Знамя Журнал 8 (2008) - Журнал Знамя

- Его предал его лучший друг.

Отец даже вскрикнул:

- Надо же!

Секунду погоревав, отец заметил:

- Неважный был у него друг.

- Лучший.

- Что?!. Лучший друг?

- Он так мне сказал.

- А надо было брать в друзья с умом… Но ты расскажешь. Ты обязательно мне расскажешь, сын. А?.. Перед отъездом… Мне это важно. Я буду об этом долго думать… В вагоне… У меня долгая дорога, сын!

Если выпадет минута, я ему расскажу. Почему нет?.. Это скрасит ему дорогу. Тем самым скрасит жизнь. Я любил отца. Моего старенького выпивоху.

Звонок Гусарцева.

- Поезд через три часа. Билеты у меня на руках.

Я облегченно вздохнул. Сработал, конечно, генерал Базанов. Его звонок… На товарной станции мое влияние почти безгранично. Но на пассажирской без генерала нам было не обойтись.

- Спасибо, Коля.

- Я с билетами подрулю… Подскочу прямо к складам, так?

Звонок Руслана.

У Руслана родственник, работал телохраном, настоящий профи… Он далековато, но через час будет здесь. Если свистнуть, примчится прямо к поезду. И будет сопровождать моего отца хоть до Моздока…

- Спасибо, Руслан… Нет необходимости. Главное сейчас побыстрее.

Отец вдруг завозился с тряпками. Что еще за сборы?!. Один камуфляж. Другой. Брал с полки, смотрел и отбрасывал в сторону. Туда, где сидел притихший, задолбанный Пак.

- Батя!.. Что ты делаешь?

- Выбираю.

Отец был не прочь, чтобы камуфляж произвел впечатление на наш родной, на наш маленький, но самолюбивый городишко. Чтобы пятнистое дыхание войны “выстрелило” в Ковыльске-на-Урале… Чтоб из каждого окна видели приехавшего из Чечни… Старик будет идти меж пятиэтажек, выпятив грудь. Ну, может, с кем из местных приостановится. И кое-что им порасскажет. О войне… О сыне.

Ничуть не торопясь, он напялил наконец приглянувшийся ему камуфляж. Огладил бока.

- М-да… Так ты мне расскажешь, кто предал Дудаева?

- Обязательно… Быстрее, отец.

Стало слышно, как снаружи зарычал мой джип. Крамаренко проверял там мотор, бензин.

Невыспавшийся и грустный Пак сидел напротив нас. На своем топчане. Замер в ожидании… Мне кажется, Пак не дышал. Боялся спугнуть отъезд… Его мысли были устремлены куда-то высоко, ввысь, как молитва. Пусть, пусть вернется социализм, мать его… Пусть придут китайцы… Пусть полчища индусов… Инопланетяне. Пусть придет кто угодно. Но пусть уйдет, уедет, сгинет этот незамолкающий ночами безумный старик.

Посидеть с отцом в ресторане в его удовольствие! Поставить там, за рюмкой, точку… обязательную родственную точку в его ненужном, необязательном сюда приезде. Вторая моя мысль - не дать ему перебрать водки. Потому что в его глазах уже появился характерный блеск. Блеск там жил… И чуть расширенные зрачки. И значит, где-то с собой у него чекушка. Четвертинка. Из которой он будет подливать.

Он мастерски умел это: пить с тобой вместе и по-тихому добавлять только себе… Из кармана… Или из плохонькой сумки. В нем говорила запасливая старость. И заодно скупая бедность. Он боялся… Что радость жизни вдруг оборвется. Старик уже не был уверен в людях… Даже в сыне… Не был уверен, что в хорошую стариковскую минуту его жизни ему нальют… нальют хорошо и вдоволь.

- Мы поговорим… Мы будем спорить, сын. Это будет наш большой разговор.

Я только кивал. Мы входили в привокзальный ресторанчик, и я думал - дать, дать ему выпить. Но в меру… Милый, милый старик. Отец!

Но, увы, уже в самых дверях ресторана, секунда! - мы еще даже не вошли, - громко и четко была объявлена посадка. И пугающе близко гукнул локомотив… Мы тотчас развернулись.

И чуть не бегом к поезду.

Отец стоял на подножке вагона, а я на земле напротив. Мы растерялись… Мы же ничего не успели. Я не успел ему толком рассказать о стройке дома у реки - там, где жена и где дочка. О том, что мы хотим, чтобы отец жил с нами. Как только построимся… Хватит с него Ковыльска-на-Урале.

Я даже не успел ему рассказать обещанного… о том, как неожиданно и, пожалуй, даже невольно я превратился здесь в человека, умеющего делать деньги. (Чего потомственные строители - что мой отец, что я - вообще говоря, никогда не умели.)

Отец, стоя на подножке, тоже смотрел растерянно. Тоже не успел многое… Мы не понимали, куда делось время. Что, собственно, мы делали эти восемь-девять дней? Где они, эти наши дни и наши ночи?.. Это был какой-то грабеж. Нас обобрали.

Еще раз гукнул локомотив… Родство наше заныло. Родство немо кричало. Мы смотрели друг на друга. Я должен был сказать что-то очень значительное. Я даже напрягся… Сейчас скажу… Я облизнул губы. Не успел поцеловать отца… И только сказал:

- Много не пей.

