Семь дней Создателя - Анатолий Агарков

Потом начались забавы — танцы на песке, национальная нанайская борьба. Притащили с "Крылатого" (это Любин катер) канат, и местные во главе с могучим Костылём трижды перетянули московскую команду. Разогревшись интеллектуальным ристалищем, захотели купаться. Люба поднялась на борт, переоделась, прыгнула с него. Вышла на берег в белом купальнике — в капельках воды искрилось солнце.

— Афродита!

Пьяные мужики с ума посходили — бросились на колени молиться: "О, божественная!". Некто полз по следам, завывая: "Я готов целовать песок, по которому ты ходила…". Министра нарядили Нептуном, Любу усадили рядом — царицею морской. Свора водяных фавнов рыскала по берегу и по приказу морского царя тащила в воду всех невесёлых — даже одетых.

Когда стало смеркаться, гостей покидали в вертолёт и увезли. Люди губернатора на два раза обшарили прибрежные кусты и валуны — не дай Бог, кого оставили — и тоже улетели. Экипаж "Крылатого", и мы с женой заночевали на острове.

Отдыхать ушёл раньше, оставив Любе хлопоты с выпроваживанием гостей — в конце концов, они её. В кромешной темноте каюты услышал шорох.

— Лёш, пойдём купаться голышом.

Поднялся, шагнул на ощупь и попал в её объятия. Она уже была голышом.

— На ручки хочу, — заскулила.

Поднял, выбрался на палубу, наклонился за леера:

— Купаться?

Она вцепилась в шею:

— Вместе, вместе…

И я прыгнул в воду с нею на руках. Потом мы занимались любовью на песке. Потом вспомнил, что на катере есть прибор ночного видения с двенадцатикратным увеличением. Подхватил Любу на руки, всполоснул в воде и унёс в каюту….

Позвонил Президент:

— Ты где, Гладышев?

— На Курилах.

— Л.А.Гладышева кто вам?

— Жена.

— Думаешь, справиться с компанией?

— До сих пор справлялась.

— Хорошо, подписываю под твою ответственность. Надолго там?

— Есть работа?

— Когда её не было. Давай доотдыхивай и приступай к Камчатке. Время, как говорится, вперёд!

У меня трещина в ребре. Уж лучше бы перелом — и срастается быстрей, и болей меньше. Шмякнулся на северном склоне Ключевской Сопки. Поскользнулся, за уступ не удержался — и бочиной прямо на гольцы. Увы, законы всемирного тяготения писаны и для мастеров айкидо. Чёрт меня дёрнул туда лезть. Чёрт задумал вообще эту поездку — перспективы полуострова видны были из окна нашей московской квартиры. Но мама с Дашей и Настюшей уехали в Крым. Там у нас дальние-предальние, но очень добрые родственники, а у них усадьба с видом на Ай-Петри. Я ещё пацаном грозился залезть на самую верхотура. Ну и полез, на другом конце Земли. И шмякнулся. И взвыл от боли. Постучал в мобилу. За мною вертолёт. С вертолёта на самолёт. С самолёта на неотложке в ЦКБ. Вернулся быстрее, чем добирался. А был на Камчатке без малого три дня.

Изладили мне корсет. Кормят таблетками, электрофорез прописали. Но самое неприятное — уколы. Ставит их сестра, и ещё две, будто ненароком крутятся в палате. Что их — задница моя прельщает?

Всё надоело — и уколы болезненные, и сестрички некрасивые. Домой стал проситься.

— А что? — лечащий врач был продвинутым. — Очень даже может быть — дома вы быстрее пойдёте на поправку. Уход, внимание, уют привычной обстановки…. Звоните, молодой человек, звоните — я не против.

Вопрос — кому звонить. Маме с Дашей в Крым? Любе на Курилы? Может дяде Сэму в Белый дом? Деду, деду надо позвонить. Отлежусь у него на даче — места хватит. Тётки там убойные, ну так на мне бронекорсет.

Бренчу.

Звонкий голос:

— Алё.

— Мне бы Алексея Георгиевича.

— А он в Крыму.

Приехали! И что теперь делать?

— А вы кто?

— Ваш племянничек в гипсо.

— Алекс, ты?

— Не похож?

— Откуда?

— Из ЦКБ.

— Анализы сдаёшь?

— Уже сдал.

— А что звонишь-то?

— Родственники нужны — забрать меня отсюда.

— Так заберём. Ты в каком корпусе, в какой палате?

Двойняшки приехали за мной на такси — совсем уже взрослые, рассудительные девицы.

— Мне бы домой, — робко попросился.

— Щас, — был ответ. — Что врач сказал? — забота и уход.

— Вы чего в Крым не укатили?

— Так, выпускные, — со вздохом.

Девицам по семнадцать лет. Девицы оканчивают лицей, готовятся стать абитуриентками, студентками. Не щипаются и не щекотятся. Ходят павами, томно поводят глазами, обо всём имеют своё суждение — повзрослели. Кормят прилично — мама научила. Да ещё поваренные книги под рукой — у каждой своя. Не жизнь, а малина. Это у меня. У них выпускные.

Три-четыре дня зубрят, зубрят, на цыпочках ходят, разговаривают вполголоса — удачу спугнуть боятся. А потом — бах! — сдали. Визжат, кричат, носятся по парку в одних купальниках, которые того и гляди потеряют. С надеждой на это смотрю из гамака с книжкой под головой. Когда этот тайфун рук, ног, кос и глаз со свистом проносится в опасной близости, у меня начинает ныть больное ребро. Потом всё успокаивается, чтобы через три-четыре дня взорваться снова.

Выпускной. Сестрички примеряют одинаковые платья, вертятся у зеркала, носятся по комнатам — теперь ничто не может омрачить их безудержный задор.

— Алекс, не скучай — мы скоро. Голодом себя не мори. На девиц по телеку не заглядывайся — мы лучше.

Чмок. Чмок.

— До утра.

Приехали они раньше. Я уж поспал немного. Проснулся. Поворочался. Не спится. Всё-таки у двойняшек родителей рядом нет, я, как бы, ответственен за них — должен переживать. Перебрался в качалку на террасу, стал поджидать.

Подъехала машина, Похлопали дверцы. Отъехала машина. Идут дорожкою по саду, шляпки свои "А-ля Айсидора" в руках несут — ленты по траве волочатся. Меня не замечают или не хотят. Обидел кто? Вечер не удался? Ох, уж эти мне семнадцать лет — на пустом месте проблемы!

Переоделись и на пруд — с таким видом только топятся. Пруд — часть усадьбы, на берегу беседка. Как Чингачгук, скрываясь за деревьями, иду следом. Нет, вроде не топятся, плескаются, злословят о ком-то. Подсматривать нехорошо, подслушивать тоже. В беседке из их халатиков устраиваю ложе и на бок сажусь поджидать — пусть купаются: тепла июньская ночь. Тепла и прозрачна от лунного света. Дорожка серебристая пробежала по воде. Трава блестит на берегу. И капли воды сверкают на голом теле.

Чёрт! Точно на голом! Одна из сестричек вошла в беседку, голову клонит, волосы скручивает и выжимает. А на теле — ну хоть бы ремок какой. Чуть слюной не поперхнулся, а она смотрит и усмехается.

— Подглядываешь?

— Слушай, ты бы устыдилась немного.

— Ага, щас, зажмусь, в кустики прыгну и закричу: "Ай-ай-ай".