Стоунхендж - Юрий Никитин

Олег сказал невесело:

— Разуй глаза, Табити. Когда-то правила Великой Степью. Самые могучие народы, потрясавшие миры, поклонялись твоей мощи. Но пришел новый бог... Ты помнишь того синеглазого с дудочкой? Никто его не принимал всерьез. Но он ссадил кочевников на землю, приучил пахать и сеять, а тебя заточил среди этих болот... А ты все еще не веришь в новых богов?

Голос, полный гнева и ярости, упал до шепота:

— Разве время творения еще не ушло?

— Каждое время творит своих богов, — ответил Олег невесело. — Не все они удачны. Как и мы. Теперь богов творят сами люди. А люди слеплены не только из ума и воли, как хотелось бы волхвам... Хватает глины слабости, уныния, суеверий, дурости, лени, невежества, драчливости. Когда эта дрянь в человеке берет верх, тогда на свет появляется такое... Разве Род сотворил Корса — бога обжорства и пьянства? Люди! Дали ему силу, целые племена поклонялись... Их стерли в пыль те, кто создал себе богов потрезвее.

— Кто он, новый бог?

— Ты не поверишь. Бог рабов и для рабов. Но ему охотно кланяются и свободные племена, потому что в каждом человеке слишком много от раба. За свободу надо стоять, а когда кто-то приходит и очень сладко говорит, что рабом быть проще и спокойнее, что надо вручить свою судьбу другому — сильному, который все видит и все знает, который придет и все рассудит... Многие добровольно отдают свою свободу. Сладкая ложь проходит там, где не прошел меч.

— Неужто человек пал так низко?

Олег пожал плечами.

— Я видел сильного и мудрого богатыря Калидара, когда тот оброс грязью и спал вместе со свиньями... Но когда он выздоровел — я думаю, он хворал, хотя телом был крепок и силен все так же, — то снова совершал подвиги. Если у человека бывают болезни, то, наверное, бывают и у всего человеческого племени.

Снова прогремел яростный, но уже полный горя голос Табити:

— Иная болезнь убивает вовсе. Что делаешь среди больных ты, который не болен?

— Я прозевал начало этой болезни. Или слабости, называй как хочешь. Когда началось, я искал Истину в темной пещере. Нас много было, ищущих... В пещерах, лесах, горах... Мы все приходили в мир, провозглашали свою Правду, иных делали верховными жрецами, иных забивали камнями, распинали, бросали в котлы с кипящим маслом... Я создавал правду для сильных и свободных, был опьянен прошлыми победами... Но другой, который искал Правду в пустыне, придумал утешение для слабых и нищих духом, для калек, уродов и рабов... Когда я вышел со своими идеями, оказалось, что я опоздал, страшно опоздал...

— Навеки?

— Шестьсот лет, Табити! Через каждые шестьсот лет в мир приходит пророк с новым учением и становится богом. Первый, Лосиха, пророк охоты, царевич из мелкого царства на юге, плотник из Назарета... Последним был погонщик верблюдов на жарком востоке. У него учение молодое, сильное, злое, но и учение рабов присобачили короли Запада: объявили войну молодому богу. Так что, не поверишь, но мы с этим молодым рыцарем возвращаемся с первых войн, когда дерутся не за земли, рабов или богатства, а схлестнулись сами боги!

После тяжелого молчания Табити снова подала голос. Теперь в нем было непривычное для яростного огня страх и непонимание:

— Но ты... из Старых? Почему ты здесь?

— Болезнь не сломить, но надо помочь переболеть быстрее. И не остаться роду людскому калекой. Тогда и вернем старые культы и древних богов. Потому нам нужно как можно быстрее дойти и донести. Ты в состоянии задержать их?

Голос Табити снова окреп, в нем слышался треск огня и грохот падающих крыш горящих зданий.

— Тебе никто не помешает в моих владениях!

Томас одел перевязь через плечо, подхватил мешок. Яра взяла мешок побольше, смотрела на Олега выжидательно. Тот поднял кулак в прощании:

— Слава тебе, бессмертная!

— Пусть путь твой будет среди огня.

Олег кивнул, благодарил, а Томас подумал растерянно: они оба с ума сошли! Или думают, что он — саламандра?

Глава 8

К острову быстро плыли, рассекая воду, как утки, круглые блестящие головы. Следом тащился плот из тонких, но сплетенных в несколько рядов прутьев. Томас и Яра молча ступили вслед за волхвом на плот. Тот колыхнулся, но множество лап с перепонками удержали.

Остров быстро оставался позади, а огненный столб слабел быстрее, чем удалялся остров. Не потому ли, подумал Олег, что истощаются болотные газы. Причем на болоте чувствуется близость черной крови земли, что горит ярко и страшно. Так что Табити еще долго может жить на острове...

Плот несся так, что встречные растения срезало, как бритвой. Стебли и чашечки кувшинок часто падали на плот, Томас брезгливо спихивал ногами. Головы иногда исчезали, их на ходу сменяли другие, Томас уважительно цокал языком. На ходу менять коней всегда трудно, а здесь все без толчков и потери скорости!

Лес был древний и нехоженый. Людская слава населила его чудищами, что пожирают всех и вся, всяк обходил стороной, а тот, кто не всяк, въезжал в полной уверенности, что за ним не подсмотрят и тайного разговора не услышат.

В лесной избушке, ветхой и малозаметной, на крохотном островке среди тихого лесного озера шел неспешный разговор. Слова ронялись медленно, обдуманно, без гнева или радости, удивления или неожиданности. Все четверо собравшихся были неуловимо похожи: манерой речи, движениями.

В каменном очаге догорали березовые поленья. Сухое тепло выдавливало озерную сырость, в проемах окон злобно звенели комары, но в комнату залетать не решались.

— Я тоже не люблю срываться с места, — говорил Бадри ровным сильным голосом, — но прибыл ведь? Да, пришла нужда вмешаться нам. Семеро не простят, что мы пальцем не шевельнули.

— Какие Семеро? — спросил второй, его звали Мит. — Этот северный рыцарь уничтожил их почти всех... в том числе и Слымака.

— Семерых уничтожить невозможно, — ответил Бадри тем же ровным голосом. — Как говорил тот древний разбойник Конан из Киммерии: казацкому роду нет переводу, так никогда не переведется братство Семерых. Будет убит один, на его место встанет другой, но Семерым — жить! Потому что Семеро — это не люди, а Идея.

Бадри ощутил пристальные взгляды: похоже, долетели слухи, что его прочат в верховную Семерку. Но разве он не заслужил этого долгим упорным трудом на благо всего рода людского?

— Ладно, — сказал Мит, — мы должны действовать, не дожидаясь, пока Семеро восстановятся... Этот рыцарь идет уже по нашим землям. Чем он так важен?

— Разве Семеро не сказали?

— Тот убит, кому сказали.

— Не лучше ли выждать, — предложил Тивак. — В наших делах поспешность вредна. Семерым виднее.

Бадри придирчиво осмотрел их из-под насупленных бровей. Да, здесь собраны самые мудрые. Из окрестных племен и окрестных земель. Но мудрость редко идет в ногу с решимостью. Эти будут решать да прикидывать до скончания века, и всякий раз находить решения все лучше и лучше.