Книга о друзьях (Book of Friends) - Генри Миллер

Я уже говорил, что именно с помощью Макса я следил за жизнью Коры. Его жена дружила с кем-то, кто близко общался с предметом моего обожания. Так я, к своему огорчению, узнал, что Кора собирается стать школьной учительницей. Из того же источника я получил сведения, будто она похудела, очень бледна и серьезна, что тоже относилось к числу плохих новостей. Короче говоря, я во всем полагался на Макса и лишь изредка позволял себе поинтересоваться, не спрашивает ли Кора обо мне. Разумеется, не спрашивала.

Однако из другого источника я узнал, что она все же изредка интересовалась, как у меня дела. По случайному совпадению, ее двоюродный брат, человек состоятельный, был одним из клиентов моего отца. Он знал о моих чувствах к Коре и сам рассказывал мне кое-что, приходя в ателье к отцу. Обычно он поддразнивал меня за мою пассивность и предупреждал, что, если я не приму меры, она влюбится в кого-нибудь другого. (Странно, но это меня мало заботило. Я почему-то считал, что Кора будет вечно ждать меня.) И все же мы никогда не созванивались и обменивались едва ли тре-мя-четырьмя письмами в год. Ее письма не содержали ничего необыкновенного, но один ее почерк возбуждал меня больше, чем любые слова. Мы просто не были созданы друг для друга в этой жизни. Может быть, в другой, прошлой или будущей, но не в этой… Представить ее себе в постели с другим мужчиной – например, с мужем, – я не мог. Мне почему-то казалось, что она не из тех, кто за штамп в паспорте позволяет иметь себя каждую ночь. И все же…

Рано или поздно это должно было случиться. Воздушные замки моих иллюзий пали за один вечер, надежды умерли, все чувства смешались. Это вышло случайно – на ферме в Нью-Джерси. Мы лежали ночью, свернувшись калачиками под одеялами, и рассказывали друг другу всякие истории, и вдруг совершенно неожиданно я спросил у Макса, что слышно о Коре, – я не получал о ней известий вот уже год.

– Думаю, с ней все нормально, – сказал Макс.

– Думаешь? – переспросил я. – А точнее? Твоя жена больше не видится с их общей подругой?

– Да нет, Миртл до сих пор с ней встречается, но с тех пор, как Кора вышла замуж…

Я резко сел в кровати.

– Замуж? – взревел я. – Когда? Ты ничего такого не говорил!

– Я говорил, да ты, наверное, пропустил мимо ушей.

– Когда?

– Около года назад. Ты тогда ушел из дома к этой вдове…

Я покачал головой, все еще не веря. Кора замужем… Невероятно!

– Кто ее муж? – спросил я.

– Нормальный парень, – отозвался Макс. – Химик или физик, кажется.

– И сколько они до этого встречались?

– Ну, год, наверное… Понимаешь, когда Кора узнала о твоей вдове, это все и решило.

– А как она узнала?

– Меня спросила. Слухи ползли. И помнишь, она наткнулась на вас на пляже. Для нее это был нехилый удар. Ну а когда она узнала, что вы живете вместе… нетрудно догадаться, что было дальше.

Я его почти не слушал. Я был страшно зол на него за то, что он не сказал мне раньше, и еще больше за то, что он так спокойно говорил об этом теперь.

– Да ты знаешь, что с тобой стоило бы сделать? – завопил я. – Да отодрать тебя до смерти!

Теперь уже он резко сел в постели. Мори призывал нас говорить тише, чтоб не разбудить стариков.

– Слушай, приятель, – начал Макс. – С тех пор как ты связался с этой вдовой, ты стал словно чумной. Нервный, раздражительный, сам на себя не похож. Мы тебя все предупреждали – брось ты ее, но ты не послушал. Ты что, не видишь…

Он умолк.

– Не вижу чего?

– Как это нелепо – ты под ручку с этой старухой, которая тебе в матери годится?

– Нет, не вижу, – сказал я. – Она вовсе не старуха, ей всего тридцать семь или восемь.

– Все дело в разнице в возрасте. Это противоестественно.

– Но я…

Я осекся. Я чуть было не сказал: «Я люблю ее». Я действительно по-своему любил ее, хотя и убеждал себя, что сошелся с ней из жалости. Но неужели мужчина станет раз за разом трахать женщину – в постели, на стуле, под столом – только из жалости? И все равно я каждый день думал, как бы мне от нее отделаться. Вдова знала, что я люблю Кору, хотя мы редко это обсуждали. Теперь же вдруг обнаружилось, что дом Коры и ее мужа находится совсем недалеко от нашего, да что там, фактически напротив. Обе семьи жили на верхних этажах, и в подзорную трубу я мог видеть из моего окна ее окно, вернее, окно ее спальни – комнаты, о существовании которой я предпочел бы не знать. И так продолжалось год за годом, а я все равно никак не мог з это поверить. И я ненавидел, презирал Макса за то, что он мне сказал. Лучше бы он соврал. Я так и не простил его и никогда не прощу.

