Мы еще вернемся в Крым - Георгий Свиридов

Им с Петровичем выделили отдельную землянку, в которую загодя завезли походную типографию. Землянка была вырыта на сколе горы, рядом со штабной и землянкой роты разведчиков, которой командовал Константин Сергеев, начальник городской милиции.

Но не успели они обжить свою землянку, наладить небольшую походную типографию, как грянул гром. На рассвете 12‑го близ лагеря загремели выстрелы.

– Тревога! – пронеслось по партизанскому лагерю. – Немцы!

Нападение было неожиданным. Гитлеровские части нагрянули с трех сторон: со стороны Судака, Отуз и Старого Крыма. Прошли они лесом, не замеченные партизанской охраной, по лесным звериным тропам, известным лишь пастухам, лесникам и местным жителям. Обошли дальние охранения, приблизились почти к самому лагерю. Не верилось, что немцев привели наши люди, которые пошли служить врагам, что так скоро нашлись продажные души…

Трое суток в урочище трещали выстрелы, тарахтели пулеметы, взрывались мины и гранаты, раздавались крики раненых. И горное эхо многократно повторяло клокотание грохота, разнося по округе, по ближним и дальним ущельям и горным долинам неумолкающую какофонию ожесточенного сражения.

К концу третьего дня бесконечного боя стало очевидно, что удержать оборону лагеря партизаны не смогут. Слишком неравными были силы. Положение стало критическим. И тогда командир отряда, еще недавно начальник охраны феодосийского порта Иван Степанович Сивоус, отдает приказ: идем на прорыв!

На четвертую ночь, перед рассветом, остатки партизанского отряда, неожиданно для врага, из обороны перешли в наступление, бросились в отчаянную атаку. Пошли на прорыв.

А в урочище Кизилташ, прикрывая отход отряда, остался Сергеев со своими милиционерами и пограничниками…

Вырвались из огненного кольца немногие.

Степан Громов потом не раз вспоминал ту кровавую ночь. Грохот разрывов, ослепляющий свет немецких ракет, крики, вопли, стрельбу, гулкую пулеметную стрельбу, трескотню автоматов и огненные вспышки перед тобой, прямо в тебя, в твое лицо. Кошмарная ночь, полная неожиданностей, риска, отчаяния и бег, бег, бег… Только бы не упасть, не отстать. Неизвестно куда, через колючие кусты, натыкаясь на деревья, спотыкаясь о корни, о камни… И вперед, вперед, в спасительную темноту леса…

Остатки отряда, продвигаясь по бездорожью и звериным тропам, к утру вышли к старым заброшенным казармам Эски-Юрт, которые располагались в четырех километрах от татарской горной деревушки Суук-Су соседнего Алуштинского района. Здесь временно и остановились.

Командир молча кусал губы и с хмурой грустью смотрел на временное пристанище, на уцелевших бойцов. Большинство из них, едва сюда добрались, повалилось спать на земле, под кустами, возле деревьев. Усталые, измученные, голодные…

Комиссар отряда и начальник штаба пошли пересчитывать партизан.

– Сколько? – спросил Сивоус.

– Всего сто тринадцать вместе с нами, – глухим голосом подтвердил Колодяжный и вздохнул. – Менее одной трети первоначального состава.

Первый бой – и нет больше половины отряда….

Потеряна хорошо оборудованная и оснащенная партизанская база, обустроенные землянки, склады с оружием и боеприпасами, а, главное, склады с продовольствием. Он с болезненной грустью вспоминал, как осенью завозили в Кизилташ мешки с мукой и сахаром, гречкой и пшеном, горохом, ящики с мясной тушенкой, копченой колбасой, железные бочки с подсолнечным маслом, галеты, макароны, соль, дубовые бочки вина и спирта… Ящики папирос, спичек и мешки табака. Чего только там не было! Более ста тонн! Сто тонн отборных первосортных с длительным сроком хранения продуктов! Навоевались, ничего не скажешь…

– Куда поведем людей, Иван Степаныч? – задал вопрос комиссар, понимая горькие мысли командира.

– Сам знаешь куда, на запасную, – хмуро ответил командир.

На создании запасной базы настоял комиссар. Командир ворчал, мол, в Гражданскую никаких запасных баз не было, партизанам народ помогал, так и победили. Два дня они колесили по округе, верхом на лошадях и пешком, по горным чащобам, пока не остановили свой выбор на этом пологом склоне безымянной горы, заросшей густым лесом. Гора на карте обозначалась как «высота 956».

На этом пологом склоне под горой, поросшей смешанным лесом, и начали разбивать феодосийцы свой новый партизанский лагерь. До наступления холодов, порой под дождем, успели вырыть новые землянки, оборудовать узлы обороны. Лес для перекрытия землянок рубили в стороне от лагеря и бревна перетаскивали где волоком, где несли на руках. Печи складывали не из кирпичей, а из камней, обмазывая глиной с песком. Нары и топчаны сооружали из жердей. Они получились ребристые, на них долго не полежишь, не поваляешься.

– Как новогодний морозец?

Из штабной землянки вышел Сивоус. Лицо усталое от недосыпания и забот. Но вид бодрый. Меховая шапка набекрень, полушубок нараспашку, в расстегнутый ворот гимнастерки видна полосатая матросская тельняшка.

– Ядреный, – ответил Петрович.

Из леса выскочил заяц и, не замечая людей, деловито поскакал в сторону штабной землянки. Косой не подозревал, что в этом лесу поселились люди. Сивоус улыбнулся, увидев зайца. И командир, заложив палицы в рот, залихватски свистнул. Заяц от испуга высоко подпрыгнул и опрометью, крупными скачками, кинулся в лес.

– Шустрый косой! – усмехнулся Громов.

– О чем разговор? – поинтересовался Сивоус.

– О самолетах. Немец зачастил летать в одну сторону, вроде на Феодосию иль Керчь, – сказал Степан Громов. – К чему бы это?

– С утра третья группа летит, – добавил Петрович.

По небу плыли, подгоняемые ветром, словно льдины по морю, тяжелые серые тучи. Обгоняя облака, строем летели самолеты с белыми крестам на темных крыльях. Гул моторок глухо доносился в урочище.

– Там что-то серьезное, если зачастили бомбардировщики, – произнес Сивоус. – Надо разобраться.

Зимнее утро набирало силу. Над отдельными землянками, как из сугробов, тихо струился голубой дымок. Деревья, опушенные снегом, как будто уснули в своем белом наряде. Кругом царила зимняя лесная тишина. Ее изредка нарушали певучие голоса голодных соек да равномерный стук неутомимых дятлов.

Из заснеженной чащи вышла группа вооруженных партизан. По внешнему виду, по тому, как они бодро шагали и громко переговаривались, было видно, что они успешно провели боевую операцию.

– Товарищ командир, разрешите доложить! – громко чеканя каждое слово, рапортовал Василий Шалыков. – Задание выполнили! Устроили фрицам новогодний подарок!

Усы, брови и борода в изморози, шапка и полушубок в снегу. Видно, нелегко достался ему и его бойцам ночной рейд. А глаза веселые, взгляд уверенный. Служил Василий на Черноморском флоте матросом, работал на заводе. Крепкий, подвижный, смелый.