Прогулки с Хальсом - Карина Тихонова

Конечно, Катя была сама виновата в том, что картины достались Марику. Не фига было задирать сводного брата по поводу и без повода на глазах у отца. Марик в таких случаях выглядел невинной жертвой, и сердце Николая Егоровича обливалось кровью. Чувство вины перед внебрачным сыном и подтолкнуло генерала к составлению подобного завещания.

Наверняка Надежда Ивановна предвидела такой поворот. Когда Антон ловил ее задумчивые взгляды, устремленные на Марика, по его рукам ползли ледяные мурашки. Казалось, Надежда Ивановна прикидывает, с какой стороны лучше подойти, чтобы снять у пасынка скальп. Впрочем, Марик пользовался в доме отца огромными, неслыханными привилегиями. Ему разрешалось не прикасаться к учебникам, в то время как Егор и Катя по три часа в день долбили пройденный материал. Марик мог питаться одними фруктами и пирожными, а в Катю и Егора почти насильно заталкивались супы и овощи…

Антон задумчиво покачал головой. Да, умная женщина была Надежда Ивановна, ничего не скажешь. Она наносила сокрушительные удары по интеллекту и здоровью пасынка, ничем не выдавая своей ненависти. Катя — всего лишь бледное материнское подобие.

— Разве Вера разрешила тебе продавать ее картины? — спросила Катя.

Антон с раздражением отбросил в сторону смятую салфетку.

— К твоему сведению, я уже достиг совершеннолетия!

Егор торопливо поменял тему:

— У Веры был отличный вкус!

— К сожалению, не во всем, — тут же отпарировала Катя.

Егор сделал вид, что не понял намека:

— Состоятельная была женщина…

— Да, к сожалению, — снова влезла в разговор Катя. — Это ее и погубило.

Антон не выдержал. Поднялся из-за стола и сухо сказал:

— Прошу прощения, мне пора идти.

— Конечно, конечно! — подхватила Катерина. — Прости, что заговорила о Вере. Мы понимаем, как тяжело тебе о ней вспоминать…

Антон не дослушал. Вышел из-за стола, не обращая внимания на умоляющий взгляд Марика, быстро обулся и хлопнул дверью.

Харлем, сентябрь 1611 года

Веселое общество

Отряд стрелков добрался до трактира за каких-нибудь пятнадцать минут. По дороге спасенный юноша не умолкал ни на секунду.

— Но, господа, какое счастье, что вы подоспели вовремя! А как будет благодарен вам мой отец! Он известный амстердамский пивовар, и если вы когда-нибудь посетите этот славный город, прошу вас быть нашими гостями!

Михиль учтиво склонил голову:

— Благодарю. Значит, ваш отец варит пиво?

Юноша смутился и покраснел.

— Я, конечно, понимаю, в этом занятии нет ничего возвышенного…

— Ну что вы! — перебил собеседника Михиль. — Пивоварня — превосходное и доходное занятие! Я имел в виду совсем другое. Теперь я понимаю, почему вы называете деньги «пустяками».

— Я ненавижу деньги! — горячо воскликнул юноша.

— Надеюсь, это чувство останется без взаимности, — ухмыльнулся Михиль.

— Вы что-то сказали, капитан?

— Нет, мой друг, ничего особенного. Не торопитесь, мы уже пришли.

Перед ними высилась стена, сложенная из крупных грубых камней. Трактир «Золотой гусь» считался одним из лучших кабачков Харлема. Здесь подавали отличное пиво, а к нему фирменное блюдо — лосося под зеленым соусом. Владелец «Золотого гуся» два года назад патрулировал ночной город вместе с отрядом стрелков и в любой момент открывал широкий кредит бывшим сослуживцам. К их чести нужно заметить, что все долги неукоснительно погашались.

Михиль де Валь распахнул дверь, и на улицу вырвался залп громкого смеха, смешанный со звуками музыки. Горожане называли «Золотого гуся» «музыкалкой», потому что по вечерам здесь играл небольшой оркестр. Под аккомпанемент флейты, лютни, скрипки и барабана завсегдатаи трактира могли потанцевать или спеть любимую песню. А то и просто послушать музыку, предварительно заплатив музыкантам за исполнение.

Публика в трактире собиралась разношерстная. Днем его посещали уважаемые граждане Харлема, чтобы пропустить по кружечке пива и потолковать о делах, а ночью приходили завсегдатаи попроще: моряки, перекупщики, крестьяне, торговцы средней руки. Веселье иной раз принимало буйный характер, но трактирщику Курту довольно было разок ударить кулаком по столу, чтобы мгновенно успокоить гуляк. Кулак у Курта был толщиной с небольшой пивной бочонок, а ростом бывший стрелок выделялся даже среди самых рослых солдат. К тому же все хорошо знали, что трактир частенько посещают сослуживцы Курта. Портить отношения со стрелками не желали самые отчаянные повесы.

