Падение женщины. Вторая ошибка Бога - Пьер Жозеф Прудон

class="p1">Во всей «Илиаде» нет ни одного эпитета при описании губ и груди Елены, Андромахи, Бризеиды, Калипсо или Цирцеи. Упоминается только раз («Илиада», VI, 483) напитанная благоуханиями грудь Андромахи, которая берет из рук Гектора своего сына.

Если Гомер ничего не говорит о губах, груди и поцелуях Елены и Бризеиды в «Илиаде» и Пенелопы и Калипсо в «Одиссее», то это потому, что в то время эти органы не имели никакого отношения к эротической любви, а поцелуй был выражением только родительского чувства. Равным образом в Древнем Египте из пяти иероглифических слов для начертания понятия о ласке четыре (Sexer, Hepet, Hyhe, Cheron) представляют собою изображения двух рук и только одно (Hyhe), да и то сомнительно, — рта и зубов.

В санскритском языке слово kusymi, обозначающее «целовать и ласкать», служит корнем для немецкого слова kuss.

В древних индийских поэмах («Mahabharatha» — «Ramayana») никогда не упоминается об эротическом поцелуе, а только о материнском, между тем как в индусских поэмах новейшего происхождения находят описание целых двенадцати видов поцелуев.

Это указывает на то, что в древности в Индии и в Греции поцелуя как выражения эротической ласки не знали, как не знают его еще и теперь дикие племена или дети.

Что касается атавизма в любовной мимике, то о нем мы должны заметить следующее: некоторые дикари, как мы уже говорили, приветствуют друг друга при встречах словами: «Понюхайте меня», а читальтонги здороваются, прикладывая нос к щекам друг друга и сильно втягивая в себя воздух (Lewin): «поцеловать», odorari, означает у них понюхать, т. е. поцеловать носом.

Новозеландцы покрывают друг друга при встречах покрывалами, затем трут себя взаимно носами, издавая при этом нечто вроде хрюканья и сильно втягивая в себя воздух.

Туземцы на острове Санта-Мария при встречах обнюхивают друг друга; поцеловать у них значит стать носом друг к другу, т. е. потереться взаимно носами.

Папуасы, тасманийцы и жители Фуги, здороваясь, всегда держат около носа или над головой какой-нибудь приятно пахнущий предмет.

На острове Сокотра при приветствиях целуют друг друга в плечо.

На островах Дружбы при встрече с другом берут его руку и сильно трут себя ею по носу и по рту.

На Королевских островах приветствие заключается в том, что здоровающиеся плотно прикладываются друг к другу носами и затем энергично трут их один о другой.

У бирман приветствие называется nomtschi, что, собственно, означает «вдыхание запаха» (nom — запах, tschi — вдыхание). Китайцы дружески здороваются, касаясь носами друг друга, как в Японии, или же проводя ими по щекам один у другого вроде того, как при встрече наши дамы делают вид, будто они целуются.

Если мы примем во внимание фразу дикарей: «Понюхайте меня» с жестом их, не имеющим, собственно, никакого смысла (ибо в щеках нет ничего такого, что могло бы давать ощущение обонятельному органу), то легко поймем, что поцелуй является остатком, рудиментом того обычного обнюхивания, которому подвергают друг друга при всякой встрече ослы и собаки и которое у них связано с таким сильным возбуждением того или другого чувства.

* * *

Из всех наблюдений следует, что у первобытной женщины вторичные половые органы никакого эротического значения не имели; целям любви — если так можно назвать ее тогдашнее грубое чувство — служили, как и у животных, одни лишь первичные половые органы.

В первобытные, дикие времена человек не имел времени любить; он должен был постоянно бороться за свое существование, и любовь его была чисто животная, заключаясь, как и у животных, в удовлетворении одних грубых половых инстинктов. На языке дикарей ореама нет выражений, соответствующих понятиям «милая», «дорогая», «любить», а у древних ценились, как известно, одни только физические качества женщин («Дафнис и Хлоя», «Песнь Песней»).

Цивилизация породила стыд, заставивший прикрывать наготу тела, а забота о чистоте его уничтожила всякий запах его, который в первобытные времена и привлекал мужчину к женщине. Вследствие этого части женского организма, назначенные для целей материнства, которые привлекали зрение и осязание мужчины (губы и грудные железы), должны были превратиться в эротические органы. Женщина начала целыми столетиями позже мужчины сперва татуироваться, а потом и наряжаться; кокетство же ее дополнило остальное. Наконец, на чувство любви мужчины, на его страсть начала влиять исключительно красота женщины, сделавшаяся, таким образом, одним из двигателей человеческого совершенствования.

Когда женщина восторжествовала над самкой, любовь ее начинает отодвигать на задний план ее материнский инстинкт, но последний продолжает все-таки сказываться в ней здесь и там, ставя ее чувство выше простого удовлетворения половых потребностей.

В общем женщина всегда более мать, нежели жена. В подтверждение высказанного нами взгляда мы можем сослаться на народную мудрость, которая в поговорках часто осмеивает непостоянство вдовьего горя, и на многих писателей, которые вполне согласны с нею в этом отношении. Algarotti говорит, что вдова, как бы сражена и убита горем она ни была, не плачет без задней мысли: она сильно рисуется своим несчастьем с целью вызвать чужое сострадание. Ricard замечает при этом, что самая неутешная вдова, если только она молода, всегда находит какого-нибудь утешителя. На это же намекает Данте в своем знаменитом стихе: Si comprende etc… Боккаччо описывает в одном из своих рассказов в «Декамероне» близкую к отчаянию вдову на могиле своего мужа, которая кончает тем, что принимает ухаживания нечаянно подвернувшегося поклонника и для того, чтобы ему понравиться, доходит даже до того, что заменяет труп одного повешенного преступника трупом своего многооплаканного мужа. Шекспир рисует в «Ричарде III» вдову, выходящую очень скоро замуж за убийцу своего мужа, убийцу, которого она незадолго перед этим ненавидела и проклинала. В «Бессмертном» A. Daudet есть одна сцена, в которой неутешная вдова отдается новому любовнику на могиле своего мужа. La Fontaine был, стало быть, совершенно прав, говоря: La perte d’unpoux ne va point sans soupirs On fait beaucoup de bruit, — et puis — on se console. (Потеря супруга не обходится, конечно, без слез; в начале очень много шумят, но потом… утешаются.)

Но зато ни писатели, ни поговорки народные никогда не осмеивали истинности и правдивости материнского горя; жена редко оплакивает своего мужа спустя два или три года после его смерти, но зато как часто мать льет слезы о своем дитяти в течение десяти и даже двадцати лет!

Тацит писал про германскую женщину: «Так как у нее только одно тело и одна душа, то она имеет поэтому только одного мужа. Ее мысли, ее желания никогда не расходятся с мыслями и желаниями того, с кем она связана; она любит, так