Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том II - Владимир Пичета

Иоахим Гаспингер призывает к восстанию (Gabh)

Чтобы скрыть от неприятеля до прибытия Макдональда пустое место, образовавшееся от ухода Массены, Наполеон бросил в образовавшийся промежуток кавалерию Бессиера. Произведя несколько блестящих атак, она должна была отступить, но все-таки тем временем дала возможность прибыть резервной артиллерии. Пока устраивал свой отряд Макдональд, Наполеон из стоорудийной батареи под начальством Лористона поражал Колловрата и гренадер, но поджидал лишь успешного окончания действий Даву для того, чтобы корпусом Макдональда нанести последний, роковой удар австрийцам. Около часа дня после страшных усилий и нескольких отбитых атак Даву, наконец, сбил Розенберга с позиции и завладел Нейзидельской башней — тактическим ключом ее. Розенберг отступил на Бокфлис. Удино оттеснил Гогенцоллерна и заставил его также отступать. Наполеон, заметив успехи Даву и Удино, приказал Макдональду начать атаку.

Ваграм (Вернэ)

Передовая восьмитысячная колонна его под перекрестным огнем австрийских орудий в короткое время потеряла почти половину людей, но все-таки с замечательной храбростью и самоотвержением шла вперед. Кроме австрийских орудий, массы кавалерии напирали на фланги и тыл Макдональда, который, в свою очередь, приказал своей кавалерии отбить австрийскую, но кавалерия Макдональда была смята и опрокинута, и с оставшимися всего 1,5 тыс. человек он остановился. Наступала решительная минута боя. Наполеон послал на подкрепление Макдональда остальные дивизии вице-короля Евгения и молодую гвардию. После упорного и кровопролитного боя Пакто овладел Адерклаа, Дюрютт — Брейтенлее, Макдональд атаковал Зюссенбрунн. Этот момент решил бой при Ваграме. Эрцгерцог Карл, не имея более резервов, приказал отступать по всей линии. На левом фланге Массена под прикрытием кирасиров Сен-Сюльписа произвел энергичный фланговый марш к Эсслингену, уже занятому войсками Кленау, и выбил их оттуда. Около 4 часов дня, когда французская армия была уже в полном наступлении, показались передовые разъезды эрцгерцога Иоанна, но было уже поздно: участь сражения при Ваграме была решена. Эрцгерцог Карл приказал отступать. Итак, Ваграмский бой, вначале неудачный, гением Наполеона, сумевшего во время самого сражения переменить сообразно с обстоятельствами пункт главной атаки, был выигран, и судьба кампании была решена. Но и австрийцы Ваграмским боем внесли славную страницу в свою военную историю; их отступление было совершено в образцовом порядке. Переправа же французов через Дунай — безусловно один из самых блестящих военных подвигов. Вскоре был заключен с Австрией мир в Шенбрунне.

В. П. Федоров

Триумфальные арки на площади «Carrousel» и «Etoile»

Открытие сейма в Борго 29 марта 1809 г. (Экмана)

VI. Россия и Швеция. Финляндские дела

Проф. С. А. Корфа

еожиданный оборот, который приняли франко-русские отношения после Тильзитского свиданья, не мог не отразиться на отношениях России к Швеции. Положение последней было крайне затруднительное; управляемая взбалмошным, своенравным и недальновидным королем, она очутилась теперь между двух огней, Франции с Россией — с одной стороны, и Англии — с другой; весьма скоро стало ясно, что война для нее неизбежна и что политика нейтралитета более невозможна[6]: вопрос заключался только в том, на чью сторону она встанет; присоединись она к политике могущественного и непобедимого Наполеона, Англия своим флотом немедленно отрезала бы ее от континента, уничтожив всю ее экспортную торговлю; встань она на сторону Англии, ей угрожала теперь не только французская армия, но и ближайшая соседка, Россия, новая союзница Наполеона. Родственные связи дворов С.-Петербурга и Стокгольма не играли при этом никакой роли; даже, наоборот, личные качества Густава IV Адольфа делали его ненавистным Александру; да, кроме того, Наполеон не давал им времени одуматься; его требования неукоснительного проведения континентальной системы были для царя conditio sine qua non существования союзнических отношений.

