Добро пожаловать в NHK! - Тацухико Такимото

Я сделал шаг назад, дрожа от страха. Увидев это, Ямазаки рассмеялся жутким, неестественным смехом. Кажется, собственный голос рассмешил его еще сильнее, и он стал смеяться громче.

— А–ха–ха, ха–ха, ха–ха–ха! Ой, как смешно!

Ямазаки свалился с кресла, приземлившись на четвереньки. Он начал ползти ко мне, его била дрожь. Его вид напомнил мне зомби из фильмов ужасов.

У меня началась паника, и я застыл, как вкопанный.

Схватив меня за ноги, Ямазаки прокричал:

— Как это смешно, как же смешно! Я ничего не могу сделать!

Я был так напуган, что тоже ничего не мог сделать.

— Так пусто, как же пусто, я не могу так дальше жить!

Я испытывал схожие чувства, но Ямазаки, мучимый наркотическим приходом, выглядел просто пугающе. Я молился, чтобы он поскорее пришел в себя, но ничего не менялось. Он продолжал смеяться, как сумасшедший.

Поняв, что я ничего не мог с этим сделать, я решил присоединиться к нему. Я вдохнул немного Белой Дури. Она подействовала мгновенно.

Ах как приятно… Как интересно… Чувствую себя прекрасно… Просто замечательно.

Ох… Я не могу так дальше жить… Со мной все кончено? Больно… Как жаль… Да что я могу сделать?.. Я ничего не могу сделать… Как же больно…

Это был очередной бэд трип.

Эффект от принятия галлюциногенов зависит от психологического состояния и окружения принимающего, проще говоря, приход зависит от настроения и обстановки. Если принимающие находятся в хорошем настроении, когда принимают наркотики, они буду чувствовать себя, словно попали в рай. Но если они в депрессии― они отправятся прямиком в ад. Использование наркотиков в качестве способа сбежать от реальности не может привести ни к чему хорошему.

Конечно, я знал об этом. Я знал, но… Но наркотики уже наполнили мою душу жутким, непередаваемым страхом. Он отличался от того неопределенного беспокойства, которое я испытывал каждый день.

Да, это было сильное, отчетливое чувство страха, пугающей неопределенности. Может быть, мне даже хотелось этого. По сравнению с моими каждодневными переживаниями, которые неспешно терзавшими меня, эта наркотическая депрессия была даже в чем–то приятной.

Ямазаки повернулся к холодильнику и погрозил ему кулаком.

— Проклятье, если ты хочешь подраться, так давай же! Я принимаю твой вызов!

Кажется, Ямазаки сражался с воображаемым противником.

Я же сидел в углу, дрожа от страха, обхватив голову руками и прижав ноги к груди.

— Стой! Не подходи!

Враг приближался. Несмотря на мой испуг, это было довольно забавное зрелище. Быть преследуемым, а затем убитым злодеями― это захватывающая галлюцинация. Моя паранойя восхищала меня. Она вдохновляла меня. Короче, это было приятно.

А приятные вещи должны приносить радость.

Верно! Другими словами, мы были счастливы. Я решил, что это был лучший приход в моей жизни! Тогда я действительно начал понимать жизнь в стиле «рок–н–ролл». И я решил сделать этот стиль жизни еще лучше.

— После наркотиков по списку идет насилие!

Прежде, чем прошел эффект от наркотиков, мы вышли из дома и отправились в парк.

Мы собирались драться. Этой ночь нашим рингом станет парк. Как настоящие мужчины во времена своей бурной молодости, мы должны были драться! Драться драматично, красиво, как кикбоксеры или рестлеры! Если бы это у нас получилось, мы могли испытать еще большее удовольствие…

Солнце давно уже село, и никого вокруг не было. Если же кто–то был, у нас могли бы быть крупные неприятности. Это было бы исключительно постыдно.

В свете парковых фонарей мы встали друг напротив друга. На мне были одеты кофта и футболка, а на Ямазаки была толстовка. Мы оба были одеты так, чтобы одежда не сковывала наши движения. Мы были готовы.

Поскольку наркотики все еще действовали, Ямазаки болтал без умолку. Он продолжал нести всякую чушь.

— Такое часто бывает в кино. Фильмы, в которых двое молодых симпатичных актеров, споря о любви или о чем–то таком, сражаются в парке под проливным дождем. «Ты ничего не знаешь о любви!»… «Я люблю Хитоми всем сердцем!»… «Бам!» … «Хрясь!», что–то вроде этого…

Продолжая разминаться, я кивнул ему в знак согласия.