Он тоже выдал нечто высокое и достойное минуты:

- О чем ты говоришь!

И поезд ушел…

Я машинально вернулся к ресторанчику. Вошел… Сел за столик и машинально же проглотил сто водки. Потом еще сто.

Но есть совсем не мог.

Народу там мало… Полковник с дешевой красоткой. А у окна с бинтом на башке солдат. В углу женщины-горянки в темном… Узлы возле ног. Безденежье. Чеченки или ингушки… не понять. Женщины, деньги экономя и еды не заказывая, молча гоняли чаи.

Отец был уже далеко. Отстучали колеса - отстучало сердце. Но все еще висела та минута прощанья, когда мы оба впали в ступор.

Я расплатился и ушел.

- Запашок? - спросил официант. Он решил, что меня замутило от запахов. И поэтому я не закусил под водку.

Из приоткрытых дверей кухни к нам в зал и впрямь валил густейший дух жратвы и готовки. Фасолевый суп… Мясо… Марево съестных запахов… Пища в котлах, явно вчерашняя, тихо-тихо курилась. Запахи разлагались, осторожно подымаясь и ползя ввысь. Им тоже хотелось… Путь наверх!

Там, вверху, запахи становились еще круче, густели. Но потолок не пускал. Не давал этому дерьму вырваться на простор, к синеве небес.

Конечно, инфраструктурой и нуждами строящегося дома, начиная с подвала, руководил (по телефону) я. Коммуникации. Свет. Газ… Но и первый, и второй этаж жена строила сама. Сейчас она и дочка живут в уже построенном. Живут и над собой неспешно растят крышу… Единственное, чему я учу, мои телефонные подсказки, это найм рабочих и переговоры с ними. Грузчики… Каменщики… Столяры… И особенно электрик - для современной АГВ, для котла… С современной и правильно скрытой проводкой.

Лето, жена и дочь спят во флигеле… Там свежее дышится. С той стороны подходит степь.

Со временем я объясню моему старику, что у меня, у майора Жилина, работающего (и воюющего!) в Чечне, вовсе НЕ шальные и НЕ легкие деньги. Не в казино и не на скачках… Я сумею ему объяснить, в какую рулетку все это выиграно. В какую рулетку мы играем здесь каждый день.

Когда я позвонил, отец только смеялся. Отец наотрез не захотел переезжать к моей жене и дочке, - не захотел на берег большой реки, где строился дом. Он, мол, привык всю жизнь жить скромно и не хочет под старость в хоромы. Старику-пенсионеру не с руки “во дворцах”. Он не хочет натоптать на слишком чистом полу… Что-нибудь запачкать… Зато он хочет, никого не стесняясь, шумно и слышно хлебать свой суп.

- Какие хоромы! - я даже повысил голос. - Обычный нормальный хороший дом.

- Сколько этажей?

- Два.

Он хмыкнул, словно поймал меня на постыдном.

- Ну, вот!

И опять ядовито засмеялся.

- А сколько земли, сынок?

- Ну, есть, есть земля. Клином березняк… Прямо к нам входит.

- А-а!.. Еще и роща клином!

И он бросил телефонную трубку. Кажется, ему остро захотелось меня раскулачить и переселить в Сибирь.

Жена, когда я ей доложил о переговорах, отругала меня - мол, я неделикатен. Звонок с Кавказа всегда грубоват… Со стариками надо мягче… С уговором… С лаской.

Она сама старику позвонит.

- Флаг в руки, - и я дал телефонный отбой почти так же стремительно, как отец.

С моей женой отец и впрямь говорил по-другому - и теплее, и мягче. И даже несколько возвышенно. Философствовал… Но суть ответа не изменилась. Он не приедет… Посмотреть на подросшую внучку?.. Вот посмотреть внучку когда-нибудь приедет… Когда?.. Это уж как здоровье подскажет.

- Милая моя. Спасибо, - с лаской же отвечал ей отец на главный вопрос. - Но ты меня тоже пойми… Я хочу остаться здесь. Я хочу остаться с этими зачуханными пятиэтажками. Моя жизнь здесь, пойми, моя милая.

Он напоследок еще и поинтересовался - читает ли моя жена иногда Анну Андреевну Ахматову, которая, как ни тяжко жилось, отказалась уехать за границу?.. И с гордостью написала - я была с моим народом. Вот так, милая.

“Милая” огорченно дала отбой.

А отец, гордясь ответом и ликуя, наверняка кинулся на улицу. Радостно! На свежий ветер. Душе в такие отказные минуты нужен простор.

Жена сказала, что его голос звенел. Еще бы!.. А я сказал, что не сомневаюсь, что старикан в ту же минуту и кинулся к “народу”. Где целый ряд обшарпанных пятиэтажек, мимо которых он прямо сейчас пройдет к до боли знакомому гастроному… И там купит пойла. И там же его будут шумно приветствовать синещекие приятели. Угловой дохлый магазинчик с просроченным товаром!.. Там вода с потолка лишь чуть сочится. Ну, капнет на башку. Ну, еще капнет… Там душе старика тепло. Уже у самого прилавка с тем-другим-третьим можно и побазарить, можно снова выйти на ветер, пить из горлышка и получить в рожу.