Сама судьба влекла Швецию в сторону английского соглашения; Густав всем своим существом ненавидел Наполеона, считая его политику гибельной для европейской цивилизации; он с грустью и страхом видел, как один за другим падали под ударами европейские троны; но были и другие, гораздо более важные причины, склонявшие Швецию к союзу с Англией; во всей Европе вряд ли имелось второе государство, которое могло бы столь существенно пострадать от присоединения к континентальной системе, как Швеция[7]; весь ее экспорт шел морским путем и, следовательно, в любой момент мог быть совершенно отрезан и уничтожен могущественным английским флотом; а кроме того, железо и дерево, занимавшие первое место в экспорте Швеции (около 59 %), шли непосредственно в Англию; все это ставило Швецию в полную зависимость от великобританского флота. Последняя к тому же помогала Швеции и денежными субсидиями, что составляло немаловажную статью дохода для правительства Густава. Наконец бомбардировка англичанами Копенгагена, имевшая место в сентябре 1807 г., явилась для Швеции своего рода memento mori.

Итак, не одна близорукость короля, а многие другие, гораздо более веские, причины толкали маленькую Швецию на борьбу с французским великаном. Но теперь обстоятельство это имело одно очень важное для нас следствие: Швеция неминуемо должна была прийти в столкновение и с Россией. Уже с 1806 г. Александр должен был чувствовать ту опасность, которая угрожала его столице с севера; до его слуха доходили известия, что в декабре этого года шведские войска, расположенные в Финляндии, мобилизовались, а в Россию были посланы шпионы для ознакомления с численностью русских военных сил, передвинутых на польскую границу; да и сам Наполеон не раз указывал царю на угрожавшую его тылу опасность; оба монарха правильно считали Швецию географическим врагом России, а Финляндию — как бы нарочито созданную для неприятельского десанта, предназначаемого для действий против Петербурга[8]; насколько опасность такого положения хорошо сознавалась в Петербурге, свидетельствуют нам записки Н. И. Греча («Записки о моей жизни», СПБ. 1886, стр. 267), в которых можно прочесть следующее:

«На войну со Швецией надобно смотреть с иной стороны. Правительство наше имело к России обязанности обеспечить северо-западную ее границу. Владения Швеции начинались в небольшом отдалении от Петербурга. Крепости ее владычествовали над северными берегами Финского залива. Финляндия, огромная гранитная стена, давила плоскую Ингерманландию». Нельзя более красноречиво описать господствовавшее в те дни настроение столичного общества.

Граф Ф. Ф. Буксгевден (Боровиковский)

Ко всему этому следует еще прибавить некоторый осадок горечи в душе Александра по отношению к Густаву; уже в прежние русские войны шведский король показал себя не вполне надежным соседом, иногда даже позволявшим себе третировать царя; последний же, как известно, очень чуткий на удары по его самолюбию, должен был легко поддаваться чувству предубеждения против шведского правительства и Густава. Наполеон же, со своей стороны, искусно пользовался этой конъюнктурой, хитро науськивая Александра на Швецию, иногда обещая ему поддержку, иногда угрожая или просто льстя ему; император, рассчитывая отвлечь этим внимание царя от турецкого вопроса, предлагал ему в виде компенсации отнять у Швеции Финляндию. Чем большее нетерпенье выражал Александр в восточном вопросе, тем усиленнее толкал его Наполеон на борьбу со Швецией; так, в Эрфурте, осенью 1808 г., император предлагал царю в виде «вознаграждения» не только Молдавию и Валахию, но и Финляндию (см. проект ст. 5 договора); впоследствии это дало ему право говорить, что именно он «дал» Финляндию Александру[9].

Не сразу, однако, решился государь на войну со Швецией; сначала он пробовал убеждать Густава добровольно присоединиться к континентальной системе; все усилия, однако, оказывались тщетными, и поздней осенью 1807 г. Россия уже начала стягивать войска к своей северо-западной границе; первоначальным предлогом такого передвижения войск была выставлена необходимость обеспечения Балтийского побережья от нападения Англии; Россия боялась повторения чего-либо вроде копенгагенской бомбардировки.

С начала 1808 г. события приняли более определенный оборот; на угрожающие ноты России шведское правительство не давало ответа, вследствие чего Александр решил действовать энергично; под прикрытием миролюбивых разговоров со шведским посланником в Петербурге, русское правительство стало стягивать свою армию, желая предупредить соседа; 5 февраля было послано в Париж извещение о готовившейся войне, а 15-го был выдан паспорт шведскому посланнику; государь торопился, так как хорошо знал, что Швеция была еще совершенно не подготовлена к войне; к тому же, зимняя кампания, благодаря льду, облегчала наступательные действия на шведские крепости, в роде Свеаборга. Последовавший в марте 1808 г. арест шведами русского посланника Алопеуса страшно возмутил Александра, написавшего Наполеону, что «шведы поступили как истые варвары, хуже турок»; впрочем, и в самой Швеции многие были недовольны этим бессмысленным поступком.