Михиль учтиво пропустил Яна Стена вперед. Юноша вошел в большой зал с низким сводчатым потолком и с любопытством огляделся вокруг. Здесь было на что посмотреть.

«Золотой гусь» мог вместить одновременно сотню человек. Стены зала были выложены сверкающей фаянсовой плиткой с изображениями птиц и животных. С толстых деревянных балок под потолком свисали длинные металлические цепи. На их концах крепились небольшие забавные безделушки: игрушечные кораблики, деревянные куклы, фарфоровые китайские болванчики, африканские уродцы, сделанные из странного черного камня… Моряки взяли за правило привозить из разных стран сувениры для Большого Курта, как называли хозяина трактира. Курт аккуратно подвешивал подаренные безделушки на цепочки и охотно рассказывал новым гостям, кто и откуда их привез.

Веселье не стихало здесь ни днем, ни ночью. Возле небольшого помоста, на котором сидели музыканты, лежали сборники песен. Был здесь песенник для моряков «Колесница Нептуна», песенник для крестьян «Веселый поющий селянин», сборник песен торговых людей «Новый амстердамский Гермес». Одним словом, репертуар на все вкусы.

Сейчас музыканты вдохновенно исполняли шутливые любовные куплеты, которые не рискнули бы спеть днем, перед более чопорной публикой:

Я звал тебя моей морковкой,Когда жениться обещал,Здоровьем клялся кошки дохлой,Ах, ловко ж я тебя поймал!

При этом солист совершал недвусмысленные телодвижения, вызывавшие в зале бешеный хохот. Изрядно нагрузившиеся гуляки стучали кружками, топали ногами и нестройно подхватывали припев:

…Здоровьем клялся кошки дохлой,Ах, ловко ж я тебя поймал!

Большой Курт, увидев гостей, расплылся в широкой улыбке и радостно бросился навстречу товарищам.

— Здорово, Курт, — обнял его капитал де Валь. — Как идут дела?

— Благодарение Богу, неплохо. Куда вас усадить, господин капитан?

Михиль окинул зал быстрым оценивающим взглядом.

— Пожалуй, мы втроем сядем вон в том углу. Усади остальных ребят, где они сами захотят. Да, за пиво сегодня платит Франс!

— А закуска за счет заведения, — быстро подхватил Курт.

Михиль поблагодарил бывшего стрелка кивком и, придерживая шпагу, начал пробираться вдоль стены к свободному столику. Ян следовал за капитаном, шествие замыкал Франс. Как только они уселись, трактирщик поставил на стол два больших кувшина с темным пивом, три сверкающие оловянные кружки и большое блюдо с жареными каштанами.

— Желаю хорошо провести время, — сказал Большой Курт, дружелюбно подмигнул Яну и удалился.

Михиль разлил пиво по кружкам.

— За вашу удачу, друг мой!

Ян молча отсалютовал капитану, сделал большой глоток, но тут же поперхнулся и сильно закашлялся.

— Что случилось? — встревожился Михиль.

— Я думаю, господин Стен не привычен к двойному пиву, — ответил Франс, хлопая ладонью по спине будущего живописца.

— Да, это мы не сообразили, — согласился капитан. Он сделал знак Курту, но Ян оттолкнул руку Франса и запальчиво воскликнул:

— Дело вовсе не в этом! Просто… просто это пиво очень пенистое. Не нужно заказывать другое, я люблю… двойное.

Михиль переглянулся с Франсом. В глазах капитана замерцали лукавые искорки.

— Что же, в таком случае помоги вам Бог. Господин Стен, только один вопрос перед тем, как вы допьете свою кружку. Во сколько завтра отходит ваш дилижанс?

— Кажется, в десять утра, — недоумевая, ответил юноша. — А что?

Михиль пожал плечами.

— Да так, ничего особенного. Просто мы хотели бы вас проводить.

— Буду счастлив! — отозвался Ян, зажмурился и поднес кружку к губам.

Заинтересованный Михиль замер, не сводя с него глаз. Послышались звуки крупных глотков, голова Яна медленно запрокидывалась, пока не показалось перевернутое оловянное дно кружки. Ян с треском впечатал пустую кружку в стол, вытер с подбородка густую пену и потребовал: — Еще!

— Браво! — воскликнул Михиль.

Между тем Большой Курт положил перед Франсом несколько листов картона. Поставив рядом тарелку с холодными угольями, он вытер руки о передник и спросил: