Кому на Руси жить хорошо - Николай Некрасов

- Горе вам, горе, пропащие головы! Были оборваны, - будете голы вы, Били вас палками, розгами, кнутьями Будете биты железными прутьями!..

Усоловцы крестилися, Начальник бил глашатая: "Попомнишь ты, анафема, Судью ерусалимского!" У парня, у подводчика, С испуга вожжи выпали И волос дыбом стал! И, как на грех, воинская Команда утром грянула: В Устой, село недальное, Солдатики пришли. Допросы! усмирение! Тревога! по спопутности Досталось и усоловцам: Пророчество строптивого Чуть в точку не сбылось. Вовек не позабудется Народом Евфросиньюшка. Посадская вдова: Как божия посланница, Старушка появляется В холерные года; Хоронит, лечит, возится С больными. Чуть не молятся Крестьянки на нее... Стучись же, гость неведомый! Кто б ни был ты, уверенно В калитку деревенскую Стучись! Не подозрителен Крестьянин коренной, В нем мысль не зарождается, Как у людей достаточных, При виде незнакомого, Убогого и робкого: Не стибрил бы чего? А бабы - те радехоньки. Зимой перед лучиною Сидит семья, работает, А странничек гласит. Уж в баньке он попарился, Ушицы ложкой собственной, С рукой благословляющей, Досыта похлебал. По жилам ходит чарочка, Рекою льется речь. В избе все словно замерло: Старик, чинивший лапотки, К ногам их уронил; Челнок давно не чикает, Заслушалась работница У ткацкого станка; Застыл уж на уколотом Мизинце у Евгеньюшки, Хозяйской старшей дочери, Высокий бугорок, А девка и не слышала, Как укололась до крови; Шитье к ногам спустилося. Сидит - зрачки расширены, Руками развела... Ребята, свесив головы С полатей, не шелохнутся: Как тюленята сонные На льдинах за Архангельском, Лежат на животе. Лиц не видать, завешены Спустившимися прядями Волос - не нужно сказывать. Что желтые они. Постой! уж скоро странничек Доскажет быль афонскую, Как турка взбунтовавшихся Монахов в море гнал, Как шли покорно иноки И погибали сотнями... Услышишь шепот ужаса, Увидишь ряд испуганных, Слезами полных глаз! Пришла минута страшная И у самой хозяюшки Веретено пузатое Скатилося с колен. Кот Васька насторожился И прыг к веретену! В другую пору то-то бы Досталось Ваське шустрому, А тут и не заметили. Как он проворной лапкою Веретено потрогивал, Как прыгал на него И как оно каталося, Пока не размоталася Напряденная нить!

Кто видывал, как слушает Своих захожих странников Крестьянская семья, Поймет, что ни работою Ни вечною заботою, Ни игом рабства долгого, Ни кабаком самим Еще народу русскому Пределы не поставлены: Пред ним широкий путь. Когда изменят пахарю Поля старозапашные, Клочки в лесных окраинах Он пробует пахать. Работы тут достаточно. Зато полоски новые Дают без удобрения Обильный урожай. Такая почва добрая Душа народа русского... О сеятель! приди!.. Иона (он же Ляпушкин) Сторонушку вахлацкую Издавна навещал. Не только не гнушалися Крестьяне божьим странником, А спорили о том, Кто первый приютит его, Пока их спорам Ляпушкин Конца не положил: "Эй! бабы! выносите-ка Иконы!" Бабы вынесли; Пред каждою иконою Иона падал ниц: "Не спорьте! дело божие, Котора взглянет ласковей, За тою и пойду!" И часто за беднейшею Иконой шел Ионушка В беднейшую избу. И к той избе особое Почтенье: бабы бегают С узлами, сковородками В ту избу. Чашей полною, По милости Ионушки, Становится она.

Негромко и неторопко

Повел рассказ Ионушка

"О двух великих грешниках".

Усердно покрестясь.

О двух великих грешниках

Господу богу помолимся, Древнюю быль возвестим, Мне в Соловках ее сказывал Инок, отец Питирим. Было двенадцать разбойников, Был Кудеяр-атаман, Много разбойники пролили Крови честных христиан, Много богатства награбили, Жили в дремучем лесу, Вождь Кудеяр из-под Киева Вывез девицу-красу. Днем с полюбовницей тешился, Ночью набеги творил, Вдруг у разбойника лютого Совесть господь пробудил. Сон отлетел; опротивели Пьянство, убийство, грабеж, Тени убитых являются, Целая рать - не сочтешь! Долго боролся, противился Господу зверь-человек. Голову снес полюбовнице И есаула засек. Совесть злодея осилила, Шайку свою распустил, Роздал на церкви имущество, Нож под ракитой зарыл. И прегрешенья отмаливать К гробу господню идет, Странствует, молится, кается, Легче ему не стает. Старцем, в одежде монашеской, Грешник вернулся домой, Жил под навесом старейшего Дуба, в трущобе лесной. Денно и нощно всевышнего Молит: грехи отпуети! Тело предай истязанию. Дай только душу спасти! Сжалился бог и к спасению Схимнику путь указал: Старцу в молитвенном бдении Некий угодник предстал, Рек: "Не без божьего промысла Выбрал ты дуб вековой, Тем же ножом, что разбойничал, Срежь его, той же рукой! Будет работа великая, Будет награда эа труд; Только что рухнется дерево Цепи греха упадут". Смерил отшельник страшилище: Дуб - три обхвата кругом! Стал на работу с молитвою, Режет булатным ножом. Режет упругое дерево, Господу славу поет, Годы идут - подвигается Медленно дело вперед. Что с великаном поделает Хилый, больной человек? Нужны тут силы железные, Нужен не старческий век! В сердце сомнение крадется, Режет и слышит слова: "Эй, старина, что ты делаешь?" Перекрестился сперва. Глянул - и пана Глуховского Видит на борзом коне, Пана богатого, знатного, Первого в той стороне. Много жестокого, страшного Старец о пане слыхал И в поучение грешнику Тайну свою рассказал. Пан усмехнулся: "Спасения Я уж не чаю давно, В мире я чту только женщину, Золото, честь и вино. Жить надо, старче, по-моему: Сколько холопов гублю, Мучу, пытаю и вешаю, А поглядел бы, как сплю!" Чудо с отшельником сталося: Бешеный гнев ощутил, Бросился к пану Глуховскому, Нож ему в сердце вонзил! Только что пан окровавленный Пал головой на седло, Рухнуло древо громадное, Эхо весь лес потрясло. Рухнуло древо, скатилося С инока бремя грехов!.. Господу богу помолимся: Милуй нас, темных рабов!

