Наследство с условием - Бронуин Джеймсон

К тому же Томас вдруг вспомнил, что сегодня, завтра, максимум послезавтра они узнают, беременна она или нет.

В доме и на лужайке царила приятная атмосфера. Томас общался с гостями, каждый из которых считал своим долгом найти его и сказать пару слов. Большинство из них хотели поблагодарить его за приглашение — словно это он их пригласил — и поздравить с удачной организации такого чудесного праздника.

Энджи оказалась замечательной хозяйкой.

Джинджер Ханраханс расхваливала ее чудесный маринад для барбекю. Ди Ламберт изливала свое восхищение по поводу разноцветных фонариков и просила одолжить их на сорокалетие мужа.

— Удивительно, — бормотал мистер Ламберт. — Удивительно, что никто из Карлайлов не положил глаз на Энджи. Вы все слепые?

Нет, Томас не был слепым. Он заметил, что на Энджи было то же платье… Правда, на сей раз она надела под него бюстгальтер — крошечную вещичку цвета слоновой кости, которую он однажды видел на ее кровати. Она наклонилась над столом, и из-под платья выглянула тонкая атласная лямка.

В груди у Томаса сладко заныло. Он сходил с ума и не мог оторвать от девушки взгляда.

— Сногсшибательное платье, — заметил Алекс.

Томас нахмурился. Ему нужно прекратить так откровенно пялиться на Энджи.

— Нравится вечеринка? — спросил он у брата.

— Терпимо.

Томас удивленно приподнял бровь.

— Мы согласились приехать только из-за Моры, — объяснил Алекс.

Томас промолчал. Он окинул взглядом гостей, но невесты Алекса не увидел.

— А где Сюзанна?

— Пошла наверх.

— Уже?

— Голова разболелась.

Головная боль объясняла ее бледность и напряженность. Взгляд Томаса снова скользнул к Энджи — живому антиподу невесты брата. Она стояла с Дэвидом Врайнтом и, наклонив голову, внимательно слушала. В угасающих сумерках сада она вся светилась. На долю секунды Томас задохнулся от ее знойной красоты.

Неужели она беременна?

Говорят, беременность красит женщину. А Энджи была чудо как хороша.

Алекс ушел проведать Сюзанну, а Томас нашел уединенный уголок, подальше от Энджи. Она сколько угодно может говорить о том, что любит Камеруку и деревенскую жизнь, но он был уверен: как только закончится медовый месяц, она будет счастлива здесь не больше Брук.

Что это с ним? Зачем он сравнивает Брук с Энджи? И рассуждает о медовом месяце? Налицо все признаки переутомления, день оказался слишком долгим, нужно поспать. Пока он стоял, придумывая способы побега, в бальной комнате заиграла музыка и полилась в сад через распахнутые балконные двери.

Несколько пар направились к танцполу, и Томас понял, что упустил свой шанс уйти, не привлекая внимания. Он какое-то время наблюдал за танцующими. Под звуки чувственной мелодии они обменивались улыбками. А он, как всегда, один.

Томас повернулся, чтобы уйти, и натолкнулся на Энджи.

— Эй, я искала тебя. — Почти весь вечер. Она видела, как он тихонько стоял в стороне, забыв про смех, шутки, веселье.

Энджи смотрела в затуманенное болью лицо, в глаза, горевшие усталым голубым огнем, и чувствовала, как в душе зарождается разочарование. Неужели она всерьез надеялась, что торжество отвлечет его, рассеет тоску? Идиотка, дурочка в розовых очках.

— Мне очень жаль, — выдохнула Энджи.

— Жаль чего?

Как признаться во всем? Она стремилась изменить его жизнь, но не знала, с чего и как начать. Девушка фыркнула и кивнула головой в сторону гостей.

— Тебе приходится терпеть это. Совсем невесело, да?

— Я не сторонник больших торжеств, — признался Томас. — Но не суди об успехе по мне. Ты проделала огромную работу.

Энджи знала, что вечеринка имела большой успех у соседей, которые все еще танцевали, смеялись и шутили. Ей выразили признательность Алекс, Сюзанна и Мора. Но вот Томасу, казалось, было все равно.

Она кинула тоскливый взгляд на танцплощадку. Она выбирала эту песню с надеждой пригласить на танец Томаса, мечтая, как сомкнет руки на его шее и склонит голову к сильному плечу. И они закружатся в медленном вальсе. То была песня, под которую танцуют любящие сердца.

Что же ты, сестричка, стоишь и умираешь от желания? Ты искала его ради этого танца. Так действуй.

Девушка кивнула в сторону танцующих пар.

— А ты знаешь, мы ведь никогда не танцевали вместе…

В его глазах появилось выражение замешательства.

— Я не танцую, Энджи.

— Вообще? Или со мной?

Томас не ответил.

— Да ладно, Томас, доставь мне удовольствие.

— Не проси, Энджи, — хрипло проговорил мужчина. — Я не буду танцевать.

— Потому что не хочешь прикасаться ко мне?

Они оба знали ответ. Воздух раскалился от невысказанных мыслей и неутоленного желания.

— Кто-нибудь из вас присоединится ко мне? Я хочу пропустить стаканчик на ночь.

Алекс. Как не вовремя. Конечно, Томас воспользуется этой возможностью, чтобы сбежать. Девушка покачала головой.

— Я пас.

Алекс отправился к библиотеке, а Томас на мгновение задержался.

— Увидимся завтра утром.

Она была слишком расстроена, чтобы соблюдать осторожность.

— По всей вероятности, раньше, — коротко бросила она.

Томас замер.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне понадобится твоя ванная.

— Сейчас не время для шуток, Энджи. — На его скулах заходили желваки. — Черт возьми, о чем ты говоришь?

— Долгая история, но…

— Расскажи в общих чертах, — вспыхнул Томас, и Энджи вдруг разозлилась и осмелела.

— Я не правильно посчитала гостей, так что мне придется спать на диване в твоем кабинете. Твои ванна и туалет ближайшие. И я собираюсь ими воспользоваться.

Он молча изучал девушку. А затем бросил:

— Ляжешь в моей спальне, а я займу кабинет.

— О нет, не нужно. — Энджи отрицательно замотала головой. — Диван слишком короткий для тебя.

— К тому моменту, как я доберусь до него, мне будет все равно.

Она увидела в его глазах и усталость и решительность. И ни намека на радость оттого, что они будут спать рядом.

— Если тебе будет все равно, где спать, так почему не на кровати?

— Я сказал, она — твоя.

— Кровать большая, — спокойно продолжала Энджи. — Почему бы нам не разделить ее?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Ты проигрываешь на всех фронтах, Энджи. Он не поддержал веселье, не расслабился с друзьями, не принял твоего приглашения на танец и в довершение всего ты выгнала его из его собственной кровати.

В пятидесятый раз она вставала и ложилась, вертелась с боку на бок и проверяла часы. Три часа. Ну не может же он до сих пор пить с Алексом. Она представила почти двухметровую фигуру, скорчившуюся на коротком узком диване, и чуть не расплакалась.