Шелест - Алексей Сергеевич Герасимов

пришлось пригнуться, пули пробили одну из бочек. Из дыры тонкой струйкой брызнула дождевая вода. Благо, бандиты об этом не знали. Ржавый, увидев поток, хохотнул, решив, что это бензин:

— Щас всё здесь сгорит к чёртовой матери!

В небе полыхнула очередная молния, раскрасив тяжёлые грозовые тучи. Ветер завыл. Где-то вдалеке затарахтел гром.

— Да вашу ж мать! — взревел Иван, пытаясь вынудить врагов отойти подальше от резервуаров. Он прицельно пальнул в сторону Косяка, который ошалело рухнул на землю. Дробь просвистела рядом, брызнув искрами о бетон. Бандит, держась за бок, рванул за колонку, матеря на чём свет противника.

Ржавый, видя, что Иван на мгновение отвлёкся, вскинул «Сайгу» и нажал на спуск. Раздался сухой «щёлк!» — осечка или клин? Заправку разорвал злобный крик амбала:

— Грёбаное говнище!

Этим шансом Иван воспользовался сполна, прыгнув к боковой двери подсобки. Где-то наверху зловеще закаркали вороны. Огромная стая клубилась на крыше, оглашая заправку жуткими криками. Раскаты грома как будто сильнее будоражили птиц.

— Стрелок, выходи! — Косяк, не обращая внимания на сочащуюся из раны кровь, крался к центральному входу.

— Мне и здесь хорошо, — огрызнулся Иван сквозь напряжённый смешок, юркнув за дверь, которую тут же захлопнул. Сердце колотилось где-то у горла. Он на ходу задвинул щеколду, перебежал в торговый зал и скрылся за прилавком, перезаряжая «ИЖ». Хотелось верить, что стёкла выдержат или хотя бы дадут ему время ответить.

Из коридора раздались звуки удара о запертую дверь.

— Мразь, открывай! — орал Ржавый. — Всё равно тебе крышка!

Но стальная дверь не поддалась. Послышался грохот выстрелов, потом мат. Вдруг заглушённая брань оборвалась испуганным криком: «Что за хрень?!» — и следом раздалась пальба. Грохот выстрелов перекрыл очередной раскат грома. Иван осторожно выглянул из-за прилавка, пытаясь понять, что происходит.

— Назад! Отъебитесь! — завопил Косяк. — Да это… Твою мать! Ржавый, они… нас окружают! Мамочка!

Пространство снаружи пронзил жуткий вопль. Визг боли и ужаса, который вырывается из самого нутра, когда человек осознаёт, что находится на грани смерти. Сперва один, потом второй, ещё более отчаянный крик, перешедший в булькающий звук.

Иван замер, не понимая: кто мог атаковать бандитов? Неужели… полиция? Но при чём тут эти жуткие вопли? Взяв себя в руки, он ползком проскользнул к двери и осторожно выглянул.

Прожекторы у колонок то мигали, то меркли. В том тревожном светопреставлении Иван увидел, как Ржавый на корточках отстреливается куда-то в сторону неба, а рядом корчится Косяк, прижимая руку к разорванному плечу. Страшнее всего было то, что над ними огромной стаей кружились вороны — сотни, а может, тысячи. Птицы чёрными стрелами пикировали на бандитов, оглушающе каркая.

— Прочь! Отвалите от меня, твари! — орал Ржавый, всаживая патроны в крылатую массу. Разряды огненных вспышек вырывались из ствола, но птицам было всё нипочём. Словно стая пернатых акул, они налетали волнами, бились о лица, цеплялись когтями за одежду, рвали куски ткани с плотью.

Худой бандит попытался подняться, размахивая «Береттой», однако один из воронов, будто обезумевшая собака, с жутким воплем вцепился клювом в рану предплечья. Из разодранной плоти хлынула кровь, брызнувшая на асфальт. Бандит заорал, стреляя наобум, но попал себе же в колено — послышался хруст костей.

