Надежды маленький оркестрик - Булат Окуджава

«Да здравствует Великий Понедельник!..»

Да здравствует Великий Понедельник!Все трудятся, и в доме ни души.Лишь я один – классический бездельник:плюй в потолок и думай, и дыши.

Да здравствует и Вторник Величавый,прощающий наш суетливый быт.Все носятся за хлебом и за славой,и счастлив я, что всеми позабыт.

Да здравствует Среда – День Перевальный!(За мир и тишину чего не дашь?)Как смирен без гостей мой стол овальныйи как безлюден за окном пейзаж.

Да здравствует Четверг – мое почтенье!Бумага терпит, и перо бежит,и старых мыслей новое прочтеньегосподствует и голову кружит.

Да здравствует и Пятница!Но страннопреобразился мир в моем окне:что с ними? От какого ураганабежит толпа?И все ко мне, ко мне…

Неладна будь, Суббота дорогая,покой мой уносящая в когтях,меня без сожаленья обрекаяна болтовню о ценах и вождях!

Будь проклято, Святое Воскресенье!Святой огонь в душе моей затих.Бесчинствует мой ЖЭК, и нет спасеньяот потных современников моих.

«Заезжий музыкант целуется с трубою…»

Заезжий музыкант целуется с трубою,пассажи по утрам, так просто, ни о чем…Он любит не тебя. Опомнись. Бог с тобою.Прижмись ко мне плечом,прижмись ко мне плечом.

Живет он третий день в гостинице районной,где койка у окна – всего лишь по рублю.И на своей трубе, как чайник, раскаленной,вздыхает тяжело…А я тебя люблю.

Ты слушаешь его задумчиво и кротко,как пенье соловья, как дождь и как прибой.Его большой трубы простуженная глоткаотчаянно хрипит. (Труба, трубы, трубой…)

Трубач играет туш, трубач потеет в гамме,трубач хрипит свое и кашляет, хрипя…Но как портрет судьбы – он весь в оконной раме,да любит не тебя…А я люблю тебя.

Дождусь я лучших дней и новый плащ надену,чтоб пред тобой проплыть, как поздний лист, дрожа…Не много ль я хочу, всему давая цену?Не сладко ль я живу, тобой лишь дорожа?

Тебя не соблазнить ни платьями, ни снедью:заезжий музыкант играет на трубе!Что мир весь рядом с ней, с ее горячей медью?..Судьба, судьбы, судьбе, судьбою, о судьбе…

«А мы с тобой, брат, из пехоты…»

А мы с тобой, брат, из пехоты.А летом лучше, чем зимой.С войной покончили мы счеты…Бери шинель —пошли домой.

Война нас гнула и косила.Теперь конец и ей самой.Четыре года мать без сына…Бери шинель —пошли домой.

Мы все – войны шальные дети:и генерал и рядовой.Опять весна на белом свете…Бери шинель —пошли домой.

К золе и пеплу наших улицопять, опять, товарищ мой,скворцы пропавшие вернулись…Бери шинель —пошли домой.

А ты с закрытыми очамиспишь под фанерною звездой.Вставай, вставай, однополчанин,бери шинель —пошли домой.

Что я скажу твоим домашним?Как встану я перед вдовой?Неужто клясться днем вчерашним?..Бери шинель —пошли домой.

«Я вновь повстречался с Надеждой – приятная встреча…»

О. Чухонцеву

Я вновь повстречался с Надеждой – приятнаявстреча.Она проживает все там же – то я был далече.Все то же на ней из поплина счастливое платье,все так же горящ ее взор, устремленный в века…Ты наша сестра, мы твои непутевые братья,и трудно поверить, что жизнь коротка.

А разве ты нам обещала чертоги златые?Мы сами себе их рисуем, пока молодые,мы сами себе сочиняем и песни и судьбы,и горе тому, кто одернет не вовремя нас…Ты наша сестра, мы твои торопливые судьи,нам выпало счастье, да скрылось из глаз.

Когда бы любовь и надежду связать воедино,какая бы (трудно поверить) возникла картина!Какие бы нас миновали напрасные муки,и только прекрасные муки глядели б с чела…Ты наша сестра. Что ж так долго мы были в разлуке?Нас юность сводила, да старость свела.

«Стоит задремать немного…»

Стоит задремать немного,сразу вижу Самого.Рядом, по ранжиру строго,собутыльнички его.

Сталин трубочку раскурит —станут листья опадать.Сталин бровь свою нахмурит —трем народам не бывать.

