором этаже, в квартире убитого, старший оперуполномоченный убойного отдела МУРа капитан Майков записывал показания дочери Бешметова, немолодой женщины, уже принявшей, судя по всему, пригоршню успокоительных таблеток. В цветастом байковом халате, из-под которого выглядывала голубенькая ночнушка, она сидела напротив Майкова и, то и дело вытирая ладошкой набегающие на глаза слезы, отвечала на вопросы капитана.

Потускневший от горя голос, заплаканные, опухшие от слез глаза, которые кричали, казалось, о дикости происшедшего, скорбный наклон головы и полпачки домашней аптечки, вываленной на стол, – все это Ирина Генриховна видела впервые и невольно остановилась в дверном проеме.

– Продолжайте, – кивнул Яковлев вскочившему было со стула капитану, однако видно было, что тот уже сбился с мысли, и он попросил негромко, обращаясь к женщине:

– Если можно, начните, пожалуйста, сначала. С того момента, как услышали, что ваш отец открывает дверь.

Антонина Владленовна посмотрела на сидевшего перед ней опера и, только когда тот утвердительно кивнул, заговорила все тем же тусклым, бесцветным голосом:

– Да, в общем-то, и рассказывать особо нечего. Просто... просто я услышала, как вышел из своей комнаты отец... – Ей, видимо, было трудно вспоминать происшедшее, и она скорбно замолчала, сложив на столе руки. Потом вдруг словно вспомнила, о чем ее просили, и подняла на Яковлева наполненные болью глаза: – Он обычно не спит в это время, иной раз даже на кухню выходит, чтобы чаю себе вскипятить, так что я даже не придала этому никакого внимания. Но когда услышала звук проворачиваемого в замке ключа и скрип осторожно открываемой двери...

– В какое время это было?

– Около пяти, в начале шестого. Но чтобы точно... точно я не могу сказать.

– И ваш отец боялся, что разбудит вас?

– Да, мне кажется, что именно так.

– И что дальше?

– Дальше?.. – Она закрыла глаза, пытаясь, видимо, до мельчайших подробностей восстановить в памяти тот момент, когда увидела в дверях отца, с силой потерла лоб. – Я... я спросила его, куда, мол, в такую рань, на что он только буркнул что-то невразумительное да сказал, чтобы я спала, он, мол, сейчас вернется.

– И что, вас не удивил этот его ответ?

– Удивил, естественно, – вздохнула Бешметова, – но если бы вы знали моего отца...

– Что, невозможно было повлиять на него, тем более что-то оспорить?

Антонина Владленовна кивнула:

– Да, характер у отца...

Яковлев догадывался, что за характер был у Бешметова, и потому даже не спросил, а скорее произнес утвердительно:

– И он закрыл за собой дверь?

– Да.

– А вас не удивило, что он вышел в одной лишь куртке, наброшенной на пижаму?

Женщина уткнулась лицом в ладони, ее плечи вздрогнули от рыданий. Однако она все-таки смогла справиться с собой, отерла тыльной стороной ладони слезы:

– Я даже не обратила сразу на это внимания, думала, что он вышел на улицу свежим весенним воздухом подышать... на него порой и такое накатывало, но что-то...

Она надолго замолчала, тупо уставившись немигающим взглядом в стол, наконец произнесла глухо:

– В общем, я не могла уснуть и...

– И вы решили спуститься на первый этаж?

Антонина Владленовна утвердительно кивнула:

– Да.

– И что? – с настойчивостью упертого колхозного бугая продолжал допрашивать Яковлев, пытаясь вывести из ступорного состояния дочь Бешметова.

– Я увидела отца и...