Алек Консидайн

Не знаю, откуда приехали его родители – из графства Гэлуэй или графства Корк, но они были такими же ирландцами, как поросенок Пэдди*. Старый Консидайн работал на стройке (подносил кирпичи) и хоть чем-то напоминал ирландца. Мать же смахивала на уроженку Новой Шотландии**. Папаша Консидайн отличался вспыльчивым нравом; когда на него накатывало, он мог аж приплясывать от злости. Если я считал свою семейную жизнь несладкой, то уж об Алеке и говорить нечего. Отец, жуткий невежда (не слышал даже о Роберте Вернее), постоянно унижал сына. Плюс ко всему, как и все узколобые католики, он руководствовался по жизни исключительно своими предрассудками, которые им вбивают в церквях с малолетства.

* Пэдди – шутливое прозвище ирландцев. – Примеч. пер.

** Новая Шотландия – полуостров на юго-востоке Канады. – Примеч. пер.

Сколько себя помню, мы жили по соседству, но учились в разных местах. Алека отправили в бизнес-школу, где преподавали стенографию и секретарские навыки. Потом он поступил в колледж, чтобы выучиться на судебного стенографиста. Я познакомился с ним через Макса Уинтропа, который тоже жил в нашем районе. Тот факт, что родители Алека приехали из Ирландии, значил для нас приблизительно то же, как если бы они прибыли с другой планеты. Отсюда в семье Консидайнов возникло постоянное непонимание между старшим поколением, воспитанным в Европе, и младшим поколением, выросшим в Америке. Как и другой мой приятель – Джимми Паста, – Алек был одержим своими амбициями, хотя еще не определился окончательно, кем хочет стать. Для начала он решил получить достойное образование.

Как только дело доходило до занятий интеллектуальных, у нас с Алеком устанавливалось полное взаимопонимание. В отличие от Макса Уинтропа, человека с банальным мышлением и таким же поведением, Алек Консидайн был бунтарем и радикалом с самого рождения. Мы с ним вечно спорили до хрипоты, обсуждая в основном книги и мировые события, и нередко прерывали дискуссию только в четыре или пять утра.

Если нам случалось увидеть хороший спектакль – по Шоу, Голсуорси или О’Нилу, – мы могли обсасывать его неделями. Разумеется, мы оба читали великих европейских драматургов вроде Ибсена, Эрнста Толлера, Стриндберга, немецких экспрессионистов. Мы глотали книги одну задругой и свысока поглядывали на остальных невежественных членов нашего клуба.

Как и Макс Уинтроп, Алек был просто помешан на сексе. Не важно, как она выглядит и насколько тебе нравится, важно другое – можно ли ее натянуть? Только это имеет значение. Как следствие Алек частенько подхватывал триппер, но его это не отягощало, он лечился от него, как от простуды. .

Больше всего он любил подцепить хорошую шлюху, отодрать ее где-нибудь по соседству и уйти, не заплатив.

Разумеется, он обожал ходить на танцы. Но не туда, где люди учатся танцевать, а в настоящие притоны, куда мужчины и женщины приходят, чтобы найти себе партнера на ночь. Алек пил по-черному, но это в нем, видимо, играли ирландские гены. Забавно, но я очень сошелся с его предками. Они считали меня настоящим джентльменом – им нравилось, как вежливо я к ним обращаюсь и вообще мои манеры. Почему их Алек не мог вести себя так же? В их глазах он был просто бездельником, который никогда ничего не добьется. (Надо сказать, что мои родители думали ровно то же самое обо мне.)

И все-таки Алек обвел всех вокруг пальца. Он успешно окончил школу, а потом и колледж со степенью магистра и задался вопросом – что теперь? Как будем зарабатывать на жизнь? К сожалению, проделанный путь ничуть не улучшил Алека – такие люди неисправимы. Выбор в пользу карьеры архитектора он сделал совершенно случайно: кто-то одолжил ему книжку о знаменитом Салливане из Чикаго, предшественнике Франка Ллойда Райта. Это решило судьбу моего друга: впоследствии он оставит Нью-Йорку несколько зданий, по которым город сможет надолго запомнить имя своего славного сына. Но, как ни странно, и это у него вышло случайно.

Впрочем, я забегаю вперед.

Алека всегда бесило, что я вечно на мели. Куда бы мы ни ходили вместе, платил, ворча и ругаясь сквозь зубы, вечно он. Мне приходилось постоянно выслушивать лекции о том, как вредно не иметь амбиций. До чего я однажды дойду? Он знал, конечно, что я пишу или по крайней мере пытаюсь, но это не производило на него ни малейшего впечатления.