Что ничтожный тот комочекперед ликом всей страны?А усы в вине намочит —все без удержу пьяны.

Вот эпоха всем эпохам!Это ж надо – день ко дню,пусть не сразу, пусть по крохам,обучала нас вранью.

И летал усатый сокол,целый мир вгоняя в дрожь.Он народ ценил высоко,да людей не ставил в грош.

Нет, ребята, вы не правыв объясненьи прошлых драм,будто он для нашей славынас гонял по лагерям.

С его именем ходили(это правда) на врага,но ведь и друг дружку били(если правда дорога).

А дороги чем мостили?А за все платили чем?Слишком быстро все простили,позабыли между тем…

Нет, ребята, хоть упрямыдемонстрации любви,но следы минувшей драмывсе равно у нас в крови.

Чем история богата,тем и весь народ богат…Нет, вы знаете, ребята,Сталин очень виноват.

Сентябрь

Чем дальше от Москвы, тем чище дух крестьянства,тем голубей вода, тем ближе к небесам.Гармоники лесной завидно постоянство,и гармониста чуб склоняется к басам.

Мелькают пальцы в ряд, рискованно и споро,рождается мотив в сентябрьском огне,и синие глаза как синие озера…Но бремя тяжких дум на их песчаном дне.

Как сладко в том краю, чужих невзгод не зная.Чем ближе к небесам – тем ненаглядней твердь.И плачет о своем гармоника лесная,и на ее слезу попробуй не ответь.

Дом на Мойке

Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,барона,не просто тротуар исхоженный, а поле – вечнои огромно,вся жизнь, как праздник запоздалый, какмузыкант в краю чужом,отрезок набережной давней, простертой за егоокном.

Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,барона,все уместилось понемногу: его любовь, его корона,беспомощность – его кормилица, и перевозчикавесло…О чем, красотка современная, ты вдруг вздохнулатяжело?

Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,барона,как между Было и Не стало – нерукотворнаячерта.Ее мы топчем упоенно, и преступаем окрыленно,и кружимся, и кувыркаемся, и не боимся ни черта.

Прогуливаясь вдоль по набережной, предвидетьничего нельзя.Как просто тросточкой помахивать,раскланиваясь и скользя!Но род людской в прогулке той не уберегся от уронамеж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,барона.

Пиратская лирическая

В ночь перед бурею на мачте горят святого Эльмасвечки,отогревают наши души за все минувшие года.Когда воротимся мы в Портленд, мы будем кроткикак овечки,да только в Портленд воротиться нам не придетсяникогда.

Что ж, если в Портленд нет возврата, пускай несетнас черный парус,пусть будет крепок ром ямайский, все остальноеерунда.Когда воротимся мы в Портленд, ей-Богу, я во всемпокаюсь.Да только в Портленд воротиться нам не придетсяникогда.

Что ж, если в Портленд нет возврата, пускай купецпомрет со страху,Ни Бог, ни дьявол не помогут ему спасти свои суда.Когда воротимся мы в Портленд, клянусь – я самвзбегу на плаху.Да только в Портленд воротиться нам не придетсяникогда.

Что ж, если в Портленд нет возврата, поделим золотокак братья,поскольку денежки чужие не достаются без труда.Когда воротимся мы в Портленд, нас примет родинав объятья.Да только в Портленд воротиться не дай нам, Боже,никогда.

«Впереди идет сержант…»

Впереди идет сержант.На груди – лиловый бант.А в глазах его печальных – и надежда и талант.

Он не любит воевать.Он не хочет убивать.Он ничьи не может жизни у природы воровать.

А за ним идет солдатне высок, не бородат.Он такому командиру и признателен и рад.

У него в дому жена.Не нужна ему война.А уж если разобраться, то кому она нужна?

Впрочем, эти двое – сонв обрамлении погон,исключение из правил, а не норма, не закон.

Ведь у прочих всё не так:все – вояки из вояк,а с вояками такими уцелеть нельзя никак.

«Мы стоим с тобой в обнимку возле Сены…»

В. Некрасову

Мы стоим с тобой в обнимку возле Сены,как статисты в глубине парижской сцены,очень скромно, натурально, без прикрас…Что-то вечное проходит мимо нас.

Расставались мы где надо и не надо —на вокзалах и в окопах Сталинграда,на минутку и навеки, и не раз…Что-то вечное проходит мимо нас.

«Канадский берег под моим крылом…»