— Господи… — вырвалось у Ивана. Он чувствовал, как волна ужаса заполняет внутренности от вида необычного нападения.

Ржавый рухнул на асфальт, истошно выкрикивая ругательства. Амбал хрипел, давясь от крови, когда чёрное одеяло из птиц принялось терзать его лицо и шею. Одна из ворон, казалось, перегрызла яремную вену, и тёмно-алая жидкость брызнула во все стороны. То один, то другой ворон взлетал и пикировал обратно на жертв, отрывая куски плоти. Их глаза зловеще блестели на фоне тёмного леса.

— Нет! Не-е-т, твари!.. — надрывался Косяк. Он успел отползти к эстакаде, пытаясь оторвать птицу, вонзившуюся когтями в лицо. Но тут же сверху на него налетело новая порция пернатых убийц, словно понимали, куда метить. Изуродованное лицо бандита скривилось в агонии, его рот пытался что-то выкрикнуть, но горло захлёбывалось кровью.

Сердце Ивана колотилось так, что грозило прорвать оборону собственных рёбер. «Может… помочь? — мелькнуло в сознании. — Так, они же пришли меня грохнуть. И что я смогу противопоставить этим монстрам?» Адреналин и опыт подсказывали: «Закройся в подсобке и молчи в тряпочку». Но взгляд не мог оторваться от кровавого пиршества. Он видел, как Ржавый пытается встать, обливаясь кровью, ударом руки отшвыривая ворон. Но стая уже облепила громилу со всех сторон: клювы и когти стремились к шее, к бокам, к глазам. Оружие выпало из ослабшей руки, ударившись об асфальт.

Косяк бился в судорогах, сжимая за шею ворону, что вцепилась в скулу. Клюв с мерзким хлюпом оторвал лоскут кожи, обнажив кость. Бандит завизжал, как резаный, подвывая, будто раненый зверь. Среди феерии крыльев промелькнул последний выстрел, подкреплённый воплем отчаяния.

«Господи…» — сердце Ивана провалилось в бездну. Он ощутил столь острую смесь ужаса и странной горечи, что подкосились ноги. Эти люди, хоть и желали ему зла, подобной участи не заслуживали. Птицы, словно разумные твари, организованно разрывали живую плоть, глотая куски.

И тут прозвучало что-то вроде оглушающего каркающего призыва. Стая, наевшись человеческой плоти, отхлынула в сторону. Ржавый, уткнувшись рваным лицом в асфальт, был уже недвижим. То, что осталось от Косяка, тоже не шевелилось. Голова бандита откинулась назад, пустые глазницы «пялились» в небо, а из порванного рта вывалился тёмный язык.

Иван не помнил, как долго ещё продолжали раздаваться эти хриплые утробные звуки, испускаемые телами умирающих бандитов. Секунды или минуты смешались в липкое месиво, мозг отказывался понимать, что он видит. Вороньё, осознав, что жертвы уже не сопротивляются, продолжили кровавое пиршество. Птичьи клювы рвали плоть с омерзительной точностью. Мёртвое тело Ржавого покачивалось под натиском едоков.

— О чёрт… — прошептал Иван, найдя силы оторвать взгляд от мерзкого зрелища, вжимаясь в стену. Возникло острое искушение выбежать через заднюю дверь и забаррикадироваться в генераторной. Но ноги не слушались. Мужчина оцепенел, сознавая: на заправку только что пришла сама смерть в облике ужасающей стаи.

Стрелков заставил себя вернуться в комнату отдыха, вслепую заперев дверь на засов и не выпуская из рук оружие. Иван понимал: при таких количествах воронья мало толку от огнестрела. В голове билась нелепые мысли: «Может, следует вызвать «скорую»?», но разум тут же ответил: «Какая к чёрту скорая, смерть констатировать?» Стрелков, рухнув на диван, затаил дыхание и закрыл уши, стараясь не слышать жутких звуков трапезы снаружи, карканья и хлюпающего рванья.

Спустя какое-то время всё стихло, если не считать стуков первых капель о крышу и мерзкого шелеста крыльев.