III. И старое и новое.

Иона кончил; крестится; Народ молчит. Вдруг прасола Сердитым криком прорвало: - Эй вы, тетери сонные! Па-ром, живей, па-ром! "Парома не докличешься До солнца! перевозчики И днем-то трусу празднуют, Паром у них худой, Пожди! Про Кудеяра-то..." - Паром! пар-ром! пар-ром! Ушел, с телегой возится. Корова к ней привязана Он пнул ее ногой; В ней курочки курлыкают, Сказал им: - Дуры! цыц! Теленок в ней мотается Досталось и теленочку По звездочке на лбу. Нажег коня саврасого Кнутом - и к Волге двинулся. Плыл месяц над дорогою. Такая тень потешная Бежала рядом с прасолом По лунной полосе! "Отдумал, стало, драться-то? А спорить - видит - не о чем, Заметил Влас. - Ой, господи! Велик дворянский грех!" - Велик, а всё не быть ему Против греха крестьянского, Опять Игнатий Прохоров Не вытерпел - сказал. Клим плюнул: "Эк приспичило! Кто с чем, а нашей галочке Родные галченяточки Всего милей... Ну, сказывай, Что за великий грех?"

Крестьянский грех

Аммирал-вдовец по морям ходил, По морям ходил, корабли водил, Под Ачаковым бился с туркою, Наносил ему поражение, И дала ему государыня Восемь тысяч душ в награждение. В той ли вотчине припеваючи Доживает век аммирал-вдовец, И вручает он, умираючи, Глебу-старосте золотой ларец. "Гой ты, староста! Береги ларец! Воля в нем моя сохраняется: Из цепей-крепей на свободушку Восемь тысяч душ отпускается!"

Аммирал-вдовец на столе лежит... Дальний родственник хоронить катит...

Схоронил, забыл! Кличет старосту И заводит с ним речьк окольную; Всё повыведал, насулил ему Горы золота, выдал вольную..

Глеб - он жаден был - соблазняется: Завещание сожигается!

На десятки лет, до недавних дней Восемь тысяч душ закрепил злодей, С родом, с племенем; что народу-то! Что народу-то! с камнем в воду-то! Всё прощает бог, а Иудин грех

Не прощается. Ой, мужик! мужик! ты грешнее всех, И за то тебе вечно маяться!

-------------

Суровый и рассерженный. Громовым, грозным голосом Игнатий кончил речь. Толпа вскочила на ноги, Пронесся вздох, послышалось: "Так вот он, грех крестьянина! И впрямь страшенный грех!" - И впрямь: нам вечно маяться, Ох-ох!.. - сказал сам староста, Опять убитый, в лучшее Не верующий Влас. И скоро поддававшийся Как горю, так и радости, "Великий грех! великий грех! Тоскливо вторил Клим.

Площадка перед Волгою. Луною освещенная, Переменилась вдруг. Пропали люди гордые, С уверенной походкою, Остались вахлаки, Досыта не едавшие, Несолоно хлебавшие, Которых вместо барина Драть будет волостной. К которым голод стукнуться Грозит: засуха долгая, А тут еще - жучок! Которым прасол-выжига Урезать цену хвалится На их добычу трудную. Смолу, слезу вахлацкую, Урежет, попрекнет: "За что платить вам много-то? У вас товар некупленный, Из вас на солнце топится Смола, как из сосны!"

Опять упали бедные На дно бездонной пропасти, Притихли, приубожились, Легли на животы; Лежали, думу думали И вдруг запели. Медленно, Как туча надвигается, Текли слова тягучие. Так песню отчеканили, Что сразу наши странники Упомнили ее:

Голодная

Стоит мужик Колышется, Идет мужик Не дышится! С коры его Распучило, Тоска-беда Измучила. Темней лица Стеклянного Не видано У пьяного. Идет - пыхтит, Идет - и спит, Прибрел туда, Где рожь шумит Как идол стал На полосу, Стоит, поет Без голосу: "Дозрей, дозрей, Рожь-матушка! Я пахарь твой, Панкратушка! Ковригу съем Гора горой, Ватрушку съем Со стол большой! Всё съем один, Управлюсь сам. Хоть мать, хоть сын Проси - не дам!"