Том 2. Баллады, поэмы и повести - Василий Жуковский

Узник*

«За днями дни идут, идут…    Напрасно;Они свободы не ведут    Прекрасной;Об ней тоскую и молюсь,Ее зову, не дозовусь.

Смотрю в высокое окно    Темницы:Все небо светом зажжено    Денницы;На свежих крыльях ветеркаЛетают вольны облака.

И так все блага заменить    Могилой;И бросить свет, когда в нем жить    Так мило;Ах! дайте в свете подышать;Еще мне рано умирать.

Лишь миг весенним бытиём    Жила я;Лишь миг на празднике земном    Была я;Душа готовилась любить…И все покинуть, все забыть!»

Так голос заунывный пел    В темнице…И сердцем юноша летел    К певице.Но он в неволе, как она;Меж ними хладная стена.

И тщетно с ней он разлучен    Стеною:Невидимую знает он    Душою;И мысль об ней и день и ночьОт сердца не отходит прочь.

Все видит он: во тьме она    ТюрёмнойСидит, раздумью предана,    Взор томный;Младенчески прекрасен вид;И слезы падают с ланит.

И ночью, забывая сон,    В мечтаньеЕе подслушивает он    Дыханье;И на устах его горитОгонь ее младых ланит.

Таясь, страдания одне    Делить с ней,В одной темничной глубине    Молить с нейСогласной думой и тоскойОт неба участи одной —

Вот жизнь его: другой не ждет    Он доли;Он, равнодушный, не зовет    И воли:С ней розно в свете жизни нет;Прекрасен только ею свет.

«Не ты ль, — он мнит, — давно была    Любима?И не тебя ль душа звала,    ТомимаЖеланья смутного тоской,Волненьем жизни молодой?

Тебя в пророчественном сне    Видал я;Тобою в пламенной весне    Дышал я;Ты мне цвела в живых цветах;Твой образ веял в облаках.

Когда же сердце ясный взор    Твой встретит?Когда, разрушив сей затвор,    ОсветитСвобода жизнь вдвоем для нас?Лети, лети, желанный час».

Напрасно; час не прилетел    Желанный;Другой создателем удел    ИзбранныйДостался узнице младой —Небесно-тайный, не земной.

Раз слышит он: затворов гром,    Рыданье,Звук цепи, голоса́… потом    Молчанье…И ужас грудь его томит —И тщетно ждет он… все молчит.

Увы! удел его решен…    Угрюмый,Навек грядущего лишен,    Все думыЗа ней он в гроб переселилИ молит рок, чтоб поспешил.

Однажды — только занялась    Денница —Его со стуком расперлась    Темница.«О радость! (мнит он) скоро к ней!»И что ж?.. Свобода у дверей.

Но хладно принял он привет    Свободы:Прекрасного уж в мире нет;    Дни, годыНапрасно будут проходить…Погибшего не возвратить.

Ах! слово милое об ней    Кто скажет?Кто след ее забытых дней    Укажет?Кто знает, где она цвела?Где тот, кого своим звала?

И нет ему в семье родной    Услады;Задумчив, грустию немой    Он взглядыСердечные встречает их;Он в людстве сумрачен и тих.

Настанет день — ни с места он;    Безгласный,Душой в мечтанье погружен,    Взор страстныйИсполнен смутного огня,Стоит он, голову склоня.

Но тихо в сумраке ночей    Он бродитИ с неба темного очей    Не сводит:Звезда знакомая там есть;Она к нему приносит весть…

О милом весть и в мир иной    Призванье…И делит с тайной он звездой    Страданье;Ее краса оживлена:Ему в ней светится она.

Он таял, гаснул и угас…    И мнилось,Что вдруг пред ним в последний час    ЯвилосьВсе то, чего душа ждала,И жизнь в улыбке отошла.

Замок Смальгольм*, или Иванов вечер*

До рассвета поднявшись, коня оседлал  Знаменитый Смальгольмский барон;И без отдыха гнал, меж утесов и скал,  Он коня, торопясь в Бротерстон.

Не с могучим Боклю совокупно спешил  На военное дело барон;Не в кровавом бою переведаться мнил  За Шотландию с Англией он;

Но в железной броне он сидит на коне;  Наточил он свой меч боевой;И покрыт он щитом; и топор за седлом  Укреплен двадцатифунтовой.

Через три дни домой возвратился барон,  Отуманен и бледен лицом;Через силу и конь, опенен, запылен,  Под тяжелым ступал седоком.

Анкрамморския битвы* барон не видал,  Где потоками кровь их лилась,Где на Эверса грозно Боклю напирал,  Где за родину бился Дуглас;

Но железный шелом был иссечен на нем,  Был изрублен и панцирь и щит,Был недавнею кровью топор за седлом,  Но не английской кровью покрыт.

Соскочив у часовни с коня за стеной,  Притаяся в кустах, он стоял;И три раза он свистнул — и паж молодой  На условленный свист прибежал.

«Подойди, мой малютка, мой паж молодой,  И присядь на колена мои;Ты младенец, но ты откровенен душой,  И слова непритворны твои.

Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;  Мне теперь ты всю правду скажи:Что заметил? Что было с твоей госпожой?  И кто был у твоей госпожи?»

«Госпожа по ночам к отдаленным скалам,  Где маяк, приходила тайком(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам  Не прокрасться во мраке ночном).

И на первую ночь непогода была,  И без умолку филин кричал;И она в непогоду ночную пошла  На вершину пустынную скал.

Тихомолком подкрался я к ней в темноте;  И сидела одна — я узрел;Не стоял часовой на пустой высоте;  Одиноко маяк пламенел.