— В глубине души, мне нравятся такие фильмы, потому что в этих телешоу заключена истина. В них есть вступление, развитие, кульминация и развязка, в них кипит буря эмоций, в них есть какие–то выводы… С другой стороны, наши жизни наполнены туманной неопределенностью и смутными страхами, в них нет простых и понятных ситуаций и конфликтов, нет ничего подобного… Разве это не глупо? Мне двадцать, а тебе двадцать два, Сато. А мы никогда никого по–настоящему не любили, не ненавидели, не дрались из–за любви или ненависти, мы никогда не испытывали ничего подобного. Это ужасно!

В этот момент Ямазаки встряхнул меня за плечи, когда я разминал ахилловы сухожилия.

— Так давай драться драматично! Красиво, быстро и жестко! Давай драться именно так! — сказал он.

— Дааа! — издал я храбрый клич и принял свою боевую стойку.

Итак, мы начали драться. Наш бой выглядел удручающе безобидно. Иногда было больно, но удары слабака под кайфом не могут быть слишком сильными.

Ямазаки отчаянно пытался сделать наш бой как можно более красивым, и он начал вопить драматичные, но совершенно бессмысленные вещи.

— Сато, ты ничего не понимаешь!

Я не хотел, чтобы его усилия пропали даром, поэтому попытался ответить подобающим образом.

— Это ты ошибаешься!

— Да?! И в чем же я ошибся?!

Я растерялся, когда мне задали такой конкретный вопрос. Я перестал размахивать кулаками и задумался.

— Например в том, что ты пошел учиться в Институт Анимации Ёёги? — ответил я нерешительно.

Когда я это сказал, Ямазаки внезапно ударил меня.

— Не смей смеяться над Институтом Ёёги!

— Ау! Ты чего так сильно бьешь, ты —

— Не думай, что имеешь право так надменно говорить, жалкий хикикомори!

Кровь прилила к моей голове.

— Умри, чертов лоликонщик! Сдохни, проклятый эроге–фан!

Я замахнулся как можно сильнее и врезал Ямазаки в живот. Он взревел и набросился на меня. Вместе мы упали на землю. Ямазаки прижал к земле мою голову, я мог разглядеть луну за его спиной. Если бы я ничего не придпринял, я бы мог получить удар под дых. Ухватив ногой его за шею, я каким–то образом смог выползти из–под него. Мы оба тяжело дышали. Ямазаки посмотрел на меня, а потом, опустив взгляд, рассмеялся. Наконец, он тяжело вздохнул:

— Эх, это было круто.

Я тоже вздохнул.

— Но мы не можем закончить бой так рано. Давай драться насмерть, — сказал он. И мы продолжили драться: мощные пинки и просто удары, напряженная битва двух слабаков. Было больно. Очень, очень больно. А еще было весело и как–то пусто на душе. Сильный удар поразил мой живот, во рту появлися привкус желчи и слезы из глаз потекли, но я был счастлив. Ямазаки от удара в пах смешно подпрыгивал на месте.

Господи, что же мы творим?! Я вложил эти сомнения в свои кулаки, я бил, и был битым.

И тут я вспомнил, что уже наступил июль. Осталось совсем немного. Скоро что–то должно было измениться. Я должен был прийти к какому–либо решению. И я был уверен, что в этот миг я буду улыбаться и смеяться. Ты ведь согласен со мной, Ямазаки?

А сейчас мы все были в синяках и ссадинах. Ужасная боль была во всем теле. Один из мох передних зубов начал шататься. У Ямазаки был восхитительный синяк под глазом. Я в кровь разодрал свой правый кулак.

Мы продолжали свою первую маленькую битву.

Для ровного счета, я еще раз ударил Ямазаки по лицу. Он захватил мою руку и начал её выворачивать.

— Ай, ай, ты мне так руку сломаешь! — я пытался постучать по земле, в знак того что сдаюсь.

— Я сломаю её, сломаю, сломаю, черт возьми!

Я изо всех сил ударил Ямазаки по ноге.

— Эй, это против правил! — закричал он.

— Заткнись, мне все равно! Смерть Институту Ёёги!

— Я говорил уже, что когда слышу подобное — я начинаю по–настоящему злиться!

Кажется, наша драка зашла слишком далеко.

Вдруг мы услышали чей–то крик.

— Офицер!

Эээ?

— Сюда, офицер! — кричала какая–то девушка.

Ямазаки быстро вскочил и со всех ног помчался домой.

Он сбежал, оставив меня одного.

Несколько минут спустя, я пришел в сознание от того, что Мисаки била меня. Хотя это были просто «девчачьи удары», драка с Ямазаки меня уже как следует потрепала, поэтому ее удары были довольно болезненными. Вопя во всю мощь своих лёгких, с голосом, уже даже не напоминающим человеческий, Мисаки продолжала колотить меня.