Сны листопада (СИ) - Юлия Леру

месторождение. Заявление в ЗАГС мы подали в пятницу, за день до его отъезда, а в конце первой недели после возвращения расписались, и я официально стала Юстиной Борисовной Лукьянчиковой.

Мама, поздравляя нас, плакала. Папа был внушительно серьезен и говорил почти официально. И только моя бабуля была так солнечно рада и так ласково улыбалась с экрана ноутбука, что сердце мое рвалось на мелкие части.

— Живите мирно. Не обижайте друг друга, не воюйте, — сказала она, по-доброму глядя на нас с Костей и крестя экран сухой морщинистой рукой. — Особенно ты, Устинья. Костик-то твой ведь так тебя любит.

И меня словно ударило под дых, когда явно смутившийся Лукьянчиков притянул мою голову к своему плечу и поцеловал в макушку со словами:

— Слышала, что тебе сказали?

Весь вечер после регистрации Костя был как-то непривычно тих. Я приготовила ужин, помыла посуду, и только потом, уже выходя из кухни, чтобы позвать своего мужа пить чай с тортом, заметила, что он уже стоит у выхода и обувается.

Паника была такой сильной, что на какое-то мгновение у меня внутри все оборвалось.

— Куда это ты собрался?!

Он вздернул голову, когда мой голос почти сорвался на крик.

— За сигаретами.

— В одной футболке? — Я схватила с вешалки ветровку и почти ткнула ей ему в грудь, пытаясь скрыть разрывающее внутренности облегчение. — Здесь тебе не юга, Костя. Давай-ка, оденься.

Он странно послушно оделся, и я, злая и одновременно ощущающая себя тоже странно весь вечер сегодня, когда мы вроде как должны радоваться и отмечать наш брак, резко запахнула полы ветровки со словами:

— Подхватишь простуду в два счета, а мне потом с тобой…

Костя ухватил мои руки с такой силой и так неожиданно, что я испугалась. Сжал их в своих руках, заставив меня вскрикнуть и дернуться от боли, когда обручальное кольцо впилось в пальцы.

— Да ты чего?!

Несколько секунд он разглядывал мое лицо, искал что-то в выражении моих глаз, а потом так же неожиданно отпустил меня со словами:

— Я быстро, — и ушел, а, вернувшись, вел себя, как ни в чем не бывало.

Время до его отъезда пролетело быстро.

Я много работала — в отсутствие Ростислава часть работы лежала на мне — и приходила домой поздно, чаще всего усталая и раздраженная. Ела в полной тишине, одна — потому что Костя слишком хорошо знал, что в такие минуты мне лучше дать остыть, — но потом, приняв душ и забравшись на кровать, обнимала своего мужа и клала голову ему на плечо, и мы вместе смотрели какой-нибудь фильм или что-нибудь обсуждали, и мне было хорошо и тепло, и спокойно.

О Макарове не говорили. О прошлом, оставшемся там, в деревне, — тоже, и постепенно мне стало казаться, что все у нас может быть хорошо, и злилась и ненавидела я Костю в какой-то другой жизни, а ссорились мы тоже там, и больше не будем говорить друг другу страшные и злые слова никогда.

— Кажется, мне удалось тебя немного откормить, — заявил Костя как-то вечером уже перед отъездом, разглядывая меня, пока я, стоя у платяного шкафа, раздевалась для сна.

— Хочешь сказать, я стала толстая? — спросила я тут же, озабоченно вертясь перед зеркалом в попытках увидеть жировые складки.

— До этого еще далеко. — Он прислонился к дверце шкафа, сложил на груди руки и ухмыльнулся, откровенно меня разглядывая. — Хочу сказать, что мне нравится то, что я вижу.

— То есть раньше не нравилось? — подначила я.

Он опрокинул меня на постель — я взвизгнула и захохотала — и в два счета оказался сверху, шепча на ухо своим бархатным голосом, что, если приглядеться, я вообще не особо красавица, ну разве что грудь неплоха, а так…

—…Надо поскорее сделать тебе ребенка, — заявил Костя, прислонившись лбом к моему плечу, когда мы уже лежали рядом, пытаясь отдышаться. — Нарожаешь мне кучу кривозубых малышей, будешь заниматься пеленками и кашами, сидеть дома и толстеть.

Я повернулась к нему и взъерошила его волосы, стараясь скрыть неожиданно охватившее меня смущение.

— Нет, Лукьянчиков, что-то с тобой явно не то.

— С чего бы? — тут же нахмурился он.

— А с того, что от тебя я точно не ожидала услышать про кучу детей, — сказала я легко, и спустя несколько мгновений разглядывания Костя все-таки расслабился и ответил мне своим обычным:

— Ах вот как. То есть, ты думала, я женился на тебе только для секса? Нет, и для этого, конечно, тоже, — добавил он еще мгновение спустя, и я хихикнула и расплылась в улыбке, — но и дети мне тоже нужны.

Я пропустила меж пальцев его мягкие волосы, взъерошила их снова, чувствуя, что улыбка все никак не хочет сползать с лица…

— Ладно, Лукьянчиков, — сказала спустя пару мгновений очень серьезно, будто бы обдумав его слова. — Уговорил. Будет тебе один ребенок, а там мы посмотрим на твое поведение.

* * *

Я потеряла своего первого ребенка на маленьком сроке. Внематочная беременность, случается, сказала мне врач после того, как я очнулась от наркоза в палате, полной таких же, как я, гинекологичек, вычищенных, выскобленных до блеска металлическими скребками, пустых и безжизненных, как ледяной каток.

Помню белые стены и яркую лампу дневного света под потолком. Ощущение пустоты в животе — и пусть я даже не успела почувствовать, что там что-то есть, пусть я даже толком и не поняла, что беременна, но ведь что-то же было, маленькое, уже живое, а теперь безнадежно потерянное для меня, — ноющая боль внутри, холодные руки и ноги, которые я все никак не могла согреть…

— Вам стоит радоваться, что не было разрыва трубы. Не довезли бы до больницы, — сказала безразлично врач, а я лежала, тупо пялилась в потолок и думала о том, как же странно звучат ее холодные и совсем пустые слова.

Вам стоит радоваться.

Тому, что потеряли.

Тому, что умерло.

Тому, что могло бы жить, а теперь не будет.

Вам стоит радоваться.

Когда Костя, перепугавшийся до смерти из-за полуобморока, в котором я выползла утром из ванной со словами «вызови скорую», пришел навестить меня на следующий день, я не плакала.

— Юсенька, ну чего же ты молчишь, ну скажи мне что-нибудь, — упрашивал он меня, гладя по волосам, а женщины вокруг