На другую же ночь — я за ней по следам  На вершину опять побежал, —О творец, у огня одинокого там  Мне неведомый рыцарь стоял.

Подпершися мечом, он стоял пред огнем,  И беседовал долго он с ней;Но под шумным дождем, но при ветре ночном  Я расслушать не мог их речей.

И последняя ночь безненастна была,  И порывистый ветер молчал;И к мая́ку она на свиданье пошла;  У мая́ка уж рыцарь стоял.

И сказала (я слышал): «В полуночный час,  Перед светлым Ивановым днем,Приходи ты; мой муж не опасен для нас;  Он теперь на свиданье ином;

Он с могучим Боклю ополчился теперь;  Он в сраженье забыл про меня —И тайком отопру я для милого дверь  Накануне Иванова дня».

«Я не властен прийти, я не должен прийти,  Я не смею прийти (был ответ);Пред Ивановым днем одиноким путем  Я пойду… мне товарища нет».

«О, сомнение прочь! безмятежная ночь  Пред великим Ивановым днемИ тиха и темна, и свиданьям она  Благосклонна в молчанье своем.

Я собак привяжу, часовых уложу,  Я крыльцо пересыплю травой,И в приюте моем, пред Ивановым днем,  Безопасен ты будешь со мной».

«Пусть собака молчит, часовой не трубит,  И трава не слышна под ногой, —Но священник есть там; он не спит по ночам;  Он приход мой узнает ночной».

«Он уйдет к той поре: в монастырь на горе  Панихиду он позван служить:Кто-то был умерщвлен; по душе его он  Будет три дни поминки творить».

Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,  Он ужасен стоял при огне.«Пусть о том, кто убит, он поминки творит:  То, быть может, поминки по мне.

Но полуночный час благосклонен для нас:  Я приду под защитою мглы».Он сказал… и она… я смотрю… уж одна  У мая́ка пустынной скалы».

И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,  И кипел, и горел, и сверкал.«Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?  Он, клянусь небесами, пропал!»

«Показалося мне при блестящем огне:  Был шелом с соколиным пером,И палаш боевой на цепи золотой,  Три звезды на щите голубом».

«Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;  Сей полуночный мрачный пришлецБыл не властен прийти: он убит на пути;  Он в могилу зарыт, он мертвец».

«Нет! не чудилось мне; я стоял при огне,  И увидел, услышал я сам,Как его обняла, как его назвала:  То был рыцарь Ричард Кольдингам».

И Смальгольмский барон, изумлен, поражен,  И хладел, и бледнел, и дрожал.«Нет! в могиле покой; он лежит под землей,  Ты неправду мне, паж мой, сказал.

Где бежит и шумит меж утесами Твид,  Где подъемлется мрачный Эльдон*,Уж три ночи, как там твой Ричард Кольдингам  Потаенным врагом умерщвлен.

Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд;  Оглушен был ты бурей ночной;Уж три ночи, три дня, как поминки творят  Чернецы за его упокой».

Он идет в ворота, он уже на крыльце,  Он взошел по крутым ступенямНа площадку, и видит: с печалью в лице,  Одиноко-унылая, там

Молодая жена — и тиха, и бледна,  И в мечтании грустном глядитНа поля, небеса, на Мертонски леса,  На прозрачно бегущую Твид.

«Я с тобою опять, молодая жена». —  «В добрый час, благородный барон.Что расскажешь ты мне? Решена ли война?  Поразил ли Боклю иль сражен?»

«Англичанин разбит; англичанин бежит  С Анкрамморских кровавых полей;И Боклю наблюдать мне маяк мой велит  И беречься недобрых гостей».

При ответе таком изменилась лицом  И ни слова… ни слова и он;И пошла в свой покой с наклоненной главой,  И за нею суровый барон.

Ночь покойна была, но заснуть не дала.  Он вздыхал, он с собой говорил:«Не пробудится он; не подымется он;  Мертвецы не встают из могил».

Уж заря занялась; был таинственный час  Меж рассветом и утренней тьмой;И глубоким он сном пред Ивановым днем  Вдруг заснул близ жены молодой.

Не спалося лишь ей, не смыкала очей…  И бродящим, открытым очам,При лампадном огне, в шишаке и броне  Вдруг явился Ричард Кольдингам.

«Воротись, удалися», — она говорит.  «Я к свиданью тобой приглашен;Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит, —  Не страшись, не услышит нас он.

Я во мраке ночном потаенным врагом  На дороге изменой убит;Уж три ночи, три дня, как монахи меня  Поминают — и труп мой зарыт.

Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!  И ужасный теперь ему сон!И надолго во мгле на пустынной скале,  Где маяк, я бродить осужден;

Где видалися мы под защитою тьмы;  Там скитаюсь теперь мертвецом;И сюда с высоты не сошел бы… но ты  Заклинала Ивановым днем».

Содрогнулась она и, смятенья полна,  Вопросила: «Но что же с тобой?Дай один мне ответ — ты спасен ли иль нет?..*  Он печально потряс головой.

«Выкупается кровью пролитая кровь, —  То убийце скажи моему.Беззаконную небо карает любовь, —  Ты сама будь свидетель тому».

Он тяжелою шуйцей коснулся стола;  Ей десницею руку пожал —И десница как острое пламя была,  И по членам огонь пробежал.

И печать роковая в столе вожжена:  Отразилися пальцы на нем;На руке ж — но таинственно руку она  Закрывала с тех пор полотном.

Есть монахиня в древних Драйбургских стенах:  И грустна и на свет не глядит;Есть в Мельрозской обители мрачный монах:  И дичится людей и молчит.

Сей монах молчаливый и мрачный — кто он?  Та монахиня — кто же она?То убийца, суровый Смальгольмский барон;  То его молодая жена.

Торжество победителей*