Отражения одиночества - Светлана Залата

это только сейчас, хотя на деле уверенна, что ощущала это и раньше. А в воздухе она чувствует Даже не печаль а какую-то бесконечную, ощутимую тоску. Одиночество, которое нельзя разделить ни с кем и никогда.

– Ты здесь один живешь?

– Больше желающих нет, – разводит руками Вася. – Вот ты пришла.

– И Женя. Что ты ему сказал?

– Какая разница?

– Ты опять отвечаешь вопросом на вопрос, – качает головой Саша.

– А тебя это раздражает так, словно я и правда одиннадцатилетний подросток.

– А кто ты, если не он?

– Думаешь, я мог бы создать все это, будучи ребенком?

– Мог бы, – Саша чуть пожимает плечами. – Это ведь твоя память. Воспоминания. Такой мир есть у всех в разуме.

– И все могут туда привести кого-то?

– В некотором роде – да. Есть же книги, фильмы и все остальное.

– Ты понимаешь, о чем я говорю.

– Понимаю. Но тебе решать – кто ты. Я вижу перед собой одинокого человека, вот и все. Живущего в пустом мире воспоминаний и приглашающего в него кого-то еще, чтобы было не так грустно и пусто. Но другие не могут жить здесь. Никто не сможет – кроме тебя.

– Не могут, – кивает Вася. – Их ненадолго хватает. И тебя ненадолго хватит.

– Знаю, – просто отвечает Саша.

Она чувствует, как печаль и грусть этого места медленно, но верно растворяют ее саму. Пожирают, захватывают, и рано или поздно не оставят ничего ни от ее воспоминаний, ни от характера, ни от воли.

– И ты так спокойно об этом говоришь.

Саша чуть улыбается. От ее слов зависит многое – или ничего. Но она не умеет подбирать нужные слова. Она может только говорить, что думает. Странно, что и страха все еще нет, несмотря на ситуацию. Скорее какое-то… сожаление, что ли.

– Я не знаю, как тебе помочь. Хотела бы – но не знаю как. Я не могу изменить прошлое и не могу заполнить собой настоящее. Но теперь когда я здесь – тебе не так одиноко. Я могу это понять. Мне жаль, что все так сложилось.

– Жаль, – эхом отвечает Вася. – Думаешь, я жалок?

– Нет. Но я сожалею о том, что случилось. Я ничего не могу изменить, но это не значит, что мне все равно. Тогда и говорят «мне жаль».

– Толку с твоей жалости.

– Никакой, – кивает Саша. – Совершенно. Но это все, что я могу. Ну и быть здесь.

– Ты странная. Не такая, как остальные.

– Но я вроде как и не ребенок, знаешь ли.

– Ты думаешь, я обиделся на этих недоумков из интерната и теперь таскаю детей к себе в логово, желая отомстить? Пф, – Вася наконец отходит от окна и садиться на лавку. – Я многих приводил сюда. И детей, и взрослых. Но только тех, кто сами хотели прийти. Никак иначе.

– И Женя сам хотел?

– Он хочет, чтобы кто-то был рядом.

– Это нормально. Мы все хотим. И ты хочешь – иначе бы не делал все это.

– А толку? Никого нет. Никто не может тут быть, что бы не говорил и как бы не распинался в своей «дружбе до гроба». А Женя – он верит взрослым, что они помогут. Зачем-то. Хотя вот я не верил, что ты придешь, а ты пришла. Так что он в итоге прав оказался.

– Я уверена – те взрослые не хотели тебе зла. Они просто не справились со своими задачами. Тяжелые дни.

Вася фыркает.

– Оправдания. И к тому же – это что-то меняет?

Одиночество. И тоска.

– Ничего. И я не прошу их прощать. Просто – они не идеальны. Никто не идеален. У каждого из нас есть такое место, – Саша указывает за окно. – И там нет никого, совсем никого реального, никого другого кроме нас самих… И на деле туда никого нельзя привести навсегда. Только в гости – и то все не будет видно.

– У каждого? – Вася переспрашивает с явным недоверием.

– У каждого.

– И у тебя?

– Да. И у моих товарищей. И у других детей. И у взрослых. У каждого. Иногда там есть чьи-то отголоски, образы. Они, может, даже выглядят как люди, но это лишь воспоминания. В этом мире внутри на деле там нет никого, кроме нас самих.

– Даже если полюбить кого-то?

– Даже. Можно описать другому этот мир. Пригласить кого-то на порог. Но он все равно не увидит так же как и ты. Вот смотри – это ведь твой дом, так? – Саша кивает на комнату.

– Мой.

– И для тебя он полон воспоминаний. Историй, который произошли здесь. Чувств, что ты прожил здесь. А для меня – это просто дом, куда ты привел меня – и только. И так всегда. Если бы я могла показать тебе свой лес, то это тоже был бы только лес для тебя и место с воспоминаниями – для меня.

– Ты сама говорила о книгах. И об этих… фильмах?

– Каждый человек может что-то рассказать о своем мире. Или одному человеку, или многим – воплотив что-то в стихотворениях, картинах или еще как-то. Но это все равно не позволяет привести в этот мир внутри кого-то так, чтобы он поселился в том мире. Это все… как визит в гости. Не более. И даже так гость не войдет во все комнаты и не увидит все так же, как видит хозяин.

Это казалась странным. Сюрреалистичным – она сидела в столовой незнакомого деревенского дома и говорила с его хозяином, умершим сколько – восемьдесят? Девяносто лет назад? Разглагольствовала о философских матерях в мире, пропитанном холодом и одиночеством, настолько вязкими, что можно было пощупать руками.

– Что я могу для тебя сделать, Вася?

Парень, до того о чем-то думавший, поднимает голову. Несколько секунд он изучает ее – а потом совсем по-мальчишески улыбается.

– Останься.

– Я не могу. И мы оба это знаем. Я побуду здесь, а потом уйду дальше, хотя и хочу остаться. Но не могу.

– Останься! Мы будем говорить обо всем. Вот так как сейчас.

– Я рада остаться, Вася. Но не могу. Правда. Я не могу долго находиться здесь – как и все остальные. Спроси что-нибудь другое. Что я смогу сделать – и я сделаю.

– Тогда верни всех.

– Что?

– Верни всех. Верни все обратно. Ты ведь не такая, как обычные люди. Я это вижу. Верни всех. Маму, папу, братьев. Мой дом. Чтобы здесь были звуки. И запахи. И голоса. Верни!

– Вася, – Саша старалась придать голосу мягкости. На деле она не могла говорить ровно, слишком много боли было в этом призыве. Слишком много – для нее, по крайней мере.– Никто не может этого сделать.

Она в несколько вдохов старается ослабить комок в горле. Сколько раз она так просила сама не зная кого?

– Я не могу вернуть их. Я не могу вернуть и свою семью. Мертвые ушли навсегда, и мы сможем увидеть их только пойдя следом. Когда придет время.

– Пустые