Омен. Знамение. - Дэвид Зельцер

В темноте той самой ночи никто не видел слез, струящихся по щекам Тассоне; более того, после этой ночи никто не видел его больше в секте. На следующее утро он скрылся из Рима и четыре года жил, как во тьме. Он уехал в Бельгию и работал среди бедняков, потом пробрался в клинику, где нашел доступ к наркотикам. Теперь они нужны были ему не только для того, чтобы успокоить боль в спине, но и противостоять воспоминаниям той ночи, преследовавшим его. Силы постепенно оставляли Тассоне. Когда же он наконец пошел в больницу, его диагноз быстро подтвердился. Боли в спине были вызваны злокачественной опухолью. Операция была невозможна.

Тассоне умирал и хотел получить прощение от Бога.

Собрав остатки сил, он поехал в Израиль, захватив с собой восемь пузырьков с морфином, чтобы успокаивать пульсирующую боль в спине. Ему нужен был человек по имени Бугенгаген. Это имя связано с Сатаной с самого начала истории Земли. Именно Бугенгаген в 1092 году разыскал первого потомка Сатаны и изобрел средство уничтожить его. И в 1710 году другой Бугенгаген нашел второго потомка и лишил его возможности проявить какую бы то ни было власть на Земле. Это были религиозные фанатики, настоящие сторожевые псы Христа. Их задачей было не допустить власти Дьявола на Земле.

Семь месяцев потребовалось Тассоне, чтобы разыскать последнего потомка Бугенгагенов, укрывшегося в крепости под землей. Здесь он, как и Тассоне, ждал своей смерти, мучимый беспорядками века и тем, что не исполнил своей миссии. Он знал, что времени осталось мало, но был беспомощен и не мог воспрепятствовать рождению сына Сатаны на Земле.

Тассоне нашел старика и рассказал ему всю историю, упомянув о своем участии в рождении зверя. Бугенгаген слушал с отчаянием, но не мог вмешиваться в ход событий, не осмеливаясь выйти из своей подземной тюрьмы. К нему должен был прийти человек, непосредственно связанный с ребенком.

Боясь упустить драгоценное время, Тассоне поехал в Лондон, чтобы разыскать Торна и убедить его посетить Бугенгагена.

Он снял однокомнатную квартиру в Сохо и превратил ее в крепость, такую же надежную, как церковь. Главным его оружием было священное писание. Он заклеил все стены и окна страницами Библии. На это у него ушло семьдесят Библий. Повсюду висели кресты, он старался не выходить на улицу, если на кресте, усеянном осколками зеркала, который висел у него на шее, не отражался солнечный свет. Боль в спине усиливалась, встреча в кабинете Торна оказалась неудачной. Теперь Тассоне ходил за послом по пятам, и отчаяние его росло. Сегодня он с утра наблюдал за Торном, который с группой высокопоставленных чиновников передавал в дар обществу будущий жилой дом в бедном районе Челси.

– …Я счастлив начать осуществление именно этого проекта… – громко говорил Торн, превозмогая шум ветра и обращаясь к толпе, наблюдавшей за ним, -…так как это представляет волю самого общества улучшить уровень жизни.

При этих словах он копнул лопатой землю. Ансамбль аккордеонистов заиграл польку, и Торн направился к железному забору пожать руки зрителям, просовывающим их через решетку. Он старался пожать каждую протянутую руку и пару раз даже пригнулся к забору, чтобы его поцеловали тянущиеся губы. Неожиданно Торн застыл: чьи-то руки с необычной силой притянули его за отвороты пиджака к самому забору.

– Завтра, – тяжело задышал Тассоне прямо в лицо перепуганному послу. – В час дня, в Кью Гарденс…

– Отпустите меня! – задохнулся Торн.

– Пять минут, и вы больше никогда меня не увидите.

– Уберите свои руки…

– Ваша жена в опасности. Она умрет, если вы не придете.

Торн отпрянул, и священник так же неожиданно исчез.

Торн долго размышлял, как ему поступить. Он мог бы послать на встречу полицейских, но его беспокоило обвинение, которое он должен будет предъявить. Священника начнут допрашивать, дело станет достоянием общественности. Нет, это не выход. По крайней мере, не сейчас. Торн никак не мог понять, о чем хочет рассказать ему священник. Он говорил что-то о рождении ребенка: страшное совпадение заключалось как раз в том, что именно в этом вопросе Торн был вынужден прятать свою тайну. Возможно, вместо полиции сложно будет послать на встречу какого-нибудь человека, который либо заплатит священнику, либо запугает его так, чтобы тот исчез. Но и в этом случае придется кого-то впутывать.

Он вспомнил о Дженнингсе, фотографе, и почувствовал непреодолимое желание позвонить ему и сообщить, что нашелся человек, которого тот ищет. Но этот вариант тоже не пойдет. Нет ничего более опасного, чем впутывать представителя прессы. И все же ему хотелось, чтобы с ним был еще хоть кто-нибудь, с кем можно было бы поделиться. Он был по-настоящему напуган, боялся того, ЧТО мог рассказать ему священник.

На следующее утро Торн взял свою машину, объявив Гортону, что хочет некоторое время побыть один, и все утро провел за рулем, избегая появляться в офисе. Ему пришло в голову, что он может просто проигнорировать требование священника, и такой отказ, возможно, заставит священник потерять к нему интерес и исчезнуть. Но и это не удовлетворило его, так как Торн сам искал встречи. Он должен встретиться с этим человеком лицом к лицу и выслушать все, что тот скажет. Священник сказал, что Катерина в опасности и умрет, если Торн не придет. Катерина не могла быть в опасности, но Торна очень беспокоило, что и она теперь стала одной из центральных фигур в воспаленном мозгу ненормального человека.

Торн приехал в двенадцать тридцать, припарковал машину за углом и с напряжением принялся ждать.

Ровно в час Торн внутренне собрался и медленно пошел в парк. Он надел плащ и темные очки, чтобы его не узнали, но попытка изменить внешность еще более усиливала его возбуждение. Торн стал взглядом искать фигуру священника. Тассоне в одиночестве сидел на скамейке спиной к нему. Торн легко мог уйти и остаться незамеченным, но вместо этого двинулся вперед и подошел к священнику.

Тассоне вздрогнул от неожиданного появления Торна. Лицо его напряглось и покрылось испариной, как будто он страдал от невыносимой боли. Долгое время они молчали.

– Мне надо было прийти сюда с полицией, – коротко бросил Торн.

– Они вам не помогут.

– Говорите. Что вы хотели мне сообщить?

Тассоне заморгал, руки у него затряслись. Он был весь во власти сильнейшего напряжения, одновременно борясь с болью.

– …Когда еврей в Сион придет… – прошептал он.

– Что?

– Когда еврей в Сион придет. И небеса пошлют комету. И Рим познает свой восход. Мы больше… не увидим света.

Сердце у Торна оборвалось. Этот человек определенно сумасшедший! Он читал стихи, лицо его было неподвижным, как в трансе, а голос постепенно повышался.